Маринисты - Сазанович Елена Ивановна - Страница 12

– Даже если это и так, кому-то из ваших работников все же нужно было скрывать про это письмо, – резко ответил Голова. Видно было, что его раздражал этот уверенный очкастый директор.

– Но это далеко не так, – продолжил я за Голову, но более дружелюбно. Мне почему-то стало жаль директора, на которого мы свалились, как кирпич на голову. – Дело в том, что я перезвонил сразу же к вам на почту. И мне ответил тот же писклявый голосок.

– По какому номеру вы звонили?

– У меня плохая память на номера. Но это был первый номер в справочнике.

– Чей это номер? – мгновенно перебил меня Голова. И пристально посмотрел на директора.

– Номер администратора, – голос директора почему-то дрогнул. И он отвел взгляд. – Но он не женщина, – голос директора вновь стал спокоен. По моему, даже слишком.

– Трубку мог поднять кто-то другой.

– Не думаю. Это глупо хвататься за трубку в служебном помещении какой-то посторонней женщине, не зная, кто звонит. А теперь – извините, – директор резко поднялся, грубо намекнув тем самым, что вам пора сматываться. – У меня еще уйма дел.

Нам ничего не оставалось, как оказаться за дверью. И Голова тут же схватил меня за локоть.

– Бегом, к администратору, пока тот еще не успел его предупредить.

Но дверь администратора оказалась закрытой. Видимо, тот не спешил служить благородному почтовому делу.

– Теперь нам придется посложнее, – Голова почесал свой выбритый затылок. – Его любой может предупредить. А я уверен, что этот администратор что-то знает, а, возможно, знает все.

Мы вышли на улицу через служебный вход. И оказались во дворе, заполненном машинами, ящиками, тележками. Возле одного грузовика мы сразу же заметили толпу работниц. Они громко хохотали и перешептывались. И мы услышали песню одной дешевой эстрадной звезды.

– Весьма любопытное заведение. Сюда даже звезды заезжают, чтобы дать бесплатный концерт служителям переписки.

Мы локтями растолкали толпу. И в центре ее заметили рыжего веснушчатого парня. Он танцевал, ловко подражая жестам и мимике эстрадной звезды. И низким голосом гнусавил ее песенки. Да, зрелище было впечатляющее. И талант этого парня был неоспорим.

Голова первым захлопал в ладоши. И первым подскочил к нему. И пожал его руку.

– Мы из филармонии. Позвольте вас на пару минут. Парень недоверчиво усмехнулся. А работницы, раскрыв рот, уставились на нас.

– Концерт закончен! – вежливо улыбнулся им Голова. – А теперь вас ждут трудовые будни.

Работницы, нехотя, побрели на почту.

– А теперь выкладывай, – кивнул парню Голова.

Тот лукаво сощурился. Развернул фольгу от жевательной резинки. Бросил ее в рот. И усердно задвигал челюстями.

– Ну, я слушаю! – уже более грозно спросил Голова.

– Пять раз поступал в эстрадное училище. И пять раз проваливался. Вы это хотели услышать?

Голова усмехнулся.

– В твоих выдающихся способностях мы не сомневаемся. Несмотря на твои глубочайшие провалы. Но зачем ты тратишься по мелочам, юное дарование, подделываешь писклявые голоса. Это совсем не смешно.

– Я не понимаю, о чем вы. Или в филармонии все поют загадками, – парень ни капельки не смутился. И продолжал так же вызывающе чавкать.

– Может, в филармонии и поют загадками, но у нас ты запоешь по-другому, – и Голова помахал перед носом парня удостоверением. Голова обожал свою красную книжицу.

Рыжий тут же выплюнул резинку. И его глаза сузились.

– Я всего лишь артист. Пусть пока только в мечтах.

– Ты скоро вообще не сможешь мечтать, если не ответишь на наши вопросы. Я хочу услышать о твоей последней роли, артист. Ты расскажешь о ней подробно. И я отпущу тебя на все четыре стороны. Помечтать.

– Я вам сказал, я ничего не понимаю. Можно чуть-чуть вразумительней.

– Можно. Ты позвонил этому парню, – Голова указал на меня. И писклявым голосом сообщил о письме четырехлетней давности. А теперь – твой выход. Я тебя внимательно слушаю, артист.

Парень недоуменно захлопал ресницами. Слишком недоуменно, чтобы в это поверить.

– Какое письмо четырехлетней давности? Я ничего не понимаю!

– Хорошо, – выдохнул Голова. – Я объясню еще более внятно. Это письмо было написано одной юной особой четыре года назад. Вскоре после этого она погибла. Точнее – ее убили, дорогой артист.

Я протестующе замахал руками, но Голова суровым взглядом меня тут же остановил.

Парень с ужасом смотрел на нас, и этот ужас уже выглядел далеко не игрой.

– Вот так, дорогой артист. Или ты сейчас все выложишь, или твоя гастроль окажется последней.

– Но это… – забормотал рыжий. – Это было игрой… Он сказал, что это нужно для бедной девушки, брошенной вами, – и он посмотрел на меня.

Голова резко схватил его за руку. И со всей силы сжал ее.

– Кто он! Кто тебе сказал! Ну же! Ну, говори!

– Больно же…

Голова перевел дух.

– А теперь рассказывай.

– Я понятия не имею кто это. Честное слово! Он слышал, когда я здесь показывал свои коронные номера. Он подошел ко мне и спросил, не хочу ли я сыграть одну интересную роль. Только не на сцене, а в жизни. Он сказал, что у него была племянница, очень красивая, и ее бросил один негодяй четыре года назад. И она, бедненькая, не выдержала и покончила собой. И вот он хочет, чтобы я переправил это письмо спустя четыре года. Чтобы сделать вам больно. Ну, чтобы как бы разбудить вашу совесть, – он вновь посмотрел на меня. – Я… Я согласился, конечно. Он так жалостно все описал. И сам чуть не плакал. И я не мог не согласиться Я поставил штамп четырехлетней давности на письме, а второй штамп, с места отправления письма, я поставил непонятно, чтобы не было видно число. Вот и все. А потом я позвонил, чтобы все выглядело правдой. И чтобы вы сами не шли на почту разбираться. Зачем нужны были лишние неприятности?

– Слишком уж все выглядело правдой, чтобы стать правдой, – усмехнулся Голова, повторив мое любимое выражение. – А теперь опиши нам этого благодетеля поподробней.

– Он так просил ничего никому не рассказывать… Он даже предлагал деньги. Но я не взял! Честное слово, не взял! Мне так было жаль бедную девушку. Вы говорите описать? – тут же с готовностью спохватился парень. – Мне показался он очень богатым. Такой дорогой белый костюм – ни одной пылинки. Черный шелковый галстук. Что еще? Такие дорогие лаковые туфли. Шляпа с огромными полями. На пол лица темные очки. Густая борода и усы. Ну, вот, пожалуй, и все, что я запомнил. Лицо какое-то неопределенное…

Я нахмурился. Какой-то подобный образ я уже где-то встречал. Но где. Ни один из моих приятелей так не выряжался. И все же… Я вскрикнул. И стукнул себя по лбу.

Голова с жадностью вцепился в меня взглядом. И тут же отвел меня в сторону.

– Голова, – я задыхался, не находя нужных слов. – Мне кажется, я что-то вспомнил.

– Ну же! Не тяни резину!

– Ты помнишь, ну, письмо?

– Помню. Но, увы, там не было намека ни на одного человека.

– Правильно, не было. Но он был! Был в тот день, который подробно описала Марина. Когда я писал ее портрет. И списывал все точь в точь. Крупным планом. И стрекозу на ее плече, и чьи-то следы, и огромную ракушку. Но она не все описала. Там еще был парусник с каким-то человеком, Голова!

– Ну же! Ну же! – торопил меня друг.

– Так вот! Этот человек подходит точь в точь к описанию рыжего. И я тоже его нарисовал! Подробно!

– Та-ак, – протянул Голова. – Уже теплее. И мы это выясним сейчас же! Поехали! К тебе!

Мы потащили парня в машину.

– Погодите же! У меня работа! Дайте я хотя бы предупрежу дядю!

– Какого еще дядю! – буркнул Голова.

– Ну, нашего директора!

Голова на миг отпустил парня.

– Так вот почему он скрыл твои выдающиеся способности.

– Он в них всегда сомневался, – вздохнул артист.

Через несколько минут мы уже были у меня дома. Я бросился к стене, к которой примкнули мои картины. Сердце почему-то бешено колотилось, когда я искал нужную работу. Но увидев ее, я облегченно вздохнул. И вытащил огромный холст.