Ключ от миража - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 44

Она спустилась на четвертый этаж. В квартире Гринцеров играли на рояле – однообразные сложные упражнения на беглость пальцев. Катя подкралась к электрощиту. Ага, тут прямо на щит подключен толстый белый провод, ведущий в квартиру Герасименко. Это наверняка от стиральной машины.

Рассуждала она примерно так: домашнее болото надо всколыхнуть – факт. И лучшего средства для этого, чем небольшая бытовая авария, еще не придумано. Ведь ничто так не сближает и не сплачивает соседей, как общие коммунальные беды – протекающая крыша, неисправная канализация, внезапно и необъяснимо погасший свет. А уж если на момент аварии в доме остались одни только беспомощные, беззащитные женщины, то…

Катя с чувством собственного превосходства безбоязненно потянулась к проводам. Вот сейчас… сейчас мы тут устроим маленький трах-тибидох, как выражается «драгоценный В.А.». Ну, уж если и эта электрошоковая терапия не оживит здешнюю ауру, то…

Сзади послышался какой-то звук. Катя обернулась: никого. Темная лестница, безмолвно застывший между этажами лифт. Звук был какой-то странный, шедший непонятно откуда – снизу из подъезда или сверху, с чердака, – тихое и глухое, слабое шипение, словно совсем рядом кто-то наступил на хвост издыхающей гадюке или не завернул вентиль газового баллона… Но газом на площадке не пахло. И шипение стихло. А может, просто послышалось или это шуршал ветер на чердаке под крышей?

Катя отсоединила клеммы, быстро закрыла щит и ринулась к себе на пятый этаж. Юркнула в квартиру и замерла в ожидании. Чувствовала она себя самым настоящим диверсантом. Из квартиры Вишневской по-прежнему не доносилось ни звука. А вот внизу на четвертом хлопнула дверь. Катя стянула резиновые перчатки, сунула их в ящик для обуви – такая улика, как же она о ней-то забыла! Вышла на лестничную площадку. Голоса снизу: «Свет погас. Надо же… И у вас тоже? И у меня».

Женщины четвертого этажа отреагировали на аварию мгновенно. А вот соседка Алина по-прежнему безмолвствовала. Катя нажала кнопку ее звонка. Звонок не работал – черт, свет же отключен. Постучала. Никого. Где же это с утра носит куколку-Алину? Из дома она вроде бы не выходила. Может, вообще не ночевала сегодня? «А может, она у Литейщикова на седьмом?» – подумала Катя.

«Может, что-то с пробками?» – послышался снизу старческий скрипучий голос. Катя вприпрыжку с самым невинным и самым растерянным видом спустилась по лестнице. Возле щита она увидела всех, кто ей, собственно, и был на сегодня нужен, ради кого эта вредительская акция и затевалась, – Аллу Гринцер и Светлану Герасименко. Обе были одеты по-домашнему. На лестничной площадке было темновато. Катя сверху посветила фонариком.

– Доброе утро, – громко поздоровалась она. – У меня свет вдруг погас ни с того ни с сего. У вас, кажется, тоже?

– И у вас? А мы думали, это только на нашем этаже. – Из квартиры вышла Надежда Иосифовна Гринцер. Она была одета для улицы – в сапоги, норковую шапку-шляпу и старую, но все еще недурно сохранившуюся каракулевую шубу, которая, судя по ее фасону, была куплена в ГУМе еще в середине семидесятых.

– Добрый день, – еще раз вежливо поздоровалась Катя. – Я ваша новая соседка. Может, и правда что-то с пробками?

– Представляете, собираюсь к врачу, одеваюсь, прихорашиваюсь – говорят, врач-мужчина и совсем еще не инвалид, а тут свет гаснет, – величественным басом пророкотала Надежда Иосифовна. – Алла, а где мой полис страховой? Не забыть бы. Ничего в этой темноте не видно!

– Мама, может, останешься, не пойдешь? – Алла Гринцер робко открыла электрощит. – Слушайте, а кто знает, где тут эти пробки?

– Ну, как это не пойдешь? А лекарства? Я же к невропатологу записана на десять. И так две недели талон взять не могла. Спасибо вон Клавдии Захаровне, она меня попутно записала, успела… Так, полис в сумке, а… А где моя палка? Она же вот тут всегда стояла, за ковром!

– Давайте я вам посвечу, хотите? – предложила Катя.

– Большое спасибо, девушка, заходите… Осторожнее, не споткнитесь, у нас тут такой разгром. Все никак с переезда не разберемся. – Надежда Иосифовна доверчиво посторонилась, пропуская Катю с ее допотопным фонариком в коридор. Катя почувствовала запах духов «Красная Москва». Ну, конечно, как же иначе. Судя по возрасту Надежды Иосифовны, это были духи ее молодости.

Желтое пятнышко света скользило по стенам – Катя водила фонариком. Так… вешалка, на ней только женская одежда – дубленка, пуховая куртка, еще одна куртка, серое демисезонное пальто из плащевки, столь любимое пенсионерками. И обувь в коридоре только женская – сапоги, ботинки, тапочки.

– В коридоре палки нет, – Надежда Иосифовна всплеснула руками. – Ну конечно же, я ее в комнате оставила… девушка, милая…

– Меня зовут Катя.

– А меня Надежда Иосифовна, а дочку мою Алла, прошу любить и жаловать… Катенька, не сочтите за труд, вон там в комнате посмотрите сами, посветите… а я… Ой, а где же мои очки? Ведь я только что их сняла, в руках держала!

– Мама, очки я положила в сумку, – откликнулась Алла и обратилась к Герасименко, стоявшей на пороге своей квартиры: – Света, а если я вот так попробую?

– Нет, и так не горит, – откликнулась Герасименко.

Катя, светя фонариком, прошла по узкому, как ей показалось, еще более узкому, чем даже у нее, коридору в комнату. Так, сколько же тут мебели, ступить некуда… Рояль? Ах вот в чем дело. Мебели как раз не так уж и много, просто красавец-рояль занимает столько места. В этой полутьме тщательный осмотр, конечно, не проведешь, но хотя бы попробовать осмотреться надо… Диван, нераспакованные картонные коробки, старинная ваза с букетом сухих роз на рояле, фотографии в рамках… Торшер – тоже старинный, на кованой бронзовой подставке, кресло, книга на кресле – «Черный принц» Айрис Мердок, очки, еще одни очки, подставка для газет, пухлая стопа нот, какая-то черная шкатулочка… Телевизор «Филипс» на столике в углу. Хотя кто сказал, что это «Филипс»? Может, «Панасоник»? У стены изящная старинная горка из красного дерева с посудой, картины на стенах – пасторальные пейзажи конца прошлого века, на втором кресле у окна – шерстяная белая шаль из тех, что обычно самостоятельно плетут крючком по самоучителю вязания…

– Ваша палка здесь, у рояля. – Катя взяла в руки палку из темного полированного дерева с металлической ручкой. Ручка по форме напоминала маленький, изящно выгнутый топорик.

– Сама оставила, сама позабыла. Память становится как решето, – жаловалась Надежда Иосифовна. – М-да, возраст-возраст… Спасибо вам большое за помощь, Катенька.

– Не за что. – Катя вернулась, вручая ей палку. Желтое пятнышко от ее фонарика снова скользнуло по стенам коридора. Нет, и здесь, как и в комнате, нет ни одной вещи, принадлежащей мужчине.

– Мама, ну, может, все-таки не пойдешь? – снова спросила Алла.

– Уже иду, лечу, ты что, разве не видишь? А то потом еще месяц к нашему эскулапу не запишешься. – Надежда Иосифовна царски элегантным жестом надвинула на брови норковую шляпку и вдруг снова спохватилась: – А лифт-то… Девочки, а лифт работает, кто знает?

– Я знаю, работает, – раздался из серой мглы коридора тонкий детский голосок.

Катя увидела Павлика Герасименко. Он был в детской пижаме – голубой с синим зайцем на груди – и босиком.

– Ох ты, золотко, спасибо, все-то ты знаешь, умничка… А что же ты без тапочек? – Надежда Иосифовна покачала головой. – Света, посмотрите-ка… Нельзя, нельзя, Павлик, надо одеваться, пол смотри какой холодный, простудишься.

– Я тапки под диван засунул. Свет выключился, и у меня компьютер погас, – Павлик поджал одну ногу.

– Давайте я вам лифт вызову. – Катя пошла к лифту и светила фонариком, пока Надежда Иосифовна, медленно переступая, шествовала от двери.

– Что ж, девочки, не отчаивайтесь, звоните в ЖЭК, – бодро напутствовала она их, прежде чем двери лифта закрылись.

– Звоните… как? У нас телефон тоже выключился, он же от сети, – Алла кивнула куда-то в коридор.

– И у меня тоже, – сказала Светлана Герасименко. Кате почудилось, что она слышит в ее тихом голосе радостные нотки. Надо же, чему ж тут радоваться-то? О своем мобильнике Катя пока решила «позабыть». Быстрый приход электрика в ее вредительские планы совсем не входил.