Лестница в Эдем - Емец Дмитрий Александрович - Страница 37

– Разве я сказал, что это их эйдосы? – удивился Хнык. – Увы, нет! Эти паразиты, как все несчастненькие, у светлых стражей на охране стоят. К ним сунешься – маголодией по башке получишь.

– А чьи тогда?

– Который поярче, эйдос лучшей подружки этой девчонки! Она, видишь ли, вся из себя такая справедливая, что чужая радость ей покоя не давала. «Тебе, мол, так хорошо, что мне от этого даже плохо!» Подруга эта по номеру телефона пробила адрес, пошла туда, все пронюхала, вернулась и «спасла родного человечка от мрака заблуждений».

– А второй эйдос чей, гнилой?

– Разве я не сказал? Двоюродного брата того слепого парня, который этой подружке двери открыл и все разболтал. Но тот уже из мужской солидарности. Лучше, мол, один раз сразу сделать больно, чем много раз и по чуть-чуть.

Заметив, что Ирка смотрит на эйдосы в пузырьке уже без особой симпатии, Хнык просительно вытянул ладонь.

– Нюнечка моя хорошенькая! Будьте такие справедливые! Подайте бедному суккубу на пропитание, а? Все равно же нам достанется, когда Мамзелькина косой чикнет. Да только уж не мне тогда засчитают! – произнес он умоляюще.

– Обойдешься! – сказала Ирка строго и спрятала пузырек в карман с твердым намерением передать его Фулоне или златокрылым. Пусть сами разбираются.

– Да обойтись-то я обойдусь! Да только знаете что будет? Я вам наперед скажу!

– Ну скажи! – согласилась Ирка.

– Вы их свету отдадите, а свет их опять хозяевам вернет, потому что не пользительно свету при живых хозяевах эйдосы у себя держать. И как только свет их вернет, как снова кто-нибудь из наших – шмыг! Только даром время потеряете! Может, договоримся, а? – залебезил Хнык, сообразивший, что за утерю эйдосов с легкостью может загреметь в Нижний Тартар, где уже сгинули тысячи таких, как он.

Каждому умному суккубу известно, что всякого духа, прорвавшегося и работающего в человеческом мире, еще десять подсиживают в Тартаре.

Раздраженный Антигон подпрыгнул, вцепился Хныку в ворот, опрокинул на землю и принялся старательно возить по грязи.

– Хозяйка! Сил моих больше нет эту вонючку слушать! – взмолился он. – Вы как хотите, а я его все-таки шандарахну! Убить его не удастся, но тела он лишится и из Тартара долго не вылезет!

Не дожидаясь Иркиного позволения, кикимор занес булаву, метя в старательно простроченный нос Хныка.

– А-а-а! Не надо, нюнечки мои! – заверещал суккуб. – Не надо меня в Тартар! Там, натурально, одни гады и моей сложной души никто не заценит! Отпустите – и я вам такое разболтаю, что пальчики оближете!

Ирка придержала занесенную руку Антигона.

– Ну! Говори!

– Кое-что про этого двоюродного братца, чей эйдос я захомячил!

– Меня личные тайны не интересуют! – отрезала Ирка.

– А разве она личная? Ничуть!.. Начну издали! Есть тут одна площадочка! Когда мимо ни прошнырнешь – вечно на ней кто-нибудь из светлых ошивается! Продолжать? Хю-хю или не хю-хю? – вкрадчиво глядя на Ирку, продолжил Хнык.

Ирка насторожилась.

– Отпусти его! – велела она Антигону.

Тот неохотно разжал руку, позволив обтекающему грязью Хныку встать на четвереньки и отряхнуться на манер большой собаки. Во все стороны полетели брызги.

– Ишь ты! Вытирали им асфальт – вытирали, а луж в городе все равно навалом! – разглядывая его, буркнул кикимор.

Хнык заискивающе захихикал, выслуживая себе жизнь.

– Рассказывай, только не ври! Ты ж знаешь, я нежить! У меня на ваше вранье нюх! – предупредил его Антигон.

Суккуб, перед носом у которого многозначительно покачивалась булава, перестал хихикать и без перехода исторг печальный вздох.

– Что на этой площадке, мраку точно не известно, да только кое-какие мыслишки имеются. Ведь если охраняют – стало быть, не песочек детишкинский?

Хнык от любопытства провернулся на месте и даже присел, чтобы удобнее заглянуть в глаза смотрящей под ноги Ирке.

– Тебе виднее! – сказала валькирия-одиночка, захлопывая от подзеркаливания мысли и стараясь придать лицу скучающее выражение. Ей было известно, что суккубы, если потребуется, считывают потаенные мысли с необычайной легкостью. По глазам, морщинкам на лбу, неуловимому жесту, даже просто по дрожанию губ.

– Я, конечно, дух мелкий, мне мало кто отчитывается, да только слухи у наших быстро разносятся. Когда Лигулу донесение прислали, что свет там регулярно топчется, тот поначалу Арею отписал, чтобы он осторожненько понюхал, чего да как. Да только наш Арей больше ценит, что в его собственную голову втемяшится. Мечом кого-нибудь рассечь – это он с радостью, а вот «осторожненько понюхать»… В общем, завяло дело. Тогда Лигул от себя послал двух комиссионеров. Ни один не вернулся. Послал еще четверых – из этих уже один вернулся и сообщил, что они напоролись на валькирию с золотым копьем.

– Ага! Фулона! Так вот почему она… – не сдержавшись, воскликнула Ирка, но тотчас, спохватившись, что суккуб насторожил ушки, умолкла.

– Тогда Лигул перестал посылать комиссионеров и отправил троих стражей посообразительнее… – разочарованно продолжал Хнык. – Они встретили там одного ошивающегося парнишку, скрутили его (щенок оказался неожиданно шустрым и подранил одного из наших!), но сами напоролись на златокрылых и отчалили ни с чем… Что, уже интересно?

– Не особенно. Я пока не понимаю, при чем тут двоюродный брат, – нетерпеливо сказала Ирка, одновременно опуская в копилку своих внутренних суждений о Багрове меткое определение «ошивающийся парнишка».

– Очень даже при том! – горячо зашептал Хнык. – Лигул не собирается спускать светлым! Конечно, стражи мрака могут и сами сунуться на площадку, но нашим интереснее, чтобы свет получил моральный пинок от людей. Так свету больнее будет!.. Вы им носы вытираете, а они об вас ноги!

– Давай без рассуждений!

– Пожалуйста! Через четверть часа туда подвалят две довольно большие толпы, чтобы выяснить отношения. То ли машину у кого-то свистнули и разобрали, то ли девушку угнали. Я особо не вдавался. Проектированием разборок и провоцированием ссор у нас особый отдел занимается – я не влезаю. Мне достаточно, что двоюродный братец, о котором я говорил, будет в одной из толп.

– И что? Начнется драка и в драке разнесут детскую горку? – попыталась понять Ирка.

Хнык хихикнул.

– Ну драка не драка, а кусок трубы мой подопечный с собой прихватил. На случай внезапного ремонта водопровода, хю-хю. Ну что? Отпускаете меня?

– Проваливай! – брезгливо сказала Ирка.

Хнык не заставил себе долго уговаривать и шмыгнул через проспект. Антигон проводил его взглядом бойцового пса, которому не позволили сожрать гавкучую шавку.

– Я одного не понимаю! Чего там крушить? Детскую горку, турники и песочек? Лестницу, если верить Эссиорху, они все равно не увидят! – спросила Ирка озадаченно.

Антигон запустил пальцы в заросли бакенбард и принялся ожесточенно скрести. Как всякая нежить, он страдал от мелких паразитов.

– Не в том дело, хозяйка! Мрак гонит их туда как баранов, чтобы было как можно больше бестолковой суеты. У кочевников так бывало. Погонят на пехоту противника быков. Кричат, бичами щелкают, факелами их пугают, а сами за бычьими спинами от стрел прячутся. А как быки передние ряды копейщиков сметут, тут между ними и кочевники врываются. Да это все и не важно. Плевка одного и то хватило бы, если в нем яда и гнева много. Не пощечина убивает, а обида. Не слюна смердит, а злоба.

Ирка задумалась. Да, Антигон прав. Осквернение – дело тонкое. Польют в драке землю кровью, засеют выбитыми зубами, мозги кому-нибудь вышибут, трехэтажным матом ненависть свою в асфальт и песок вварят – и не сможет в оскверненном месте ничего появляться в предрассветный час. Исчезнет лестница. Перестанет быть видимой. И доступной, и что тогда? Возникнет где-то в другом месте? А если нет?

– Может, Лигул и все просчитал, но кое-чего не учел, – сказала Ирка.

– И чего не учел? – усомнился Антигон.

– Фэ-Тэ-Тэ.

– Что за Фэ-Тэ-Тэ?

– Фактор тети Таамаг.