Испанские шахматы - Солнцева Наталья - Страница 24

Она тоже пробовала писать, но неудачно. Восторженные похвалы матери произвели обратный эффект, тетрадка с посредственными любительскими стихами была разорвана и сожжена. Не то – поняла Ольга и с тех пор не возвращалась к творческим опытам. Мама робко намекала на карьеру поэтессы или хотя бы журналистки, но, наткнувшись на решительный отпор, отступила. Какая разница, чем будет заниматься ее дочь?! Она и без диплома не пропадет, потому что ее главное достоинство – потрясающая внешность. Правда, институт все же окончить не помешает на всякий случай.

Изысканную, редкостную красоту Ольги мама восприняла как высшую милость, данную ей в утешение: ведь ее собственная жизнь не удалась – ни мужа, ни нормальной работы, ни денег. Одна радость – пригожая, умная дочка. Сколько Ольга себя помнила, мама по ночам трудилась: вязала на заказ шапочки, носки и варежки, свитера, шарфы, а утром с красными глазами шла на работу в свою контору, где печатала на машинке какие-то документы. Она не роптала – о, нет! – она готова была вовсе не спать, лишь бы заработать Оленьке на новые сапожки, на платьице, на фрукты и сладости. Мама экономила каждую копейку, но всегда покупала хорошие книги, если удавалось, или билеты в театр. Она привила дочери любовь к живописи.

Живопись! Ольга застонала, вспоминая мастерскую Фэда в мансарде, запах красок, неоконченные холсты, вкус его губ, его руки, измазанные углем. Он мог увлеченно набрасывать композицию будущей картины – и вдруг срывался с места, подхватывал Ольгу на руки, осыпал ее поцелуями, сжимал в объятиях, как безумный. Если это была не любовь, то что? Баловство, игра, пресловутое «половое влечение»! Все эти чужие, искусственные слова разбивались о накатывающую из прошлого страстную и сладостную волну, огнем вскипающую в венах, от которой останавливалось дыхание и замирал сердечный ритм… Блаженное мгновение смерти. Потому что Ольга не умела ни описать свое ощущение, ни выразить его каким-либо иным образом – оно словно выпадало из жизни. То был рывок в никуда, в пленительную зыбкую неизвестность… А чего она еще не изведала? Смерти!

Ольга подъехала на коляске к окну, отодвинула занавеску. Вверху и внизу двора-колодца одинаково белели два квадрата – неба и покрытого падающей снежной крупой асфальта.

– Наверное, я хочу повторить тот полет в никуда, – произнесла она, прижимая горячую ладонь к стеклу. Пролетающие мимо снежинки казались легкими порхающими ангелами с ледяными крылышками. Они такие крошечные, что их принимают за снег. – Куда вы? – шептала им Ольга. – Оставайтесь на своих небесах! Зачем вам опускаться на землю? Здесь столько страданий, столько горечи! Столько боли!

Но полет снежинок не остановишь.

– Я тоже хочу стать холодной и прозрачной, – взмолилась она. – Ничего не желать, ничего не чувствовать!

Снежинки неумолимо летели вниз, чтобы через несколько часов растаять, превратиться в грязную кашу на асфальте.

– Вот что с вами сделают здесь… – произнесла Ольга одними губами. – Вы меня не слышите. Меня никто не слышит! Даже бог… Он забыл обо мне.

Перед ней снова возникло мучительно красивое, мужественное лицо Фэда, его беспощадный взгляд, его ослепительная белозубая улыбка… и еще одно лицо рядом, нежное и печальное, с тихим светом в глазах.

«Это я и ты, – подумала Ольга. – Мы оба. Это наше творение, наша поэма о любви, наш неповторимый шедевр».

– Мы полетим вместе, – глядя на снег, вымолвила она. – Я больше не оставлю тебя в одиночестве. Я не брошу тебя! Я буду твоей сопровождающей. Ангелы ждут, они примут нас в свой чистый сверкающий мир.

Еще пару минут она смотрела в окно, потом резко отъехала, вернулась к столу, к экрану монитора. Ее пальцы набрали очередное сообщение для некоего адресата:

«Пора приступать к последнему акту».

Ольга коротко выдохнула, отправила сообщение и закрыла глаза. Из-под ее прелестных длинных ресниц выползли и потекли по щекам две прозрачные слезинки.

Господин Ирбелин уже лет пять не фотографировал. Недавно ему подарили на день рождения отличный цифровой аппарат, который лежал без дела в ящике стола. Надо же, пригодился! Пришлось вспомнить старые навыки.

Вчера Ирбелин, словно влюбленный мальчишка, подкараулил девицу Субботину, как он упорно продолжал называть Грёзу, и нащелкал кучу фотографий: девушка выходит из парадного, вот она в профиль, со спины, сбоку, анфас, в огнях фонаря, в огнях витрин. Вот она, опираясь на руку молодого человека, спускается в подземный переход, вот поднимается по ступенькам; идут по улице, болтают… Черт! Еще один ухажер выискался! А она пользуется успехом, эта Субботина. Мужчины просто шалеют от нее! То Глинский, то этот сосед. Уж лучше Глинский, он хоть бизнесом занимается, умеет деньги делать, чем продавец с оптового рынка. Как ее угораздило спутаться с таким недотепой? А может быть, она вообще девушка покладистая, безотказная? Кто позовет, поманит ее кусочком лакомства, словно собачонку, туда она и бежит? Детдомовское житье-бытье – не сахар, там чему угодно научишься. Может, она привыкла отдаваться за еду, за шмотки, за пару тысяч рублей? Существовать пристойно в таком городе, как Питер, отнюдь не дешево. За квартиру платить надо, мало-мальски одеться-обуться надо, плюс расходы на питание, на транспорт, да и косметика кое-какая не помешает, духи опять же, разные там шпильки-расчески. А какая зарплата у социальных работников? Мизерная. К тому же, говорят, Субботина – девица сердобольная, жалостливая, своими крохами норовит поделиться со стариками. Дуреха! Нищий нищему не подает.

– Фу-ты! – разозлился Ирбелин. – Что это я? Разве мне не все равно? Оказал ей благотворительную помощь, и ладно.

Но он с жадным любопытством наблюдал, как Субботина и ее сосед держатся друг с другом – по-дружески, без излишней фамильярности, без отвратительных показных нежностей. Он пытался разгадать, что их связывает: приятельские отношения или нечто большее? А что у нее с Глинским? Или она водит за нос обоих мужчин?

Не переставая напряженно размышлять, он ухитрялся делать снимок за снимком, благо фотоаппарат позволял многое и без хлопот, оправдывая свою баснословную стоимость.

«Интересно, почему она не надела шубу, которую я ей купил? – ревниво подумал Ирбелин. – Погода как раз подходящая, чтобы напоследок пощеголять в мехах. Скоро потеплеет, и придется носить демисезонные вещи». Он невольно прикинул, в каком бутике можно будет приобрести новый наряд для девушки, элегантное полупальто или плащ, ведь в женской моде надо уметь разбираться. Поручить, что ли, это Глинскому? Тот не посмеет отказать патрону. Но будет взбешен! О-о, как он взовьется! Горяч, стервец, вспыхивает, как порох.

– Не будь ты классным сотрудником, послал бы я тебя подальше, – буркнул Ирбелин. – Куда ворон костей не заносил!

Он сухо засмеялся, делая очередной снимок. Пальто девицы Субботиной выглядело ужасно: мешкообразное, двубортное, серо-зеленого цвета, рукава на локтях вытянуты… кошмар! И этот парень ей под стать – в спортивных штанах, кроссовках и куртке, в руках несет какой-то пакет. Босяк босяком!

Ирбелин время от времени терял их из виду, ему приходилось ехать, прячась в потоке машин, чтобы оставаться незамеченным. Темнота и неторопливый шаг парня и девушки, которые, видимо, прогуливались, облегчали ему задачу. Они остановились у антикварного салона, вызвав удивление Ирбелина. Неужели зайдут? Зачем? В таком магазине самая ничтожная безделушка им не по карману. Просто поглазеть?

К его удивлению, парочка надолго задержалась в салоне. «Наверное, молодые люди перепутали антикварный салон с музеем! – ехидно подумал Ирбелин. – Прилипли к витринам, не оторвать. Как их только охрана терпит? Соблюдают приличия. Мало ли что граждане явно неплатежеспособны! Внешний вид бывает обманчив».

Он извелся, проклиная себя за опрометчивое решение проследить за Субботиной. Сдалась она ему! По всему видно – распущенная, корыстолюбивая девчонка, преследующая чисто меркантильные интересы. Ее можно понять, с такой смазливой мордашкой и стройной фигуркой обидно прозябать в бедности. Санкт-Петербург – город соблазнов. И всегда был им. Великая Северная столица необъятной России, хранящая эхо дворцовых переворотов и блеск призрачной порфиры. Здесь умели ценить женскую красоту во все времена.