Хрустальное счастье - Бурден Франсуаза - Страница 31

– Ну, у тебя получается, наконец, я был прав, – сделал он вывод.

Она подошла к нему с другого конца выставочного зала и поцеловала в шею.

– Ален и, ты, вы чертовски симпатичные парни!

Никогда она не могла их отблагодарить должным образом за то, что они для нее делали. Жан-Реми вел себя всегда очень любезно по отношению к ней, даже когда она у него убиралась и не знала еще Винсена. Конечно, она полностью сознавала, что он никогда бы не открыл эту галерею, если бы Ален его не попросил. Но так как он был готов исполнить любое желание Алена, который редко просил о чем-либо, то воспользовался ситуацией. Так как надо было заняться будущим Магали, он весело взял все в свои руки.

– А ты удивительная женщина, я никогда не верил, что…

– А, видишь, ты не верил!

– Да нет, но я думал, что тебе понадобится больше времени. Тут ты меня только что поразила. Неужели мы начнем зарабатывать деньги?

Он засмеялся и она вслед за ним, зная, что он шутит. Он абсолютно не нуждался в деньгах, его картины были на таком хорошем счету, что он мог даже прекратить писать и оставался бы богатым. В пятьдесят пять лет у него была еще фигура молодого человека. Взгляд его голубых глаз не потерял своей насыщенности, но белые пряди вперемешку с его светлыми волосами и несколько морщин выдавали его возраст. Магали, напротив, казалось, не тронуло время. Она блистала в полном расцвете, и большинство мужчин оборачивались на нее. С тех пор, как она стала работать в галерее, она обрела удивительную веру в себя. Зарплата, каждый месяц поступавшая на ее счет, была предметом ее гордости. Эта сумма была больше, чем алименты, которые переводил ей Винсен.

– Думаю, можно закрываться, уже поздно.

Она нажала на кнопку, закрывающую железные ставни, выключила лампочки, которые освещали картины. Они вышли на маленькую площадь, где возвышался один из многочисленных фонтанов Сен-Реми. К вечеру жара немного спала, и группы прогуливающихся еще толкались на тротуарах или задерживались на террасах кафе.

– Став твоим начальником, я, по крайней мере, могу видеть твоего сына, – пошутил Жан-Реми. – Не будь галереи, Ален ни за что не согласился бы его мне представить!

Несмотря на легкость тона, она почувствовала всю горечь. Она слишком хорошо понимала его проблему, пережив ее сама, и могла только пожаловаться.

– Мне надоело постоянно держаться в стороне от этой проклятой семьи Морванов! – добавил он.

– Успокойся. Ты не много теряешь. Кого ты хотел бы узнать? Мать Алена? Да храни тебя Бог! Это идиотка, и она злая.

– Да, я знаю… Но иногда у меня создается впечатление… что я ничего не значу для него.

Со временем эта претензия переросла в идею фикс. Его чувства к Алену, не ослабевающие, стали более глубокими, более напряженными, и делали его очень уязвимым.

– Ты не прав, Жан-Реми. Он тебя любит, и ты это прекрасно знаешь.

– Нет, я этого не знаю! Если бы я был в этом уверен, я спал бы по ночам и мог писать!

Смущенная, она повернулась к нему и увидела, что он уже жалел о своей откровенности.

– Ты не можешь писать? – спросила она тем не менее.

– Нет. Но я предпочитаю об этом не говорить.

Они подошли к черному кабриолету Жана-Реми, откидной верх которого был опущен.

– Поедем со мной, – предложил он. – Ален довезет тебя после ужина. В любом случае он не будет спать на мельнице, он вернется в Валлонг, чтобы опекать твоего сына!

– Виржиль совершеннолетний, он отлично может жить там один или переехать ко мне.

Жан-Реми слегка улыбнулся, извинившись, прежде чем открыть ей дверь.

– А пока, красавица, – сказал он любезно, – я приготовлю вам хороший ужин и не буду возражать, если ты мне поможешь. Знай, что я не имею ничего против приезда твоего сына, наоборот, я рад за тебя. Он на тебя похож?

– Глазами, и только. В остальном он пошел, скорее, в Винсена.

– Он должно быть очень симпатичный, – мечтательно заметил Жан-Реми. – И у нас есть право его очаровать?

– Не рискуй, думаю, что он безумно влюблен в одну девушку, это первое, о чем он мне рассказал…

– Жаль!

Она рассмеялась, откинув голову, пока он садился за руль. Он поехал в Бо и вел, как обычно, слишком быстро.

– Ты когда-нибудь разобьешься! – воспротивилась она.

Чтобы доставить ей удовольствие, Жан-Реми был вынужден замедлить ход, но он не боялся ни несчастных случаев, ни смерти. Жизнь ему порой казалась абсурдной и бесцельной, особенно с тех пор, как он стоял без движения часами перед белым холстом. Вдохновение покинуло его, Ален продолжал его избегать, и ничто другое не имело смысла. Особенно молодые люди, с которыми он пробовал забыться во время поездок, но которые лишь возвращали его к мысли о собственной старости. Ничтожные юнцы, безнадежно молодые, часто корыстные.

– Ты думаешь, это правда? – спросил он, повышая голос, чтобы перекрыть шум ветра.

– Что?

– Что любят всего один раз?

Так как она ему не ответила, он подумал, что она не услышала вопроса. Но как только он остановился у мельницы.

Перед тем, как выйти, она бросила ему:

– Конечно, правда! Ты разве не знал?

Он на мгновение задумался, держа руку на ключе зажигания, потом сказал себе, что возьмется за портрет Алена, что пришло время это сделать. Долгое время он откладывал срок платежа. Отныне у него не оставалось других средств изгнать своих демонов, успокоить невыносимую тоску, которую он испытывал, когда держал кисть. Конечно, Ален не будет ему позировать, бесполезно его просить об этом, и это мало бы помогло. Ему не нужен был натурщик, которого он знал наизусть. Если ему удастся написать свое наваждение, у него может появиться шанс вновь обрести свой талант. А также понять, каким будет лицо, которое он вытащит из головы, чтобы запечатлеть на холсте.

Беатрис внимательно перечитала письмо Виржиля, потом положила его перед собой на столе. Это было смешно, как он мог ответить на благодарственное послание, восторженное, но дружеское, таким воодушевленным признанием в любви? Он говорит, что припозднился с ответом, потому что уехал на юг, на что ей было глубоко плевать. Пусть живет, где хочет, только оставит ее в покое!

Озабоченная, она пробежала три страницы еще раз. О чем он думал? Что она прыгнет в поезд, чтобы приехать к нему? Конечно, он милый мальчик, и даже красивый мальчик, но она не давала ему никакой надежды, не давала повода ни для какой двусмысленности между ними. Хотеть женщину не значило ее добиться, он должен был это хорошо понимать. В любом случае не могло быть и речи о том, чтобы показать это письмо Винсену. Ни сказать ему о нем.

Винсен… У них была назначена встреча меньше, чем через два часа, а она уже сходила с ума. Она взяла свою чашку кофе, выпила ее одним глотком, поморщившись, потому что он был холодный. Начинала чувствоваться усталость, но кофе был не лучшим средством с ней бороться. Она пила много кофе, чтобы успевать делать все одновременно. Ее работа практикантки в конторе Морван-Мейер началась, но оказалась изнуряющей и не избавляла ее от окончания диплома, не считая бессонных ночей в объятиях Винсена, который был, сверх всего остального, исключительным любовником.

Ее всегда привлекали мужчины старше нее, и сейчас она знала почему. Опыт Винсена, его терпение, нежность, его невероятная любезность или элегантность, которую он сохранял в любой ситуации: все ее переполняло. Десять раз на день, она радовалась, что ей хватило наглости начать их связь. А вскоре она в отчаянии спрашивала себя, как ей это замедлить.

Какое-то время она смотрела на письмо, не видя его, тем не менее, одна фраза привлекла ее внимание. Виржиль говорил о матери, поразительной женщине, по его мнению: «Самая красивая рыжая женщина планеты, ты ее полюбишь». Но о чем он думал, мелкий придурок? Неужели он помешает ей пережить самую сказочную историю в ее жизни? Во-первых, он заставлял ее ревновать, говоря об этой Магали, которую так сильно любил Винсен, потому что та родила ему троих детей. Затем он подвергал ее опасности. Винсен не станет соперником собственному сыну, не нанесет ему и малейшего ущерба. Она должна была молиться всем богам, что никогда не флиртовала с молодым человеком, что даже не целовала его, что между ними ничего никогда не было. И это была правда, даже если это письмо заставляло думать о другом!