Печать на сердце твоем - Валентинов Андрей - Страница 118

– Потом. Ты-то как, кнесна?

Светлые глаза потемнели, дрогнули тонкие губы:

– Даже не ранена. Они… Они все время прикрывали меня. Все время…

Голос стих, оборвался. Кнесна отвернулась, плечи судорожно дернулись.

Згур не стал переспрашивать. Ему уже рассказали, что осталось от лучевских сотен. Погиб Вересай и двое других старших, маленький Лещок плакал над телом зарубленного брата – оба внука старого Вертя дрались в первых рядах. От «катакитов» же осталось меньше половины. На холме, возле полусожженного табора, лежал укрытый черным плащом Сажа, а совсем рядом умирал Гусак – знахари ничем не могли помочь одноглазому. Згур закрыл глаза. Выходит, это и есть победа? Невольно вспомнилось недвижное, страшное лицо Велегоста, когда наутро после боя Кей собирал уцелевших. Наверно, Железное Сердце тоже не мог радоваться. Это только в песнях победители весело пируют на вражьих костях.

Мокрая тряпица коснулась раны. Згур невольно дернулся, но чья-то рука придержала голову.

– Терпи, воевода! – Горяйна улыбалась сквозь слезы. – У знахаря взяла. Кровь остановить надобно.

Тряпица, пропитанная неведомым едким отваром, жгла неимоверно. Згур поморщился, сдерживая стон.

– Терпи! – кнесна покачала головой. – Что воины скажут? Воевода, ровно дите малое, лечения боится?

Приходилось терпеть. Мысли путались, свинцовая усталость сковывала тело, но Згур понимал – сделано еще не все. Не все сделано – и не все сказано.

– Кнесна, – Згур глубоко вздохнул, постарался улыбнуться. – Ты ведать должна. Второй воевода Ярчук…

Рука, державшая тряпицу, дрогнула.

– Жив?!

– Жив…

Кнесна отняла руку, ладонь закрыла лицо.

– Ранен? Я… Я его искала, мне сказали…

– Умывается…

Из горевшего дома они все вышли черными, словно покойный Сажа. Венету досталось – горящая балка скользнула по шлему, и его, несмотря на яростные протесты, довелось уводить под руки. В дыму и пламени трудно было даже разобрать, кто нанес Лайву смертельный удар. Да и распознать конуга не смогли – охваченная пламенем крыша рухнула, погребая убитых. Згур обжег левую руку, а в горле до сих пор ощущалась душная горечь, мешавшая вдохнуть полной грудью.

– Платок-то твой, – Згур мягко отстранил руку Горяйны, с трудом встал. – Что на шлеме у меня был… Сгорел! Новый подари, кнесна!

– Подарю! – женщина уже улыбалась. – Пойду, погляжу, чем еще помочь можно. Тряпицу-то не отнимай, кровью изойдешь!

Згур кивнул, хотя рана не была серьезной. Разве что шрам останется – как раз поперек переносицы. Но думать об этом не ко времени. Битва кончилась, но не кончилась война. Надо послать сторожи на полночь, сообщить во все города, чтобы слали подмогу, сколько могут. И еще Асмут. Згуру уже сообщили, что великий боярин отвел латников к дороге, не иначе к походу готовит…

Рядом раздалось нерешительное покашливание. Згур оглянулся. Незнакомый парень в синем плаще фрактария, гладко бритый и стриженый в «скобку», неуверенно переступал с ноги на ногу.

– Боярин! Так это… Ну…

– Что?!

Все еще не веря, Згур шагнул ближе. Красивое, чуть скуластое, лицо, яркие молодые губы. Ввек бы не узнать, если бы не шрам на переносице…

– Ярчук?!

– Ох…

Неузнаваемый венет стыдливо провел широкой ладонью по щекам:

– Сгорела бородища-то. И власы погорели. Вот, довелось… И что теперь преблагая Авонемес скажет?

Згур почувствовал, что его разбирает хохот, такой неуместный на этом страшном поле.

– Да-а-а… Теперь тебе придется не одну – две секиры носить. И денно, и нощно – от девиц отбиваться!

Венет потупился, печально вздохнул:

– Горазд ты, боярин молодой, над простой людью шутки строить! Все-то вы, бояре…

Внезапно он улыбнулся, хмыкнул:

– Меня-то чуть за тебя не приняли! Говорят, похож!

Похож? Згур внимательно взглянул на незнакомое молодое лицо и вдруг понял – правда. Они действительно похожи. Если бы не разрубленная переносица… Рука коснулась раны, и Згур только вздохнул. Теперь точно путать начнут!

– Как та, Костяная-то, сказала, помнишь? Похожи, мол, спутать можно… Бритву подаришь, боярин?

Оставалось пообещать растерянному Ярчуку румскую бритву лучшей стали и отправить венета на холм – проверить, не забыли ли подобрать кого из раненых да посты вокруг выставить, дабы окрестная «людь» мертвых грабить не почала. Самому Згуру надо было спешить. Если он успеет…

Он успел вовремя. Конница уже строилась возле дороги, ведущей на полночь. Ветер развевал знакомый стяг Асмута Лутовича. И люди, и кони устали, но опытные бойцы были готовы идти дальше – к далекому Белому Крому…

– Пожелаешь удачи, Згур Иворович?

Великий боярин словно слился со своим черным конем. Яркие губы усмехались, но темные глаза смотрели серьезно, неулыбчиво.

Удачи? За тем Згур и приехал – пожелать удачи, поглядеть вслед, а после – отправить гонца к Хальгу. «Кто-то» собрался идти на столицу. Переломленная лепешка, расколотый пополам Венец…

– А не боишься, Асмут Лутович? У Белого Крома – Хальг!

Чернобородый не обиделся, покачал головой:

– Не боюсь! Они еще не знают. Я успею войти в город и закрыть ворота. На следующий день я подниму всю Сурь…

Великий боярин рассчитал точно. Он учел все. Кроме одного – того, о чем шла речь на берегу Горсклы. Хальг знает…

Згур взглянул прямо в лицо врагу. Наверно, он видит Асмута в последний раз. И нечего жалеть этого убийцу! Сейчас он пожелает ему удачи, кликнет Сову и пошлет парня к седому конугу…

– Хочешь, боярин, песню спою?

Собственные слова прозвучало странно – словно заговорил кто-то другой. Темные глаза Асмута удивленно блеснули.

– Песню? Никогда не слыхал, как ты поешь, воевода!

Згур хотел отшутиться, замолчать, но вновь услыхал собственный голос:

– Напев забыл. И слова путаю. Но песня хороша! Про храброго риттера…

Асмут уже не удивлялся. Тонкие губы сжались. Згур не понимал, что делает. Все уже сговорено! Все так просто, ему даже не придется марать руки кровью!..

Он медленно слез с коня, пошатнулся (голова все еще слегка кружилась), опустился на траву. Асмут бросил поводья слуге, присел рядом.

– Песня такая, Асмут Лутович. Жил-был храбрый риттер в дальней земле. И хотел тот риттер захватить соседнее село – больно богатое было, да и девицы там хороши, одна другой краше…

Он помолчал, отвернулся. Вспомнилось как пересказывал скандскую песню Мислобор. Нет, неспроста Кей-изгнанник поведал ему о доверчивом Ингваре!..

– Собирает храбрый риттер войско, спешит и вдруг слышит, как пеночка на дереве поет…

Наверно, не зря Ярчук советовал ему складывать «верши». Згур усмехнулся, проговорил распевно:

– И чем кончилась песня? – негромко спросил боярин.

– Не помню, – Згур не выдержал, отвернулся. – Кажется… Кажется там поется, что другой риттер послал гонца к врагам, и те устроили засаду. Или даже не посылал. Просто враг оказался хитрее… Это грустная песня, Асмут Лутович!

– А эта… пеночка… – голос чернобородого внезапно дрогнул. – Она не пела, почему предупредила риттера… так поздно?

Почему? Згур невесело усмехнулся. Этак и вправду песню сложить придется!

– Пела…

– Вот как… – Асмут дернул щекой. – Месть? А я подумал, что другие просто захотели поделить… это село.