29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 27

– Анфиса, ну не надо о себе так. Я просто не могу, когда ты так говоришь.

– Если не нравится, не слушай, зачем тогда позвала? Ты думаешь, отчего он со мной начал? Да все потому же. Мне вот скоро тридцать стукнет. Вроде я полностью состоявшаяся личность, независимая и свободная. Ни в чем особенно не нуждаюсь, все у меня есть. Работа приличная, деньги платят нормальные, отдыхаю за границей, по экскурсиям ношусь как кошка угорелая – пирамиды, Стена плача, мечеть в Касабланке, Монпарнас, Монмартр. Квартиру собираюсь ремонтировать, тряпки покупаю, какие хочу, точнее, какие на мою задницу налезут. Фотовыставку персональную планирую через год сделать. Мне даже из «Вог» недавно звонили, интересовались, не хочу ли я и для них поработать. Вроде бы что еще надо? – Анфиса стиснула зубы. – И что тебе, красна девица, неймется? Так нет, любви хочется, чувств-с! Поцелуев при луне хочется жабе-царевне… Только в кино и видишь эти поцелуи. Ну, кассетку с порнушкой на Горбушке купишь, вечерком дома запрешься, видак включишь, насладишься – и вроде снова себя женщиной почувствуешь, бабой нормальной, без этой поганой жирной бабьей кожи! А тут вдруг – явление природы: он выплывает из тумана. Принц.

– Вы давно с ним познакомились?

– Успела, как видишь. Полгода назад, – Анфиса отвернулась. – Меня Аврора с ним свела. Кстати, именно там, куда мы с тобой сейчас топаем.

– В этом ресторане? А Аврору ты как же узнала?

– Да они сами лезут, мне, что ли, они нужны? У них же там только об одном разговоры: кто съемку финансирует, кто оплачивает, кто тряпки в рекламных целях дает, какой бутик – этот или тот… Авроре раньше муж бабки немерено отстегивал – Димка Гусаров. Его менеджер каждый месяц нам в издательство звонил: неплохо бы рекламную съемочку провести – оплата не заржавеет. Снимки – в журнал, на обложку, на разворот, на плакат. Я Аврору раз двести, наверное, снимала – невольно познакомишься, сойдешься. Ну, а в тот раз она меня сама сюда затащила.

– В «Аль-Магриб»? Название какое-то, – Катя поморщилась, – «Аль-Каидой» какой-то попахивает.

– Позвала меня кофе по-восточному пить с корицей и финиками. Аврорка, хитрая змея, знала, куда меня, обжору, позвать, чем подмазать.

– Значит, она пригласила тебя в ресторан и там познакомила со Студневым?

– Да не знакомила она меня! Так, кивнула небрежно: это вот Анфиса, это вот Макс… как стул дивану представляют. Я на него и глаза поднять тогда не смела, куда уж мне…

– Почему?

– Ты его видела?

– Нет. На фото из дела, где он после падения с восьмого этажа, у меня духу не хватило смотреть.

– Тогда тебе простительно не понимать меня.

– Он что, настолько был привлекателен?

– Он был неотразим. По крайней мере, таким он мне тогда в первый раз показался – господин Совершенство, воплощенная мечта в джинсах с расстегнутой ширинкой. Мощный заряд скрытого мужского эротизма, я много раз знаешь какую композицию с ним себе представляла? Стена где-нибудь в Палермо, граффити на стенах, мотоцикл, тут же у колеса стреляные гильзы, сухая ветка, надкушенный гранат и он… Король жизни, крысиный повелитель подворотен и домов терпимости… Ладно, это метафора, мечта… Ну а тогда, во время той первой встречи, грустно мне стало, Катька, так грустно. Честное слово, на диету даже немедленно захотелось сесть. Фитнесом заняться. Правда, бред все это – фитнес, диеты. Ни спорт, ни липосакция от обжорства не излечат. Есть одно лишь верное средство.

– Какое? – спросила Катя.

– Боль, – ответила Анфиса.

– Как это… боль?

– А так. Когда что-то болит, есть ведь не хочется. Аппетит пропадает. – Анфиса взглянула на Катю, и что-то в ее темных глазах изменилось, дрогнуло, словно на мгновение приоткрылась какая-то потаенная дверца и снова наглухо захлопнулась. – Правда, если болит недостаточно сильно, это тоже не поможет. Надо, чтобы адски болело, чтобы все время напоминало, забыться не давало. Разожраться чтобы снова не давало нам, толстякам…

– Анфиса… – Катя не знала, что сказать дальше. По спине вдруг снова пробежал холодок, как и тогда, когда она услышала по телефону этот странный, надорванный, исполненный отчаяния голос. – Гляди-ка, мы уже пришли.

Они стояли перед рестораном. В отличие от Колосова Катя прочла, пробежала лишь буквы вывески: «Аль-Магриб» – и совсем почти не обратила внимания на его окна, дубовую дверь, кованый, разноцветного стекла фонарь над входом. Все это чисто внешне уже было ей знакомо. Ведь это был ее квартал, она много раз бывала тут раньше, проходила мимо и почти не обращала внимания ни на эту вывеску, ни на этот псевдовосточный, так нелепо и забавно смотрящийся на фоне мрачного сталинского дома рекламный антураж. На набережной было много ресторанов, и «Аль-Магриб», по мнению Кати, был всего лишь одним из них.

– Сейчас бстеллу закажем – это такая вкуснятина – и какой-нибудь салат острый, креветки «Танжер», а потом кофе. – Анфиса нетерпеливо дернула на себя дверь, широко шагая через ступеньки, голос ее внезапно, точно по волшебству, изменился. В нем уже не было сарказма и горечи. – Если не захочешь мучного, можно тапас будет заказать – это такие закусочки испанские, легкие, – сардинки, оливки, мидии, осьминожки маринованные. Рыбу брать не будем однозначно – дорогая, и есть нечего. Дорада – порция четырнадцать баксов, а на вкус – как карп в томате. Уж лучше порцию тажина, сытнее и приятнее.

Катя с невольным изумлением смотрела на подругу. Казалось, перед ней совсем другой человек. Бледные, нетронутые загаром пухлые щеки Анфисы порозовели. В глазах появился алчный блеск. Она еле сдерживала возбуждение, подталкивая Катю через пустой прохладный вестибюль в зал. Они вошли: столики, полосатые диваны в нишах, расписные стены, чаша фонтанчика, выложенного голубой плиткой.

Катя настолько была потрясена странной метаморфозой, происходившей с Анфисой, что даже не обратила на все это внимание. Она смотрела на подругу – на ее загоревшиеся предвкушением чего-то очень и очень приятного глаза, на ее суетливые жесты, которыми она поправляла выбившиеся пряди волос, гладила, усаживаясь за столик, туго накрахмаленную белую скатерть, теребила салфетку, листала меню.

Посетителей было немного, двери во второй зал закрыты. Ресторан работал по обычному своему распорядку. Едва Катя и Анфиса уселись за столик, к ним подошла молодая официантка. Катя взглянула на нее с любопытством: высокая, тонкая, изящная блондинка – очень стильная, очень бледная, с накрашенными губами. Помаду Катя определила сразу: «Кристиан Диор», модный в этом сезоне красный, который идет только вот таким породистым длинноногим жердям, похожим на Николь Кидман в пору расцвета ее благоуханной кинематографической юности.

Анфиса приветливо, по-свойски кивнула ей. Та вежливо улыбнулась в ответ, но улыбка вышла какой-то болезненной, вымученной.

– Лена, мы тебя позовем, когда все выберем, – сказала Анфиса тоном настоящего завсегдатая, протягивая меню Кате. – А ты и сегодня тоже работаешь?

Официантка молча кивнула, что означало, наверное, «да, работаю», и отошла. Походка у нее была какая-то неровная, точно ей зверски жали модные дорогие босоножки на каблуках-шпильках.

– Вы что же, стали встречаться со Студневым после того совместного ужина? – спросила Катя, чтобы хоть как-то отвлечь Анфису, с головой ушедшую в меню.

– Что? Мы? Ах, вот ты про что… Ну да, я же начала рассказывать про наш знойный роман. – Анфиса подняла голову. – Вот тут мы и сидели тогда, за этим самым столом. А вон там, в угловой нише, где столик с лампой Аладдина, сидел Серафимочка Симонов собственной персоной.

– Это кто еще такой? – спросила Катя, хотя фамилия была ей уже знакома.

– Ну проще всего про него сказать, что он и герой, и любовник в одном лице. – Анфиса криво усмехнулась. – Про него много чего можно сказать и услышать, только вот непонятно, что правда, а что же собственные его выдумки. А так, он живет с Марьяшей Потехиной, хозяйкой всего этого марокканского кулинарного чуда. Правда, он ей почти в сынки годится. Марьяша-то у нас дама в возрасте. Муж от нее сбежал, но это, в общем, к делу совсем не относится. Короче, сидели мы тут втроем тогда, а Серафим сидел вон там. Вот с этого и началось…