Молчание сфинкса - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 9

Ивану Лыкову отчего-то всегда хотелось думать, что это именно Анна спасла его тогда. Хотя это было и не так. И он вовсе не умирал смертью героя. Ему натуго забинтовали грудную клетку после рентгена, промыли и зашили мочку уха, сказав: «До свадьбы заживет».

Чьей вот только свадьбы?

А потом шло время, и Анна все собиралась и собиралась замуж за своего студента, но он на ней так и не женился. Лыков готов был убить его и вместе с тем испытывал странное облегчение, граничащее со счастьем.

После смерти матери они с Анной жили вдвоем в своей старой квартире. Чисто внешне все было опять же как у всех. У Анны за эти годы было несколько мужчин, и, как говорится, без особых последствий. У самого Лыкова тоже были женщины. В женщинах ведь вообще нет недостатка. Выезжайте вечером на Ленинградку, выбирайте любую – на час, на ночь.

Что-то такое бредовое в качестве возможных планов насчет сестры и Сергея Мещерского Лыков слыхал от всеобщей чокнутой тетушки Евгении Александровны. Но всерьез этому значения не придавал и не беспокоился. Мещерский с его наполеоновским ростом и деликатной робостью в обращении с противоположным полом был не соперником.

Кому не соперником?

Этот вопрос Лыков себе задавать не любил. Такие вопросы были опасны. Но потом настала новая эпоха – эпоха Лесного, ознаменованная приездом Романа Валерьяновича Салтыкова. И жизнь Анны резко изменилась. Жизнь Ивана изменилась тоже. А тайна стала глубже, острее, перейдя в сферу совсем уж каких-то смутных, разрушительных грез, где на фоне двух разных пейзажей – чугунно-заводского и умиротворенно-усадебного, всегда был один и тот же образ. А прочие просто не существовали.

Анна любила вечерами подходить к окну. Что она видела там в темноте, среди слепящих огней? Что она видела там сейчас, после их последней поездки в Лесное к Роману Салтыкову?

Когда Иван вошел в комнату, сестра сидела на подоконнике, смотрела на мост, на автостраду.

– Хорошо пробежался? – спросила она, не оборачиваясь.

– Нормально.

Лыков с некоторых пор, чтоб держать себя в приличной форме, не дрябнуть мускулатурой, не набирать вес, каждый вечер пятницы и выходных бегал по набережной Москвы-реки.

– Дождик идет?

– Был, но перестал.

– Ты, наверное, промок? Там чистое полотенце в ванной. Возьми.

– Спасибо.

– Ужинать будешь?

– А ты, Ань?

– Я? – она вдруг резко обернулась. – Знаешь, мне Наталья Павловна только что звонила – в Лесном… несчастье.

– Да? Какое же несчастье? – спросил Иван.

– Убийство. Убили священника. Того самого, которого Роман приглашал на освящение дома, – отца Дмитрия. Это случилось вчера вечером. А сегодня все уже знают, вся округа – Наталья Павловна так говорит. Она очень расстроена, сказала, что этот отец Дмитрий…

– Кого-то всегда убивают, Аня.

– Наталья Павловна мне сказала, что он был сильно встревожен тем происшествием в церкви – ну помнишь, про которое они нам рассказывали?

– Чепуха все это.

– Но ведь его убили, Ваня.

– Тебя это беспокоит? Ты видела его всего пару раз. Или ты расстроена чем-то другим?

Анна сразу же снова отвернулась к окну. Она пряталась от него, как улитка в свою раковину. Он помедлил. Потом подошел к ней, положил руку на плечо. Давно, в детстве, они обнимались запросто, а теперь каждый раз он делал над собой усилие, чтобы этот жест не выражал ничего, кроме братского участия и заботы. Сестра была старше его, но, когда рука его лежала на ее плече, он чувствовал себя взрослым мужчиной, а ее ощущал маленькой, беззащитной Дюймовочкой, хотя она была одного с ним роста и умела постоять за себя.

– Роман тебе не звонил? – спросил он.

– Нет. В Лесном его нет, – ее голос звучал обиженно и сердито.

– Ну раз он не обеспокоился смертью какого-то там священника, чего же тебе так волноваться?

– Ваня, нам надо съездить туда. – Она дернулась, чтобы высвободиться. Лыков ощутил аромат ее духов.

– А Салтыков тебя приглашал?

– Нет, но…

– Конечно, мое дело десятое. Но, может, не стоит тебе так часто там маячить?

– Какой ты стал грубый, Иван. Мне порой просто не хочется тебе ничего…

– Говорить? – Лыков отошел, сел на диван. – Ты очень хочешь видеть его?

– У него… у Романа могут быть неприятности в связи с этим убийством.

– Какие неприятности?

– Ты знаешь какие.

– Я? Я ничего не знаю. У тебя с ним, Аня, все какие-то секреты.

– У тебя от меня тоже секреты.

– Но я твой брат. Я родной тебе человек.

– Он тоже не чужой, знаешь ли.

– Не чужой, – Лыков криво усмехнулся. – Это ты знаешь. И я. А он – наш обожаемый Роман Валерьянович – этого не знает.

– Ну и пусть. Настанет время – узнает.

– А если узнает, да не захочет?

– Ты как-то странно со мной разговариваешь. Я даже не пойму. Откуда у тебя столько злости, столько неприязни к Салтыкову? Ты ему завидуешь? Завидуешь, да? Его деньгам, его возможностям? Ах, Иван, – Анна покачала головой, – какой же ты все-таки…

– Какой? – спросил Лыков. – Ну скажи, какой у тебя брат.

– Ладно, давай кончим этот глупый разговор. Ты будешь ужинать?

– Если это для тебя так важно, поедем туда, в Лесное, хоть сейчас, на ночь глядя. Хочешь, завтра с утра.

Анна посмотрела на брата. Лыков слишком хорошо знал этот взгляд. В нем было все, но не было самого главного, того, что он хотел бы увидеть.

– Завтра? Нет… Я не могу, мне надо на работе договориться.

– Салтыков клиент вашего салона. Золотой клиент. Кто же тебя не отпустит?

Она смутилась. Лыков видел: он все-таки достиг цели словечком «маячить».

– Ну решай сама, – великодушно предложил он (огорчать ее, унижать ее гордость было больно, хотя без этого уже было не обойтись). – Скажешь когда – я тебя отвезу.

Она осталась у окна. А он пошел на кухню, открыл холодильник. Включил телевизор – спортивный канал, футбол. За стеной у соседей в этот вечер тоже смотрели футбол. Вообще в районе Автозаводской, ЗИЛа, Кожуховского затона и Южного порта футбол был главным лекарством на все случаи жизни.