Испанские шахматы - Солнцева Наталья - Страница 28

«Стоп, – оборвал себя Жорж. – Чем я занимаюсь? Анализирую поступки патрона? Пытаюсь докопаться до причины? А разве она не лежит на поверхности? Разве остается хоть какая-то неясность? Не лукавь, братец, не играй в прятки с самим собой. Ирбелин влюблен, он сходит с ума по девице Субботиной, и только слепой этого не заметит! Лучшее доказательство тому – шубка, браслет, деньги для чужой и малознакомой девушки. Ирбелин, не стесняясь, сделал из тебя посыльного… и правильно. Владыки не испытывают неловкости перед слугами, потому что не считают их равными себе. Однако патрону придется-таки лично встретиться с Грёзой и открыться ей. Позже или раньше, но это произойдет.

Соперник он мне или нет? – подумал Глинский, останавливаясь на светофоре. – Пожалуй, да. Я недооценивал его! Ирбелин еще не стар, хорош собой, богат, дважды разведен. У него нет детей и иллюзий по поводу брака, нет ложных ожиданий «рая» в отдельно взятом шалаше, напичканном коллекционной мебелью, бытовой техникой и прочими атрибутами обеспеченной жизни. Он уже все попробовал и не питает пустых надежд. Если он увлекся Грёзой, это серьезно. А что у меня?»

Вопрос повис в воздухе.

Вереница машин тронулась, Глинский свернул к частной медицинской фирме, снабжавшей квалифицированными сиделками всех, у кого возникала в том нужда и имелось достаточно средств, чтобы оплачивать их услуги. Припарковавшись на аккуратно прибранной площадке перед зданием с красным крестом на вывеске, он позвонил на домашний номер Субботиной. Трубку сняли не сразу, ответил мужской голос:

– Слушаю.

Голос объяснил, что Грёза только что уснула и будить ее не следует. Глинский не стал настаивать.

– Я привезу сиделку для Полины Прокофьевны, – сказал он. – И оплачу ее услуги на неделю вперед. Так что о деньгах не беспокойтесь.

– Ага, – недовольно буркнул голос.

– А что с похоронами? Кто этим занимается?

После короткого молчания прозвучал недвусмысленный ответ.

– Ну, я… и Курочкины.

«Значит, никто, – подумал Жорж. – Я так и предполагал».

– Родственникам сообщили?

– Угу…

«Не сообщили, – констатировал Глинский. – Да и где их искать, родственников? Старушка, вероятно, была одинокой».

– Вы не против, если я подключусь? – предложил он. – Соберу необходимые бумаги и оплачу церемонию?

– Ваша помощь будет кстати, – оживился голос. – Я с работы отпросился только на завтра, а на Курочкиных надежды мало. И с деньгами у нас… негусто.

– Хорошо, я понял.

Глинский вздохнул и вышел из машины, зашагал по вымощенной серой плиткой дорожке к зданию фирмы «Милосердие».

Через двадцать минут он уже вез к Полине сиделку. Дородная розовощекая дама неопределенного возраста расположилась на заднем сиденье и засыпала его вопросами. Сколько лет пациентке? Каков диагноз? Кто будет заниматься закупкой медикаментов?

– Выясним все на месте, – сказал Глинский, и дама замолчала, глядя в окно.

Он остановился у самого подъезда, вышел первым и галантно подал даме руку. Та одарила его смиренной улыбкой.

– Ведите меня к больной, – проворковала она, и ее щеки, и без того румяные, покраснели еще больше.

«Ее пышущий здоровьем вид, вероятно, оскорбляет страждущих, – подумал Глинский, распахивая перед сиделкой дверь парадного. – Интересно, сколько ей лет? Может, сорок, а может, и все пятьдесят».

– Прошу.

В коридоре их ждал Лопаткин. Он молча протянул Глинскому ключи и побежал на работу.

Сиделка сразу отправилась к Полине Прокофьевне и, едва переступив порог квартиры, принялась за работу. Сотрудницы «Милосердия» славились отменной выучкой, и розовощекая дама подтвердила репутацию фирмы. Она прочитала назначения лечащего врача и вручила Жоржу список лекарств.

– Мне понадобятся еще шприцы и системы для капельниц, – добавила она. – Я здесь дописала.

Глинский кивнул. Ему необходимо было увидеть Грёзу. Разбудить ее, что ли? Жалко.

Но девушка уже проснулась, вернее, ей так и не удалось крепко заснуть. Снедаемая тревогой и страхом, она то проваливалась в дрему, то, охваченная безотчетным волнением, открывала глаза и прислушивалась. Шум подъезжающей машины, топот ног и голоса в коридоре заставили ее подняться, привести себя в порядок и выйти. Неужели Полине стало хуже? У нее отлегло от сердца при виде Глинского. Рядом с ним ей становилось спокойнее, что бы там Виктор ни говорил.

Он поздоровался, поразившись ее бледности и лихорадочному взгляду. Объяснил:

– Я привез сиделку. Чтобы облегчить вашу участь.

Она минуту молча смотрела на него, потом спросила:

– Как Варвара? Ее… привезли?

– Завтра. Я звонил в морг. О ней позаботятся, – успокаивающе произнес Жорж. – Вы хоть немного отдохнули? Нам надо поговорить.

Она сглотнула и показала рукой в сторону своей двери:

– Идемте.

В ее квартире стоял запах свежезаваренного чая и валерьянки. Плюшевые шторы в гостиной были задернуты. Кот сидел на спинке дивана и усердно умывался.

Грёза опустилась на краешек стула, положив руки на колени.

– Что… что вы хотите?

– Господин Ирбелин… покорнейше просил передать вам вот это, – с комичной интонацией вымолвил Жорж. И протянул ей футляр с браслетом.

Она оставалась безучастной, глядя куда-то сквозь него, на шторы и – дальше.

– Вы даже не посмотрите?

– Что там? – из вежливости спросила Грёза.

Глинский открыл бархатную коробочку, и синие топазы тускло блеснули в полумраке комнаты.

– Это браслет.

– Серебряный? – Она с трудом выдавливала каждое слово.

– Из белого золота. Хотите примерить?

– Нет, – Грёза сделала отрицательный жест, приподняв пальцы. – Дорогой, должно быть? Вашему шефу не стоило тратиться.

– Пустяки… – Глинский поставил коробочку с браслетом на стол. – Потом наденете, когда я уйду. Для женщин примерять украшения – это таинство.

– Вы… убили Варвару? – ровно, как о чем-то обыденном, спросила она. – Зачем? Что она вам сделала?

Глинский в недоумении уставился на нее, осторожно переспросил:

– Убил? Я? Вы о чем?

Грёза пропустила его вопрос мимо ушей.

– А ваша сиделка… собирается отправить Полину следом за ней?

– У вас жар, – сухо произнес он. – Или бред. Бессонная ночь, усталость… я понимаю.

– Со мной все в порядке. Пока. Вам ведь невыгодно расселять нас всех! Слишком много трат. Куда удобнее и дешевле разместить стариков на кладбище, правда? Ваш… Ирбелин просто хочет купить мое молчание, потому и прислал подарок. Что, я угадала?!

Она вскочила. Ее лицо приняло отчаянно-воинственное выражение, губы и подбородок мелко вздрагивали, а сердце, казалось, готово было выскочить из груди, Глинский почти физически ощущал его бешеный стук. Повинуясь неосознанному, идущему из глубины его естества порыву, он подошел к Грёзе, привлек ее к себе и обнял.

– У нас и в мыслях такого не было, – понизил он голос. – Но… почему ты говоришь об убийстве?

Это невольное «ты» тронуло девушку, она повисла на плече у молодого человека и разрыдалась. Кому она могла выплеснуть все накопившееся за эти последние кошмарные дни? Кому она могла довериться целиком и полностью, без оглядки? Виктору? Да, он старался помочь ей, однако невидимый барьер, какая-то стена, состоявшая из скрытых упреков, ревнивых подозрений и непонимания, продолжали разделять их. Между Глинским и ею такой стены не было: после вечера, проведенного в ресторанчике «Дон Кихот», преграда рухнула, сгорела в пламенном ритме фламенко или ее разрушил рассказ Жоржа о его детстве, о его семье. Словом, вопреки пропасти между неимущей воспитанницей детдома и респектабельным директором агентства «Перун», вопреки намекам Виктора на злой умысел в действиях последнего, вопреки простому здравому смыслу Грёза ощущала его тепло и близость по отношению к этому мужчине, сердце которого билось так же часто, как и ее, совсем рядом, вплотную к ее телу, еще не познавшему восторгов и ласк любви.

– Виктор говорит… он думает… Варвару задушили подушкой, – призналась она, задыхаясь от волнения и слез.