Испанские шахматы - Солнцева Наталья - Страница 14

– Ну и сравнения у тебя, – рассердилась Грёза. – Любимую девушку назвать сапогом! Неотесанный ты, Витя, грубый.

– Да я… не хотел, это поговорка такая… Извини. Опять я впросак попал.

Он замолчал, чтобы не сболтнуть какую-нибудь глупость, а Грёза продолжала размышлять вслух. Она приберегла важный довод напоследок – с торжественным лицом достала из кармана кофты белого короля и водрузила его на кухонный стол.

– А что ты на это скажешь?

– Нашелся? – улыбнулся Виктор. – Видишь, все не так страшно.

Он не мог понять, какое отношение имеет поведение Глинского к этой шахматной фигурке, которую Грёза считала утерянной.

– Короля принес Глинский! – решительно заявила она. – Только он не желал признаваться.

У Виктора глаза полезли на лоб от ее слов.

– Погоди… ты ничего не путаешь? Эту шахматную фигуру из твоего сундучка принес Глинский?!

– Тебе это тоже кажется странным, да? – оживилась девушка. – Как король мог оказаться у него? Наверное, они с Фаиной были знакомы и… – Она развела руками. – Ничего не понимаю. А ты?

– Тоже…

– Он вошел, в темной прихожей незаметно поставил короля на этажерку, а когда уходил, специально включил свет, чтобы я его увидела.

– Кого?

– Ну, шахматную фигуру короля.

У Виктора на лбу выступила испарина.

– Зачем Глинскому приносить тебе шахматного короля? С какой стати ему заниматься подобной ерундой? Ты в своем уме? Скорее всего, ты сама его туда поставила, а потом забыла.

– Я регулярно пользуюсь платяной щеткой и беру ее с этажерки. Ты сам вспомни: стоял там король или нет?

– В твоей прихожей не видно ни зги, лампочка никуда не годится! – разозлился Виктор. – Сколько раз я тебе предлагал вкрутить другую? Хотя… короля, если честно, я на этажерке не замечал.

– Вот! – произнесла Грёза, выразительно поднимая вверх указательный палец. – Что и требовалось доказать. До прихода Глинского фигурки не было! А потом она появилась. Кстати, директор агентства так и не признал этого факта. Какой можно сделать вывод? Он что-то скрывает!

– Что ему скрывать?

– Свое знакомство с Фаиной. Неужели не ясно? И как ты только в уголовном розыске работал?

– По-твоему, Фаина – колдунья? Или американская шпионка? А вместо шифра она использовала шахматы! – ехидно улыбнулся молодой человек. – И теперь ее сообщник принял тебя за… за…

Он не выдержал и прыснул со смеху. Грёза обиделась.

– Выходи за меня замуж, и всем твоим неприятностям придет конец, – сказал Виктор, делая попытку обнять ее. – Тебе просто нужен защитник.

– Вот еще!

Глинский придумал, как объяснить патрону, почему он не в полной мере выполнил его поручение. Бедная сиротка оказалась на редкость строптивой и упрямой, с ней придется действовать не наобум, а осторожно, рассчитывая каждый шаг. Чего стоит эта ее дурацкая выходка с шахматным королем?! Барышня устроила Жоржу допрос с пристрастием – не он ли подкинул ей старинную фигурку.

– Вещица, между прочим, антикварная, – докладывал директор агентства Ирбелину. – Из дерева и слоновой кости, инкрустированная перламутром, с эмалью и позолотой, тончайшей ручной работы. Приблизительно, навскидку… я бы датировал сие изделие пятнадцатым-шестнадцатым веком.

– Испания? – приподнял брови патрон. – Там обожали делать роскошные шахматы.

– Стал бы я подбрасывать такую ценность первой встречной? Правда, без набора фигурка на большую сумму не потянет, хотя… можно найти любителя.

Ирбелин нахмурился. О чем они говорят? Какие-то шахматы…

– Вижу, знакомство с Субботиной не привело тебя в восторг, – заметил он. – Девушка тебе не понравилась или ты не сумел расположить ее к себе?

– Девица оголтелая и привередливая. От денег отказалась наотрез. Гордая! Или умная.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… с одной стороны, она не взяла конверт с материальной помощью, значит, собирается сорвать с нас более крупный куш. С другой стороны, барышня набросилась на меня с нелепыми обвинениями по поводу шахматного короля. Дескать, я зачем-то принес с собой фигурку и втихаря поставил на этажерку в прихожей. По-моему, она даже… испугалась.

– Тебя, что ли? – усмехнулся патрон. – Какую-то околесицу ты несешь, Жорж. Неужели сам не понимаешь?

– Я не знаю, как расценивать поведение Субботиной, – признался Глинский. – Вы сами с ней беседовали?

– Так, перебросились парой слов, – отвел глаза господин Ирбелин. – Девочка нервничает, надо быть снисходительнее. Чего ты прицепился к недоразумению с шахматным королем? Мало ли что ей показалось! Мы же совершенно ничего не знаем о ее жизни, вероятно, нелегкой.

Он снова ощутил волнение и дрожь, которая пронизала его при виде молодой женщины – словно с призраком столкнулся в полутемном коридоре. О, черт!

«Точно, патрон к ней неравнодушен, – подумал Глинский и похвалил себя за проницательность. – Следует быть весьма корректным с этой импульсивной барышней. Вдруг Ирбелин решится за ней поухаживать? Тогда она отыграется за каждую мою оплошность, отомстит. Обиженные судьбой люди бывают ужасно злопамятными».

– Купи ей что-нибудь из одежды, платье… или красивую шубку, – подтвердил его догадки Ирбелин. – Вот деньги. Скажи, что это от меня.

– Хорошо.

Жорж больше не задавал вопросов, и патрон оценил его сдержанность.

– Документы по сделке оформляются? – сменил он тему.

– Конечно. Все идет по плану. Есть некоторые заминки, но, полагаю, мы их устраним в ближайшее время.

– Поторопись, Георгий Иванович.

Ирбелин редко обращался к сотрудникам по имени-отчеству: это свидетельствовало о серьезности момента.

Глинский сразу подтянулся, убрал с лица улыбку. Деловые отношения – прежде всего! Он вышел из кабинета босса и занялся работой: звонки, поездки, встречи. Недавно Жорж купил себе новую машину, черный «Фольксваген Пассат», и с удовольствием сидел за рулем. Проезжая мимо антикварного салона, он невольно вспомнил шахматного короля и встревоженное лицо Грёзы. Ей-богу, она похожа на мадонн Рафаэля или Фра Анджелико.

– Тьфу-тьфу! Чур меня! – прошептал Жорж, тряхнув головой. – Не хватало еще попасть в сети полоумной барышни. Довольно того, что патрона зацепило.

Несмотря на эти здравые рассуждения, он пару раз на протяжении дня возвращался мыслями к перебранке, произошедшей в прихожей девицы Субботиной, с трудом заставляя себя думать о делах.

Месяц тому назад Глинский расстался со своей замужней любовницей, они поссорились на почве ревности. Дама желала безраздельно завладеть Жоржем, ради чего готова была подать на развод с законным супругом. Это не входило в планы Глинского, который дорожил своей свободой и был доволен холостяцкой жизнью. Ему совершенно не хотелось вешать на шею семейное ярмо. О чем Жорж и заявил с присущей ему в сексуальных отношениях откровенностью. Дама закатила истерику, пыталась даже ударить любовника, но он не допустил рукоприкладства.

– Все, Маша, прощай навеки! – театрально крикнул он ей, хлопнул дверью и был таков.

Брошенная возлюбленная заливалась слезами, а Глинский смеялся – он отлично знал цену фальшивому горю, которое она разыгрывала. Его дешевым спектаклем не проймешь. Жениться на Маше? Спаси господи! Через пару лет она станет изменять ему с тем же рвением, с каким наставляла рога своему мужу. Честно говоря, Маша ему наскучила. Общение с ней ограничивалось постелью, большего Глинский не вынес бы, сбежал бы еще раньше.

Он был не особенно падок на женщин – короткий школьный роман, беспорядочные студенческие связи, интрижка с секретаршей и Маша: вот и весь список. Не густо, но и не пусто. К дамам Жорж относился с прохладцей, а о любви говорил не иначе, как скептически ухмыляясь. Любовь придумали лирики, чтобы распускать сопли и ваять печальные вирши. А господин Глинский был физиком – реалистом-материалистом с легким оттенком цинизма. Где-то он вычитал фразу, что циник – это тот, кто разочаровался в иллюзиях. Сам Жорж, к счастью, никогда ни по какому поводу иллюзий не питал, но фразой мог блеснуть, выдавая ее за некое личное жизненное кредо.