В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 36

– Я тебя вот о чем хочу спросить, Костя, – Катя секунду подумала. – Вы часто с братом ходили той дорогой на Мебельный? Только по четвергам, когда молоко привозили, или и в другие дни?

– Да. По четвергам. Сразу перед пятницей после среды, – похвалился Костик знаниями.

– Весной, летом, да?

– Весной, летом, зимой снег.

– И волки в лесу, – хмыкнул Колосов.

– Никита Михалыч, помолчи. – Он удивленно глянул: надо же, схлопотал! – А в Половцево, в Уваровку вы с братом не ходили, Костя?

– Туда на автобусе надо. Денег нет. Пехом иногда, редко.

– Значит, бывали в тех местах. А никого дорогой не встречали? Ребят, взрослых с собаками, например?

– Собаки на цепи должны быть, – назидательно заметил Костик. – Мамка так говорит. Отчим один раз кобеля приволок, так она потом орала: у нас не зверинец, а квартира!

Катя вспомнила котов. Мда-а, квартирка, живодерня скорей. Дурная наследственность. Благо еще Костик этот производит впечатление тихого психа: не противоречит, на вопросы отвечает, не замыкается.

– Не встречали вы, значит, в лесу людей с собаками?

– Не встречали.

– И вас никто никогда в лесу не пугал, не обижал?

– Серый волк там не глодал ли Красной Шапочки? – снова влез Колосов. – Катерина Сергеевна, о чем ты его спрашиваешь?

– Никто не обижал? – продолжала настойчиво допытываться Катя.

– Меня не обидишь, – заявил вдруг Листов. – Если что, мы с братаном и сдачи дадим. Видишь, какие мускулы? – Он продемонстрировал Кате тощую цыплячью переднюю конечность. – За горло схвачу – задушу к… матери!

– Потише, потише, – Колосов нахмурился.

«Строптивый имбецил», – Катя тут же вынесла Листову диагноз, противоположный своему прежнему.

– А ты, значит, можешь и человека задушить, Костик? – спросила она задушевно.

– Запросто.

– И не жаль тебе его будет?

– А чего жалеть? Народу много.

– Ну а ты пробовал уже?

– Не-а. Зачем? – резонно удивился Листов и снова сладко зевнул. – Я спать хочу.

– А не страшно было бы тебе душить человека? – гнула свое Катя.

– Чего страшно-то? В овраге вон собаку задушили, так мы с Ленькой смотреть ходили. Нормальная псина, тока мертвая, и голова у ней туда-сюда мотается, как у того мужика на березе.

– Какую собаку задушили, Костик?

– Злую. На Мебельном у заправки ее держали. Потом она убегла у них – нам ребята говорили. Потом ее в овраге нашли. Башка набок свернута.

– А когда вы ходили смотреть на собаку? – спросил Колосов.

– Не помню я!

– Зимой, когда снег был?

– Нет, мы тогда банки на березах ставили, сок брали.

– И шел сок уже?

– Не-а, не шел еще. Ну чего пристали? Я спать хочу!

Катя поднялась. Колосов вызвал дежурного, Листова увели.

– Убедилась, – заметил Колосов, – не супермен отнюдь. А младший вообще шкет.

– С ними надо разговаривать, Никита, – Катя вздохнула. – Много, подробно. Тут психолог нужен, педагог хороший. Это же интереснейший психологический феномен: с одной стороны, полнейшая социопатия, а с другой – похороны трупа, мародерство и…

– Ты Листова на что-то нацеливала, да? На что? Что узнать хотела? – поинтересовался Колосов.

– Ничего, так, – она отвернулась, – что это еще за задушенная собака, а?

– Никита Михалыч, там эксперты в Москву уезжать собираются, так спрашивают: вы поедете? – В кабинет заглянул дежурный по ИВС.

– Я остаюсь, вот пусть коллегу захватят, скажите, чтобы подождали.

У кабинета они застали Сергея Новогорского. Катя его отлично знала: ведущий эксперт отдела специальных исследований ЭКО. Не раз она делала материалы об этом отделе, не раз встречалась и с Новогорским. Это был настоящий красавец, и он отлично знал это. В ЭКО в него был влюблен весь женский персонал – и стар и млад. Новогорский жуировал жизнью напропалую: постоянно то женился, то разводился, разменивал квартиру, платил алименты, терпел лишения и неудобства, но поиски личного счастья не прекращал.

– Никит, у Ласкиной голова раскалывается, найди анальгин, а? – попросил Новогорский. Ласкина была его непосредственной начальницей, возглавляла бригаду экспертов. – А то по такой дороге, да от бензина еще инсульт с нашей старушкой случится.

Колосов открыл кабинет, пошарил в своей спортивной сумке, которую брал во все командировки по районам, нашел таблетки.

– Кать, ты с нами до Москвы? Минут через пятнадцать поедем. Ласкина в комнате отдыха прилегла, пока колеса не подействуют, лады? А у вас тут что, чай? – Новогорский обернул свой медальный профиль к столу. – А к чаю что? Сделай-ка мне, Катюш, покрепче, а то я прямо совсем обессилел с этой работой.

И он обольстительно улыбнулся.

– Сережа, есть что-нибудь интересное по твоей части на месте происшествия? – спросила она, играя роль хлебосольной хозяйки. Колосов плеснул в чашку эксперта остатки дагестанского коньяка с тремя звездочками.

– Работа в полевых условиях утомляет, Кать. Каменный век это. На месте всего не скажешь. Пробы почвы под березой вроде положительные, есть там кровь, точнее, была в свое время. На одежде Яковенко, ну, я, понятно только фрагмент смотрел, остальные в лаборатории сделаем… Там наслоения частиц в следующей последовательности: глина, идентичная глине оврага на месте захоронения, частицы древесной коры и дорожная пыль. Все в отвратительной сохранности, кроме глины, столько времени прошло ведь.

– И что эта последовательность означает? – спросила Катя.

– То, что Листовы не врут вроде бы, – пояснил Колосов. – Яковенко в тот день шел по улицам столицы, ехал в транспорте – отсюда на его одежде дорожная пыль, потом его одежда контактировала с березой, потом его потащили хоронить в овраг. Вот тебе и следы глины.

– Там еще одна необычная деталь, – Новогорский отхлебнул чай и блаженно вздохнул. – У Яковенко во рту обнаружены волосы.

– Волосы? – Колосов пересел ближе. – Чьи? Что ж ты раньше мне не сказал?

– Я Касьянову сказал, это потом уже выяснилось, в самом конце осмотра. Замотался я с упаковкой этих доков, ну и… Все равно я сейчас ничего о них сказать не могу, нужна экспертиза в стационаре. Кстати, по трупу Антипова Ласкина уже закончила все исследования, там ведь тоже волосы были, так вот… По этим пока ноль информации, а по тем образцам… Волосы с трупа Антипова не принадлежат человеку. Это шерсть животного.

– Шерсть? – Никита потер рукой подбородок. – Точно шерсть на Антипове? Ты ж сам говорил: зверье могло подрыть могилу Яковенко, барсука еще поминал… Ты не путаешь?

– Никит, я тебе русским языком объясняю: по образцам с трупа Антипова исследования завершены. Это шерсть животного. Какого – установить не представляется возможным из-за плохой сохранности представленных образцов. Да Ласкина над ними целый день колдовала! Никаких там посторонних красителей – это не мех, не клок от воротника, с шубы крашеной. Полная натуралка. Вырванный из чьей-то шкуры клок шерсти.

– Во время борьбы вырванный? – тихо переспросила Катя.

– Понятия не имею, – Новогорский пожал плечами. – На образцах кровь Антипова. Это животное находилось на месте происшествия во время нападения на потерпевшего или пришло сразу после, видимо, испачкалось в его крови.

– Это собачья шерсть? – внезапно спросила Катя. – Как, Сереж, на твой взгляд, похожа она на собачью?

– Повторяю: чья конкретно, мы не установили. В заключении не стали давать спорное определение. На мой личный взгляд, на собачью шерсть не похожа – длинный грубый волос, очень густой подшерсток, вряд ли это собачья.

– А у Яковенко во рту чья?

– Ласкина образцы забрала в лабораторию. Завтра займется.

– Сереж, но ты же ее в руках держал, видел, что тебе стоит сейчас сказать! Это же ведь тоже… шерсть, да? Похожа она на ту?

– Женщины все сплошь – торопыги. Вынь да положь – ответь. Катя, ласточка моя сизокрылая, я же эксперт, меня об уголовной ответственности за ложь в заключении предупреждают. Я тебе рассказал правдиво о том, что увидел на месте происшествия. А ты требуешь всего и сразу.