Инстинкт гнева - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 68

– Тем более, где гарантия, что вы их не грохнете?

– Рассудите здраво, – вновь вступил в беседу мастер. – Если они последние из врагов – а этому существуют доказательства – есть ли смысл их убивать? Пусть живут себе. Под присмотром. Вдруг понадобятся для дела?

– Вам нужен палач?! – осенило Туманова.

– Вы догадливы, Виктор. – Чесноков нахмурился. – Да. Нужен. Ведь он единственное Абсолютное Оружие против бессмертных. Я понимаю, звучит это не очень, но такова реальность, приукрасить ее невозможно. Получив в свое распоряжение эффективное оружие, Совет Цеха автоматически превратится в реальную силу, способную навести порядок внутри самого Цеха.

– «Датское королевство» точит вековая гниль? – усмехнулся Туманов.

Мастер вновь запыхтел трубкой, будто надеясь, что вместо него скользкую тему опять продолжит Островский или Джонатан, но бригадир и разведчик промолчали. Видимо, не имели мандата на откровения такого уровня.

– Да, к сожалению, мы несовершенны, – наконец нехотя признался Чесноков. – Вы успели познакомиться с несколькими из лучших представителей Цеха, но нас гораздо больше, и почти треть подвержена худшим порокам. И это еще одна причина, по которой Совет сам не лезет в мирские дела и запрещает делать это рядовым членам Цеха. Гнев Создателя обрушивается не только на выродившихся смертных, но и на бесполезных Вечных. Возможно, это вовсе не кара, просто такова Высшая логика, но, возможно, человечество не выполнило какую-то божью задумку, и мы, как его контролеры – бездарные и беспечные, – получаем наказание вместе с подконтрольными людьми. Как знать?

– А ваши враги получают эту же пилюлю как бездарные контролеры бессмертных, – Туманов загнул палец, – а тот, кто стоит еще выше, получает пенделя за Хамелеонов, а еще кто-то…

– Продолжать бессмысленно! – мастер раздраженно махнул рукой. – И так все ясно. Но главное в том, что мы все, сколько бы нас ни было в этой иерархии, сейчас находимся в положении динозавров. Мы – тупиковая ветвь, и рано или поздно мы вымрем, как это ни парадоксально звучит, поскольку не справились со своей миссией. А не справились потому, что так ее и не разгадали.

«Все, как я и думал, – промелькнула мысль у Туманова. – Расплата за невыполненную сверхзадачу, но какую?»

– Простите, мастер, но я думаю, все не настолько унизительно, – осмелился возразить Островский. – Мы отработали программу, заложенную в биосферный компьютер «Земля», и теперь просто должны закрыть все «окна», чтобы очистить ресурс для новой программы.

– Что-то мне ваше настроение не нравится, – хмурясь, прервал их Туманов. – Вам еще жить да жить, а вы уже киснете.

– Это для людей «жить да жить», а для нас краткий миг, только растянутый на века, – Островский удрученно вздохнул. – Вы не представляете, Виктор, как это мучительно – жить внутри вечного темпорального парадокса. Как много всего укладывается в бесконечный миг, и как быстро это все мелькает: столетие, другое, третье. Я помню, как римляне распинали рабов-христиан, и вот уже христиане сами жгут язычников на кострах. Вспоминаю, как бряцали латами конкистадоры, и почти сразу в ушах звучит «Хайль!». Опомниться не успеваешь, а уже новая эпоха. Иногда я даже завидую простым смертным, им не кажется, что жизнь – это хаотичный калейдоскоп. Для них в жизни есть смысл, поскольку она укладывается в нормальный ход времени и имеет конечный пункт. Точку прибытия.

– Что это с ним? – Виктор сделал вид, что обеспокоен психическим здоровьем Островского, и с наигранной тревогой взглянул на мастера.

– Ничего страшного, со всяким бывает, – Чесноков натянуто улыбнулся. – Кризис среднего возраста.

– Пятитысячный рубеж? – хмыкнул Туманов.

– Около того. Но в целом бригадир прав, для нас все кончится уже завтра и одновременно не кончится никогда.

– И в чем тогда вопрос? – сыщик выпил, лизнул лимон и поморщился. – Зачем грузить себя проблемами, которые не решаются? Забудьте о поисках смысла своей миссии и живите, как жили. Красиво и вечно. Или плюньте на табу, захватите мир и «загрузите» в него новую «программу». Кто вас остановит?

– Мы сами. Повторюсь – табу наложили мы сами, после того как в этом мире не осталось ничего для нас интересного. Вам, Виктор, хотелось бы стать воспитателем в детском саду?

– Лично мне – нет.

– Вот и нам. Есть несколько энтузиастов, они работают по этому профилю, но остальным игры этого мира скучны до рвоты.

– А «не энтузиасты» бродят по ночам в поисках смерти? – Туманов поднял взгляд на Островского. – Ведь в ту ночь, когда был убит братец-бандит и ранена Женя, вы, уважаемый бригадир, пошли в лес вовсе не за тем, чтобы продолжить поиски маньяка… э-э… то есть врага. Не так ли?

– Не понимаю, о чем вы? – бригадир удивленно поднял брови. – Вы снова хотите обвинить меня в том, чего я не совершал?

– Это был не Островский, а Мартов, – вмешался мастер. – И для чего он устроил этот глупый маскарад, мы еще разберемся. Но, согласен, есть среди нас и потенциальные самоубийцы. Однако у подавляющего большинства Вечных психика устроена иначе. Мы не устаем от жизни. Надоесть она может, но искать смерти нам не дает инстинкт, бороться с которым бесполезно. Впрочем, так же устроена психика всех людей. Мы совершеннее, и нам труднее умереть, но мы тоже люди.

– «Тоже люди»! Вот мне повезло! Разрешите поблагодарить, – Туманов поклонился, но не рассчитал амплитуду и ткнулся лбом в сложенные на столе руки. – Всегда мечтал стать «тоже человеком»!

– Витек, ты нажрался, веди себя прилично, – ровным тоном посоветовал Джонатан. – Мы тут ни при чем. Никто тебя насильно в бессмертные не затягивал и никаким вирусом не заражал.

– Как же это тогда вышло?

– Ты всегда был одним из нас. Пока Оптимум не наступил, ты жил, как все, а когда созрел…

– Иди ты в жопу со своим Оптимумом! – Туманов резко встал, но пошатнулся и снова сел в жесткое дубовое кресло. – У меня родители на Котляковском кладбище лежат, оба! Скажешь, они тоже бессмертные были, только Оптимума не дождались, да?!

– Послушайте, Виктор… – попытался перебить его Островский.

– Только не надо намекать, что я подкидыш! Я на отца, как две капли! У меня дядька фотограф, он меня с первой минуты снимал во всех ракурсах! У меня такой семейный архив скопился… не надо грязи!

– Никто и не собирается лить грязь на ваши светлые чувства и сомневаться в происхождении, – заверил бригадир. – Вы генетику в школе проходили? Помните, что значат слова «доминантный» и «рецессивный»?

– Ну, что-то вроде преобладающий и скрытый, – благодаря вспышке гнева, Виктор за какую-то минуту почти протрезвел.

– Да, вроде того, – согласился Островский. – Ваши родители и прародители, к сожалению, были только носителями нужного гена. У них он не проявлялся, а у вас проявился. Наверное, и мать, и отец имели его в своем генотипе, вот вам и повезло.

– Шли бы вы все со своим «везением». – Виктор все-таки сумел подняться. – Я трое суток как реально бессмертный, а меня уже от себя тошнит. И от вас заодно, «тоже люди» вонючие! Проблемы у них, с историей играют, комбинации сочиняют, войны развязывают от скуки! Это не у Хамелеонов мозги к пятой сотне лет плавятся, а у вас! Они хотя бы находят в себе силы уйти в леса, когда чувствуют, что умом трогаются, а вы как поступаете? Ковровые бомбардировки устраиваете, всех подозрительных субъектов под нож липовым маньякам пускаете – авось враг попадется, да? Сестер убиваете, чтобы братьев на действие спровоцировать, отцов бешеным сыновьям под пули подставляете! И что еще практикуете? Младенцев душить не пробовали? Вояки! Думаете, я не разгадал ваши «комбинации» в лесу?!

– Витек, угомонись! – хмуро приказал Джонатан. – В лесу мы Хамелеона искали. И все. Один раз почти поймали, четверых потеряли. Маньяк тут ни при чем. Это другая история, параллельная, просто по времени и месту с нашей совпала. А с провокациями ты вообще загнул.

– Дурак ты, Джонатан, хоть и семьсот лет прожил, – Туманов выбрался из-за стола и нетвердой походкой двинулся к выходу. – И быть тебе дураком еще сто тысяч лет, вот что обидно. Они тебя, как пешку, используют, а ты и рад стараться. Впрочем, и я был рад… но теперь я все понял. Все-е по-онял! Хрен я буду на ваш Цех пахать, хоть и тоже теперь выродок. Вот вам всем!