Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 6

Они смерили его с ног до головы, потом один, плотный брюнет лет тридцати пяти с родинкой-мушкой на щеке, ответил:

– Нет, убийство пока первое. Иных подобных не зафиксировано. Но…

– Значит, почерк знакомый?

Брюнет явно колебался, отвечать или нет любопытному очевидцу. Кравченко решил склонить чашу весов в свою сторону.

– Я, конечно, не специалист и слабо разбираюсь в вашем кодексе, но сдается мне, – он помедлил, а потом интимно понизил голос, – осмотр места происшествия у вас малость незаконный вышел. Без понятых ведь, а?

– А вы что ж с товарищем, откажетесь в случае чего? – брюнет прищурился.

– Да боже упаси. Только мы ведь до сих пор не предупреждены. Ну в протоколе-то – ответственность там за ложные и тэ пэ… Закорючек-то наших нет там в графе «подпись», а значит, осмотр незаконный, без понятых.

– Да где ж мы в лесу, кроме вас, понятых найдем? Да еще ночью!

Кравченко сочувственно вздохнул: «Ай-яй-яй, но разве это ко мне вопрос, дорогие мои?»

– Ну ладно, друг. – Опер, мгновенно сориентировавшись, положил увесистую длань ему на плечо. – Выручили вы нас, спасибо. Кстати, меня Александром зовут, фамилия моя самая простая – Сидоров.

– Меня Вадимом зовут, а приятеля Сергеем. А фамилии наши в паспорте.

– Да брось ты, «паспорт-паспорт…». – Опер беспечно махнул рукой и улыбнулся – губами, глаза остались настороженными. – Вы на дачу Зверевой едете, так? В гости, что ли?

– В гости.

– Хорошие у вас знакомые. Мне б таких, да вот не приглашают. И долго пробыть там думаете?

– Неделю, может, дней десять. Пока не выгонят.

Опер Сидоров кивнул задумчиво:

– Мда-а, убийство это нехорошее. Вот что я, Вадим, тебе скажу. И есть кое-какие соображения насчет его.

Кравченко поймал его быстрый взгляд: искорка вспыхнула и угасла. Недобрая искорка.

– Ищете кого-нибудь, что ли?

– Ищем.

– Психа?

Опер снова смерил его взглядом, потом наклонился и шепнул, вроде бы доверяя, а там уж…

– Из областной спецбольницы был побег. Три дня назад. У сбежавшего диагноз – язык сломаешь. А упекли его в дурдом за покушение на убийство, тяжкие телесные одному причинил. А потом уже, в больнице, тоже история была с кровянкой. Признали невменяемым. А он, видишь ли, дал деру. А теперь вот и кумекай: он – не он? К нам, что ли, этот полудурок подался? Или это наши гаврики по пьянке своего зашибли? Я это все к тому говорю, во-первых, ты – гость, а гостей беречь надо. А во-вторых, нам помог от души. А мы это ценим в людях. Так что гляди в оба в случае чего.

– Ладно. Телефон свой дай на всякий случай.

– Записывай. И пойдем, заодно подмахнете нам с дружком бумажку. Валентина Алексеевна, они нам в протоколе распишутся. Понятые – лучше и не найти, с полуслова все понимают!

Вот так, неожиданно для себя, Кравченко и Мещерский попали в понятые по делу об убийстве. Агахан Файруз попытался было протестовать: «Офицер, но как же это? Вы же просто помочь просили, а теперь надо подписывать какие-то документы». Но его никто не стал слушать.

Наконец их отпустили. Файруз развернулся, и они двинулись по темному шоссе.

– Начали мы круто, – подытожил Кравченко. – Агахан, и часто у вас тут такие вещи приключаются?

Секретарь пожал плечами – то ли труп еще не мог позабыть, то ли еще что, но говорить беззаботно, видимо, ему было еще не под силу. Потом он несколько собрался с духом:

– Прошу великодушно простить – это я виноват. Из-за меня вы попали в столь неприятную историю. Я не представлял, что они потребуют что-то подписывать.

– Да бросьте извиняться, Агахан. Время сейчас такое – едешь на свадьбу, попадешь на похороны. Зато, как говорится, выполнили свой гражданский долг в кои-то веки. Это почти полузабытая обязанность сейчас на Руси-матушке. Реликт.

– На Руси-матушке? – Файруз поднял темные брови. – А, понял, извините. Русь, Россия, да.

– Шабашника хряпнули топором или чем-то вроде этого, когда он возвращался к сотоварищам с добычей. Эх, бедняга, не донес. И помянуть теперь корешам его нечем, – разглагольствовал Кравченко, нимало не заботясь о том, что собеседников мог покоробить его жаргон. – А тот, кто его так вот приутюжил, – не стяжатель, прямо бессребреник какой-то. На денежки-то ноль внимания. Псих, говорят, у вас тут появился, Агахан, вот радость-то, а?

Иранец кивнул, а Мещерскому стало ясно: он не понял и половины из этого разухабистого «спича».

Дорога свернула и неожиданно уперлась в высокий бетонный забор с железными воротами, освещенными мощным прожектором. Файруз посигналил. И через минуту одна из створок плавно поехала вбок. За воротами оказалось нечто вроде сторожки-будки в одно окошечко с трубой и палисадничком. На крыльце застыли два дюжих молодца в камуфляже. Увидев «Хонду», успокоились и вернулись в будку.

– Ого, да у вас тут своя личная гвардия, Агахан, – удивился Мещерский.

– Территория охраняется. По периметру ограждения все просматривается камерами. У сторожей – машина, лес объезжать, даже собаки есть, – пояснил секретарь. – Тут и раньше был забор. Но с тех пор, как на озере начали строить новые дома…

– Мы знаем, кто в таких благословенных местах замки с медной крышей сейчас возводит. И богатые люди, Агахан?

– Да, Сергей Юрьевич. Очень. Поэтому и охрана такая. Марина Ивановна, как и другие, платит за услуги. Они каждый месяц цены повышают. Настоящие гангстеры!

За чернильно-черной стеной леса приветливо мелькнули оранжевые огоньки, и вот машина остановилась у невысокой чугунной ограды. На этот раз Файруз собственноручно открыл кованые ажурные ворота и загнал «Хонду» на подстриженную лужайку. За соснами виднелись контуры массивного дома с ярко освещенной стеклянной верандой.

– Марина Ивановна, наверное, уже отдыхает, думаю, увидитесь с ней завтра. Я провожу вас в вашу комнату, там все приготовлено, – секретарь повел их к дому.

И тут из кустов им навстречу с придушенным глухим рычанием метнулось какое-то белое приземистое существо.

– Мандарин, пошел прочь! Егор, да убери же его немедленно! – закричал Файруз. – Егор, ты слышишь меня?! Мандарин, фу! Назад, я кому сказал!

Существо по имени Мандарин оказалось бультерьером, нацелившимся прямо на ноги Мещерского. Тот ойкнул и трусливо ретировался к машине.

Следом за собакой из кустов появился молодой человек в синем фланелевом спортивном костюме «Рибок», облегавшем его крепкую фигуру точно лайковая перчатка. Он наклонился и схватил бультерьера за ошейник.

– Спокойно, свои. Проходите, он вас не тронет.

– Вот, Егор, пожалуйста, познакомься, – Агахан назвал имена приятелей.

– Шипов Георгий, – буркнул парень. Он держал рвавшегося бультерьера, поэтому руки не подал.

– Вы брат Андрея Шипова? – спросил Мещерский, с любопытством оглядывая незнакомца: надо же, у странного существа, поющего женским голосом, – вполне нормальный брат. Юный, правда, щеки вон еще по-мальчишески розовые, гладкие, однако плечи ого-го, будущего атлета, грудь в буграх накачанных мышц, стрижка – светлый бобрик, и глаза – холодноватые, слишком близко посаженные, что немного портило черты его в общем-то красивого и по-настоящему мужественного лица.

– Брат. А вы кто Марине – дальние родственники?

– Знакомые, – ответил Кравченко. – Послушайте, Георгий… это в честь Победоносца имя-то у вас?

– В честь Жукова Георгия Константиновича. Маршала Советского Союза.

– А, похвально. Собачка какая злая, а? Кобелек породистый. Сколько ему?

– Полтора года.

– Призы будете брать.

– Надеемся, – на лице Шипова-младшего появилось что-то вроде бледной улыбки.

– Егор, ты не поверишь, мы оказались свидетелями убийства! – с жаром возвестил секретарь Зверевой. – Пойдем, проводим гостей в дом. Я тебе по дороге все расскажу. Марина Ивановна у себя?

– Да. У нее голова болит. Таблетки горстями глотает.

– Поди скажи, что все в порядке, они приехали. Нет, подожди, лучше я сам. Андрей?