Любовница на двоих - Шилова Юлия Витальевна - Страница 20

Я пришла в замешательство.

– Мужиком, только мужиком! Я хочу о тебе заботиться, оберегать, любить, доставлять удовольствие в постели и… хвастаться своим членом, которого, к моему великому стыду, у меня уже нет. Я хочу на тебе жениться. Хочу быть твоим мужем, отцом твоего ребенка. Я смогу пойти на достойную работу в фирму своего отца. Он мечтал о наследнике, который бы продолжил его дело. Тебе не нужно будет работать. Зарабатывать деньги буду я. В конце концов, эта обязанность мужика. А ты будешь сидеть дома, заниматься собой и ребенком. У нас все получится. Ты увидишь, получится. Мы будем нормальной семьей, не хуже других. Как только вернусь на родину, приду к отцу и попрошу денег на операцию, чтобы сменить пол. Он обрадуется и поймет, что его сын далеко не педик. Он даст мне эти деньги. Только мне придется еще побыть в Америке, чтобы завершить этот курс лечения.

– Галя, ты понимаешь, что говоришь?!

– Конечно. Я все понимаю. Даже больше, чем хотелось бы… Я уже приняла решение. С сегодняшнего дня я заканчиваю принимать женские гормоны. Хватит, напринималась.

– А какие ты будешь принимать, мужские, что ли?

– Никаких. Мужские пока нельзя. Иначе произойдет страшная ломка, и я просто загнусь. Я не хочу быть ни лесбиянкой, ни транссексуалом, и никаким другим хреном моржовым. Я хочу быть нормальным мужиком. Обыкновенным мужиком, каких тысячи.

Галина нежно притянула меня к себе и поцеловала в губы. Я томно вздохнула и, не удержавшись, ответила ей.

– Я люблю тебя, – донеслось до моего сознания. – Господи, ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

В этот момент заплакала малышка, и я бросилась к ней, чтобы покормить. Галя сидела рядом и не сводила с меня глаз.

– Ты очень красивая, – прошептала она.

– Да какая я сейчас красивая, после родов.

– Ты будешь самой красивой любой, потому что любимая женщина всегда самая красивая и самая желанная.

Дочурка уснула, я положила ее на диван и посмотрела на часы. Полночь. Самое время заняться тем, что не должно привлекать внимание людей. Галина словно прочитала мои мысли, встала.

– Ты отдыхай. Тебе нужно набираться сил, а я поехала к мотелю. Попробую найти труп и позаимствовать у него двадцать тысяч долларов.

– Я поеду с тобой.

– Как это?

– Так это.

– А ребенок?

– Ты же видела, что я только что накормила малышку. Она будет спать до следующего кормления.

– Нет. Так не пойдет, – Галина замотала головой. – Ты останешься. Сейчас ты больше нужна своему ребенку, чем мне в этом грязном деле. Сиди дома и жди моего возвращения. В конце концов – ты женщина. Не женское это дело, по ночам трупы выкапывать.

– Можно подумать, что ты мужчина, – я замолчала, поняв, что невольно позволила себе чудовищную бестактность.

Я не сомневалась, что Галине мои слова были очень неприятны, но она смогла это скрыть.

– Ты никуда не пойдешь, – повторила она. – Я справлюсь сама.

– А если ты не вернешься, что я буду делать?

– Вернусь.

– Ты не ответила на мой вопрос. Если ты не вернешься, что мне делать одной в чужой стране? Без документов, без денег, без языка, с грудным ребенком на руках?

– Я вернусь, – по-прежнему упиралась Галина.

– Я должна быть с тобой. Динуля накормлена, она будет спать. Ты же знаешь, она просыпается только тогда, когда хочет есть. Сейчас она сыта. Можно взять ее с собой.

– Ты что, совсем чокнутая?

– Пока нет. Но я ею непременно стану, как только останусь одна и пойму, что ты больше никогда не сможешь мне помочь…

Я замолчала и всмотрелась в Галино лица Оно было очень усталое, ее волосы были растрепаны, а красные прожилки в глазах говорили о том, что она уже давно не высыпалась по-человечески. Ее широко раскрытые глаза смотрели на меня в упор, но словно меня не видели. В них читалась осуждение за то, что я не иду на уступки. Я подошла к ней вплотную и взяла ее за плечи.

– Галя, ну пожалуйста. Вдвоем мы быстрее справимся. У меня больше нет живота, значит, теперь я могу прекрасно орудовать лопатой.

– Для меня слово женщины – закон, – грустно улыбнулась моя подруга, а быть может, уже и друг. Признаться честно, я уже сама ничего в этом не понимала. Это стало не важно. Самое главное, что это очень близкий человек, которому можно довериться.

Глава 11

– Бог мой и почему я связалась с чокнутой, – повторяла Галина.

Чтобы скрыть беспокойство, я улыбалась, то и дело бросая настороженный взгляд на американского таксиста.

– Ну, что ты лыбишься? Бросила грудного ребенка одного и еще улыбаешься!

– Я его не бросила. Я сама переживаю не меньше твоего, но я же знаю, что без денег ни я, ни мой ребенок не выберемся.

Остановившись метров за двести от мотеля, Галя рассчиталась с таксистом и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из машины.

– Видишь, кое-какие мужские привычки я еще помню, – произнесла она с вызовом.

У входа в мотель Галя посмотрела на часы и сказала:

– У нас с тобой ровно три часа.

– Почему ровно три?

– Потому что грудного ребенка кормят каждые три или четыре часа.

– Даже ночью?

– Да, если он проснется.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я литературу читала.

– Какую еще литературу?

– По уходу за грудным ребенком.

– А тебе это зачем? – удивилась я.

– Затем. Думала, как стану женщиной, обязательно возьму из детского дома девочку и удочерю ее. Грудную, чтобы она думала, что я ее настоящая мама. Я же не могу родить ребенка, но не хотела отличаться от других женщин. Вот в больнице по вечерам штудировала нужную литературу. Теперь за любым советом можешь обращаться ко мне, на любой вопрос отвечу.

– Пойду поищу лопату!

– Хорошо, если бы их было две.

– Зачем?

– Чтобы копать вдвоем, неужели не ясно?

– Ты еще слабая после родов. Куда тебе землю копать! Будешь стоять на шухере.

– Я и до родов неплохо копала, а уж теперь-то…

– Не говори ерунды.

Я тяжело вздохнула. Мне было страшно, что я оставила маленькую Дину совсем одну. Если со мной что-то случится, что будет с ней? Господи, как страшно! Жив ли наш папка с улицы Академика Скрябина или скончался в больнице? Может быть, он до нее и вовсе не доехал. Все-таки пуля в груди… Я даже не знаю, куда его увезли, в какую клинику, и не «югу его навестить.

Ну почему у меня вся жизнь кувырком? Неужели я не такая, как все? Я постоянно за чем-то гонюсь и постоянно что-то упускаю в этой жизни. Ну почему я не могу иметь то, что хочу, и не могу быть рядом с тем, с кем хочу? Мне ведь всегда хотелось иметь одного-единственного мужчину, который бы был ТОЛЬКО МОЙ И НИЧЕЙ БОЛЬШЕ. Интересно, а вообще бывают счастливые люди? Как же сильно я хочу вернуться на родину и как же страстно и преданно я ее люблю. Еще совсем недавно я мечтала только об одном – уехать от этой нищеты и равнодушия окружающих, забыть мир, в котором выживают только те, кто умеет воровать, где все куплено. Только сейчас и здесь я поняла, как сильно люблю свою непутевую родину и как мечтаю вернуться обратно. Я болею за нее душой и хочу ей помочь, хотя понимаю, что не могу ничего сделать, ничего.

– О чем задумалась? – перебила мои мысли Галина.

– Да так.

– Ладно, думать некогда, пора действовать.

На пожарном щитке висела небольшая лопата, которая так и просилась в руки.

– Одна, – грустно покачала я головой.

– А нам одна и нужна.

– Вторая может быть у могилы. Когда я капала и меня увидел Лев, я же бросила ее там.

– Точно! Хреново, если Лев очухался и решил проверить то место, где ты копала. Вдруг он выкопал эту бабу и прошмонал ее карманы!

Небольшой порыв ветра слегка приоткрыл дверь мотеля. Мы испуганно переглянулись.

– Что это? Странно, что дверь не закрыта на щеколду.

Галина ничего не ответила и распахнула дверь пошире. Мы вошли в коридор. Дверь в комнату стукачки тоже была открыта. Галина тихонько вскрикнула и прислонилась к стене. С кровати, где обычно спала стукачка, свисали мужские ноги, одетые в черные, довольно модные ботинки. Я почувствовала, что задыхаюсь. Первой опомнилась Галина. Взяв меня за руку, она вошла в комнату. На кровати с черным отверстием во лбу лежал браток, которого я видела всего один раз, когда он сидел в столовой рядом с Диной, вытирающей окровавленный нос. Все говорило о том, что стреляли в упор. Я поймала себя на мысли о том, что его судьба не вызвала у меня жалости или сочувствия. Он был очень крупным, весил более ста килограммов. Жирное неподвижное лицо напоминало мерзкую дохлую крысу.