Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 30

– Добрый вечер, – сказал он, проходя в ее кабинет. – А я увидел твой силуэт в освещенном окне.

– Здравствуй…

– Только что приехал. – Он оседлал стул и уперся подбородком в сложенные на его спинке руки. – Сначала совещание было, потом голову мне мылили.

– Кто мылил? – Кате отчего-то стало неловко. Она чувствовала, как краснеют ее щеки.

– Да все дружно: куратор, зампрокурора по надзору за милицией, следователь – взяли по мочалке и устроили мне капитальную головомойку.

– За что?

– За все.

– Ты есть хочешь?

Он кивнул.

– Я сейчас самовар включу. Вот печенье бери, здесь сушки, а здесь остатки кекса. Тебе кофе?

– Крепкий, если можно. Черный и крепкий.

Пока кипел самовар, Катя ходила мыть чашки. Колосов листал подшивки газет.

– Много вы пишете. Газет столько, журналов. И что, платят вам? – спросил он.

– Как когда, – ответила Катя. – В моих функциональных обязанностях записано: прославлять доблесть и благородство сотрудников областной милиции. Что я старательно и делаю. И знаешь, даже с немалым удовольствием.

– Тебе нравится работать в милиции? – усмехнулся Колосов.

– Да.

– Да?

– А почему ты так спрашиваешь? – Как?

– Враждебно.

– Враждебно? Ну уж нет. Просто такая девушка, как ты, здесь очень странно смотрится.

– Почему странно? – Катя удивлялась все больше и больше.

– Слишком интеллигентная, слишком стильная. К тебе ведь и подойти иногда страшно.

– Ко мне?

Он снова усмехнулся.

– Только не делай таких круглых глаз. Я никогда не поверю, что ты так сама не думаешь.

– Как?

Он подошел к самовару, по-хозяйски насыпал в чашки кофе.

– Сколько лет ты в милиции?

– Семь, – ответила Катя.

– Семь? – Теперь выглядел удивленным он. – Для снобизма вроде многовато.

– Для чего? Для снобизма? – Катя почувствовала, как кровь застучала в ее висках. – Для какого еще снобизма?

– Для… – Колосов смотрел на нее. – Когда мы познакомились, я подумал: вот кисейная барышня, которая сама не знает, куда лезет из-за своего снобизма. Но семь лет… получается, что ты знаешь, куда ты лезешь.

– Да я следователем работала, на «земле», между прочим, в отличие от некоторых, а не в «управе»! Я такие дела вела, что некоторым и не снились! – вспылила Катя. – Я много чего видела и много чего знаю. Я мертвых видела, изуродованных видела, плачущих тоже видела. Я за эти годы троих друзей потеряла. Их убили, слышишь, ты?! Убили только за то, что они носили такую же форму, как ты и я!

– Не кричи.

– Только здесь я кое-что стала понимать в этой жизни, здесь мои друзья, здесь все – мое. А он – снобизм. Господи Боже! Заявляется какой-то тип, который строит из себя комиссара Мегрэ, и начинает рассказывать, что он про меня думает! Да наплевать мне на то, что ты думаешь! Ясно? На-пле-вать! И вообще убирайся! Знать тебя больше не хочу!

– Не кричи.

– Убирайся!

– Я ж голодный и не поенный кофе, – вздохнул Никита и миролюбиво покачал головой. – Хотя после такой выволочки я б охотнее выпил чего-нибудь покрепче. А?

– Иди к себе и пей. Я домой собираюсь.

– Ты же хотела от меня каких-то объяснений.

– Теперь не хочу. – Катя кипела, как раскаленный чайник.

– Но все же я рад, что наше объяснение состоялось. – Он деловито заварил кофе в чашках. – И я еще более рад, что наш штатный главковский трубадур – лицо не случайное, а, так сказать, идейное. И все же сноби… стиля, Катенька, стиля в тебе чересчур уж многовато для нашей конторы.

Катя молчала, ей до смерти хотелось облить Колосова кофе, чтобы он стал мокрым и меньше походил на противного напыщенного индюка. «Подумаешь, настоящий мужик, отмороженный несчастный!» – шипела она про себя.

– Я, между прочим, пришел к тебе сдержать свое слово, Катерина Сергевна, – многозначительно изрек «отмороженный», – я же дал тебе слово, что все объяснения будут в понедельник, я привык выполнять свои обещания.

Кате сразу же вспомнились слова Мещерского. Она со стуком поставила чашку на стол.

– Зачем ты повез меня смотреть труп Лавровского? Чтобы испытать мой снобизм?

– Чтобы ты помогла мне убедиться, что убитый – действительно сожитель Красильниковой. Что тебе с блеском и удалось, – ответил Никита невозмутимо.

– А для чего тебе это было нужно?

– Видишь ли, я сомневался до самого последнего момента. Это убийство никак не вписывалось в прежнюю схему.

– Какую схему?

– Мою схему.

– Я ничего не понимаю.

– А я тебе объясню, я за этим и пришел. Уж если ты, несмотря на мое прямо героическое сопротивление, все-таки влезла в это дело и даже помогла мне, ты должна кое-что узнать. Передать печенье?

– Нет, спасибо.

– Фигуру бережешь?

– Да.

– И зря.

– Это не твое дело.

Колосов вздохнул.

– Итак, моя схема… Видишь ли, дело в том, что убийство Красильниковой и Лавровского – это не начало всей истории. И даже не конец. Это только середина. И я даже не уверен, что золотая.

– А когда же было начало? – спросила Катя.

– Год назад.

– Го-од?

Он кивнул.

– Красильникова – четвертая жертва. Лавровский – жертва пятая. И думаю, будут еще.

– А первые… кто они? – Катя почувствовала холодок в груди.

– Два женских трупа с точно такими же, как у Красильниковой, проникающими сквозными ранами в брюшную полость были найдены в марте и июле прошлого года неподалеку от Москвы, почти сразу за Окружной дорогой. Там все тоже вроде было замаскировано под несчастный случай – вещи, одежда… Кстати, на одежде тоже не обнаружилось дырок, Катенька. Мы установили имена погибших. Одна девочка из Волгограда, играла там в заводской самодеятельности, приехала в Москву в гости к тетке и пропала без вести. Вторая – выпускница школы из Балашихи, собиралась поступать в Москве в театральное. Заметь, Катенька, и та, и другая – хрупкие миниатюрные блондинки. Того же самого типа, что и твоя приятельница.

– Где их нашли, Никита?

– Волжаночку – в котловане строящегося дома, школьницу – на железнодорожном переезде. Ее положили на рельсы уже мертвую, надеясь, что поезд доделает все по заметанию следов. Но заключение медиков было в обоих случаях одинаковым: прижизненной и повлекшей смерть раной являлась рана в брюшную полость.

– А третья, третья жертва?

– Первая. Самая первая по времени. Впрочем, я еще до конца не уверен. Я запросил банк данных Петровки по всем неопознанным трупам. Искал аналогию по способу совершения убийства. Был там один женский труп в Бутове. Его обнаружили спустя три месяца, когда снег подтаял. Частично скелетирован, вроде рана в живот есть, а вроде и нет. По заключению эксперта, ее убили в начале января девяносто пятого. Женщина двадцати–двадцати пяти лет, блондинка, маленькая. Но кто она, так пока и неизвестно.

– Никита, у нас что, появился новый маньяк? – прошептала Катя.

Колосов встал и прошелся по кабинету.

– Я тебе скажу, что я про него знаю наверняка. Это мужчина лет тридцати, думаю, не старше. У него где-то в Москве есть помещение, куда он их привозит и где убивает. Ведь крови-то не обнаружено ни в одном месте, где находили трупы, а судя по ранам, там ее должно было быть очень много. Это не «озабоченный», не половой психопат – он никогда не насилует своих жертв. Он очень осторожен. И у него есть машина.

– А зачем тогда он их убивает? И почему именно блондинок? И потом, почему он их сбрасывает к нам, в Подмосковье, маскируя все под несчастный случай? – залпом выпалила Катя.

– Ты мастерица задавать вопросы, Катерина Сергевна. Я понимаю, профессиональная привычка, но я с таким же успехом могу их задавать сам.

– Но ты за год что-то сделал? Не сидел ведь сложа руки?

– Сделал, все сделали. Кое-что проверили, кое-кого подзарядили, прикинули… А толку…

– А дела? Кто ведет уголовные дела? Они объединены в одно производство?

Никита покачал головой.

– Нет? Почему? – удивилась Катя.