Скалолазка и мертвая вода - Синицын Олег Геннадьевич - Страница 56

– «Случайно»? Собирал грибы в лесу возле Нейпира, заблудился и вышел на огонек? Мы в пятнадцати тысячах километров от Новой Зеландии!

– Я-я!.. – Еще какое-то бормотание. – …Здесь… случайно…

– Я тебе сейчас случайно нос отрежу.

Он чихнул от страха, обдав меня брызгами. Невольно пришлось отстраниться. Да и вообще – сидеть на этом помойном коте негигиенично. Еще подхвачу какую-нибудь заразу. Неизвестно, в каком мусорном баке он спал прошлой ночью…

– Не убивайте, сеньора! – жалостно протянул он. – Вы же… знаете меня…

– Это точно. Я тебя, подлеца, прекрасно знаю… – Слезла с него. – А ну поднимайся!

Он перевалился на другой бок, подтянул колени, встал на одно… А я не права. Вряд ли Глюки мирно посапывал в мусорном баке прошлой ночью.

Он умудрился проследить за мной! Это при том, что я спешила. Летела из Новой Зеландии кратчайшим путем, а в Германии мчалась стремглав, пересаживаясь с одного автомобиля на другой… Удивительно, как он не потерял мой след, не имея денег и документов? Нужно признать, что Барсик обладает феноменальной прилипчивостью.

– Что тебе нужно? Зачем ты здесь?

Он стыдливо согнулся. Почесал промежность… Да, это мой новозеландский спутник, сомнений быть не может.

– Как ты умудрился проследить за мной? – Честно говоря, этот вопрос интересовал меня больше всего.

– …Просто-просто… в багажном отсеке всегда местечко найдется… хе-хе… да, найдется…

Я успела отвыкнуть от языка Глюки. Знаете, когда вращаешься в определенном обществе, невольно перенимаешь и речь его членов. Например, в обществе поэтов и писателей можно поднатореть в литературном языке. А вот родители сталкиваются со следующей ситуацией. Ребенок возвращается с улицы и неожиданно выдает такие фразы… Общаясь с Барсиком всего два дня, я почувствовала, что начинаю деградировать. Бормотала под нос, пропускала слова. Зато понимала его. Чуть немного отвыкла – и понимать перестала. Неужели придется снова учиться?

– А пересадка в Лос-Анджелесе?

– …Хе, тьфу… багажные отделения во всех самолетах есть…

Я подошла к нему, насколько позволила моя брезгливость. Нож не опустила, и Барсик впился в него взглядом.

– Зачем ты следил за мной?

– Сеньора не проткнет меня своим ножом?

– Зависит от твоего ответа. И поторопись. У меня очень мало времени!

Он задергался, но начал рассказывать. Короче, Барсик все-таки смылся от помощника Бейкера в том злополучном лесу возле озера. Убегал весь вечер, ночевал в болоте, утром выбрался к моему автомобилю. Долго бродил вокруг него, пока не почувствовал, что я появлюсь с минуты на минуту.

– Как это ты почувствовал? – удивилась я. Он только плечами дернул в ответ. Сам не знает.

– Забарахлила селезенка, словно протухшую кошку съел.

Я попросила его в дальнейшем обойтись без сравнений.

Короче, Барсик думал недолго и забрался в багажник, чтобы добраться хотя бы до Нейпира. Просидел в нем целый день. Слышал все, о чем я говорила с Жаке и с бельгийским археологом.

– Что же не вылез, когда мы приехали в Нейпир? Я несколько раз оставляла машину.

– Женщина… вторая… которая на заднем сиденье…

Оказывается, он решил, что Вера – живой труп. Зомби. Поэтому очень испугался ее. И в самом деле немудрено. Жаке я сказала, что Вера умерла, а сама постоянно разговаривала с ней. Вот недалекий Барсик и рванул… Кроме того, пройдоха не оставлял надежды заполучить десять тысяч долларов из моей сумки.

Я слушала его, испытывая противоречивые чувства. Постоянно напоминала себе, что Барсик два раза пытался меня убить из-за пачки измазанных краской бумажек. Но что-то странное творилось со мной. Мне было жалко его, когда я слушала, как грузчики в аэропорту случайно уронили на него чемодан с гантелями, как он мерз и голодал, совершая двадцатичетырехчасовой перелет в багажном отделении, как овчарка, которая вынюхивает наркотики, тяпнула его за щиколотку.

– Так что же тебе, микроб ходячий, нужно от меня?

– Пятьдесят процентов сокровищ, которые вы ищете!

Я называла «живую воду» сокровищем? Возможно… После смерти Веры я находилась в такой прострации, что могла назвать императора Калигулу древнекитайским философом.

– Ты ошибся, Глюки. Я не ищу сокровищ.

Он улыбнулся. Впервые на моей памяти. Обнажил гнилые зубы, среди которых один неожиданно блеснул подозрительной белизной. Непонятно, как он сохранился в помойно-щелочной среде рта бродяги?

Барсик мне не поверил. Доказывать ему бесполезно.

Я опустила нож и вдруг неожиданно для себя спросила:

– Хочешь яблоко?

Глюки глянул на меня с таким недоверием, что мне сделалось неуютно. Словно я ему отраву предлагала.

– Яблоко? – переспросил он.

– Есть еще пара киви…

– О, я люблю киви! – оживился он. – Да-да… Жареные киви похожи на цыплят…

– Идиот, – махнула на него рукой, едва сдерживая смех. – Это фрукт такой!..

Что же делать с Барсиком? Сдать бы его в полицию, да жалко… Прогнать? Ведь все равно увяжется за мной, чертяка. И неизвестно, какие еще пакости спланирует.

Вот я и подумала, что лучший способ держать его под контролем – взять с собой. Да-да. Худшего спутника придумать трудно, но какой уж есть. Возможно, еще и пригодится. Посторожит когда надо, что-то подержит, накинет удавку на какого-нибудь симпатягу из спецотдела Кларка.

Прежде чем я успела открыть рот, чтобы спросить Барсика о его планах пребывания в Баварии, из дальнего конца оружейного зала послышалось шарканье тапок, и голос Лукаса произнес:

– Фройляйн Алена! Не желаете ли перед сном чашку чая?

Голос спугнул Глюки, словно выстрел стаю голубей, ворковавших на крыше. Он подпрыгнул на месте и рванулся в раскрытую дверь балкона. Не успела я и слова сказать, как он перепрыгнул через перила и исчез. Через секунду снизу донесся треск кустов и жалобный крик. Бедолага сиганул со второго этажа.

– Что это было? – настороженно спросил Лукас, косясь на распахнутую балконную дверь.

Я не ответила, подбежала к перилам. Внизу трудно было что-то разглядеть. Вечерний сумрак затянул пространство между крепостной стеной и домом.

– Барсик! – позвала я в темноту.

Треск кустов, короткое бормотание, после чего наступила тишина. Барсик куда-то смылся. Бежать вниз, ловить его – только время тратить.

– Что это было? – Лукас появился рядом со мной на балконе.

– Наверное, летучая мышь, – задумчиво произнесла я.

Я вернулась в кабинет Вайденхофа, упала в кресло и закрыла глаза. С трудом заставила себя их открыть. Так можно запросто уснуть – смыть в унитаз целую ночь! Мне нельзя. Нужно попросить у Лукаса чашку кофе покрепче. Этой ночью спать не получится. Я все еще не вышла на след, а времени до завтрашнего полудня – чуть больше четырнадцати часов.

На стене, увешанной картинами, среди акварелей и карандашных набросков я вдруг увидела гравюру в рамке. Ту самую! Как я не заметила ее раньше?

Вскочила с кресла и подбежала к ней. Сняла со стены и положила на стол. Затем достала из сумки гравюру, которую обнаружила в затопленной лаборатории, и положила рядом.

Одинаковые. До последнего штриха. Понятно. Оттиски сделаны с одного клише.

Я вскрыла рамку, чтобы заглянуть на обратную сторону пергаментного листа. Пусто. Ни единой надписи.

В задумчивости огляделась. На глаза попался многофункциональный телефон «Панасоник», приютившийся на краешке стола. Телефон, хммм…

Залезла в карман сумки, принялась рыться в чеках и рекламных буклетах, на которых я обычно записываю всю нужную информацию – адреса, телефоны. Нашла карточку Чедвика – с номером горячей линии «австрийских домохозяек».

– Вы готовите – мы помогаем! – раздался из трубки бодрый женский голос.

– Скажите, в артишоках, фаршированных улитками, можно ли использовать речных улиток вместо морских? – Произнося эту фразу, я чувствовала себя ужасно глупо. Словно проработала всю жизнь в детском лагере поварихой и решила на старости лет устроиться во французский ресторан.