Аукцион (пьеса) - Сазанович Елена Ивановна - Страница 12

(Поворачивается к Эмансипатке)

Эмансипатка: Тысяча долларов.

Парень: Тысяча долларов раз, тысяча доларов два. Тысяча долларов…

Обыватель: Ну, насмешили. Ей Богу насмешили. Тысяча долларов! Это же нереальная цена, вы надеюсь это несерьезно? Хотя бы восемьсот!

Эмансипатка: Что ни на есть серьезно. И это, спешу заметить, начальная цена! Учтите, это не просто самовар тетушки. Это главный персонаж картины великого художника!

Обыватель: А сама тетушка была изображена на картине?

Эмансипатка: Ну, допустим, нет. Какое это имеет значение?

Обыватель: Самое что ни на есть прямое. Если бы ваша тетушка являлась натурщицей – другое дело. А тут просто самовар неизвестно еще с кем. Может, с какой отрицательной женщиной, с дурной репутацией, у вас даже ее характеристики не имеется.

Эмансипатка: Ну, ладно. Восемьсот. И дело с концом.

Парень: Восемьсот раз, восемьсот два, восемьсот три…

Обыватель: Пятьсот! Самая что ни на есть красная цена!

Эмансипатка: Ну, вы вообще обнаглели! С какой стати!

Обыватель (держит в руках самовар): А взгляните на эту глубокую царапину! Это же просто неэстетично. А моя Лариса Макаровна – женщина зоркая и к тому же весьма аккуратная. Чтобы кругом красиво все было и чисто – вот что она любит. И вдруг такая царапина. Нет, ей это не понравится. Мы же берем самовар не для того, чтобы его в комод далеко запрятать. А чтобы на столе, покрытым белой скатертью, стоял. А мне придется еще за ремонт платить, за новое покрытие (подсчитывает на пальцах).

Эмансипатка (брезгливо держа в руках самовар, разглядывает царапину): А я и не заметила. Принципиально на это чудовище не смотрела. Господи, быстрей бы его с глаз долой. Так и быть. За царапину – пятьсот.

Парень: Пятьсот раз, пятьсот два, пятьсот…

Обыватель (с жадностью): Триста!

Эмансипатка: Это же просто грабеж! Вы что, с ума сошли! Триста за раритет!

Обыватель: Смею заметить, за ненавистный вам раритет.

Эмансипатка: А вот это не ваше дело! Мое личные симпатии или антипатии к делу не относятся.

Обыватель (что-то посчитывая на пальцах): А это как сказать. Я можно сказать в некотором роде вам добро делаю, что избавляю от ненужной вещи, которая не только вас оскорбляет своим видом, но и занимает в квартире много места. К тому же я учел и технические достоинства. Самовар то не электрический. Вы не будете спорить? А мне на него не смотреть, мне с него чаи распивать. Неудобства возникают. Это же очевидно! Так что двести, как пить дать!

(Эмансипатка надувается как самовар и тут же выдыхает воздух.)

Эмансипатка: Это… Это… Моя тетушка бы не пережила. Она бы… От такой наглости, такого неуважения, такой дешевки… Она… Она бы

Учительница: Она бы в первую очередь не пережила сам факт продажи, милая. (Обращается к Обывателю). А вам следует заглянуть в любой магазин электроники. Там есть богатый выбор чайников. И без царапин. И электрических, и по приемлемой цене. Вам Кустодиев действительно ни к чему. А я, пожалуй, за четыреста его смогу купить.

Бизнесмен: Э-ге-гей! Кого купить! Ишь ты, какая хитрая! На моем стуле сидит, трон при ней, и еще Кустодиева требует. На двух стульях не усидишь! Тем более на одном Кустодиеве! Бери табурет, не ошибешься. Или брысь с этого места!

Учительница (встает): Я могу и уйти. Только и вы, будьте любезны, покиньте мой трон.

Бизнесмен (удобнее устраиваясь): А он уже считай мой. Беру его, считай не глядя. А сидя. (Гогочет).

Обыватель: А я все же возьму самовар. За пятьсот. На том по мирному и разойдемся.

Эмансипатка (решительно): Да поскорее! Скорее унесите с глаз долой этого динозавра, а то я за себя не ручаюсь!

Парень: Пятьсот раз, пятьсот два, пятьсот три! Продано!

(Обыватель тщательно пересчитывает деньги, и о чем-то разбирается в углу с Эмансипаткой, потирая при этом руки, он доволен сделкой, потом садится на скамейку в обнимку с самоваром.)

Девушка: Может, чайку, гражданин служащий, нальете.

Обыватель (крепче сжимая самовар): Все, чаепитие закончено. Это теперь моя частная собственность, а частная собственность, как известно, неприкосновенна!

Учительница: Ну что ж, раз так случилось. Человек он жадный, но самовар любить будет, и ухаживать за ним. Значит, попал он хоть и в жадные, но надежные руки. Да мне он и не к чему. Куда бы я свой, чайник в горошек дела? Столько лет уже служит и столько с ним воспоминаний.

(Пододвигает табуретку, вновь садится на нее).

Парень: Ну, здесь дело можно уладить по быстрому, так сказать, по любовному. Точнее сказать – натуральный обмен. Трон меняется на табурет. И наоборот.

Бизнесмен: Э-ге-гей! Какой еще натуральный обмен! Ишь чего выдумал! Облапошить меня захотели! Нашли простачка! Да мой табуретик ни в какое сравнение не идет с вашим зачуханным троном! Тем более ненатуральным. Если бы на нем еще царь какой сидел, Колян первый или второй, к примеру, то другое дело. А то! В каком-то жалком театришке всю жизнь пропылился! И еще хотят, чтобы я за него отдал свой любимый табурет! На котором, между прочим, сам поэт, а не артистик, его изображающий, писал свои гениальные стишата! Может, как сядешь на него, так вдохновение сразу и приходит! Чистое дерево! Сосна! (Стучит по ножке табурета, Учительница поднимает ноги).

Учительница: А позвольте все же узнать, какой поэт на нем творил?

Бизнесмен: Да все не могу вспомнить фамилию. Дурацкая фамилия. Не Пушкин же! Но у меня дома записана. И какое это имеет значение? Я же не поэта вам продаю. И не его стишата. Это вещь удобная, практичная. Так что извольте доплатить.

Учительница: Но мой трон гораздо старше вашего табурета. И сделан он тоже не из пластика. И удобен, вы сами в этом не раз убедились.

Бизнесмен: А к чему мне ваш возраст? Если вы такие старые, почти дряхлые, то в любой момент можете рассыпаться!

Учительница: Но нас тогда делали на совесть. Посмотрите, какие мы крепкие. Ни одного изъяна. Мы еще проживем лет двести, если не больше. А вас уже ноги еле держат. (Качается на табуретке). Мы себе знаем цену. На нас смотрели и Алябьев и Вяземский. Нами восхищался сам Чаадаев и Батюшков!

Бизнесмен: Ой, держите меня! Что-то не слыхал про таких! Если бы еще Пушкин! И чем там восхищаться! Ножки коротенькие и тощие, как палки. А спинка широкая и прямая как доска. И где пропорции? Между прочим, мы тоже не из теста сделанные. На нас сиживали, и не раз, музыканты всякие, писатели, художники. У меня они все дома записаны, я потом вам предоставлю весь список.

Учительница: А зачем мне потом? Чтобы оказалось, что на вас сиживали графоманы и плагиаторы?

Бизнесмен (в растерянности оглядывается): Кто-кто? Ну, знаете, это уже слишком, так выражаться! Вы на себя в зеркало глядели! Словно соломой набиты! Ну да, чучело! Во-во! Чучело и есть! Только ворон пугать! И хотя вы из себя корчите такую интеллигенточку, посмотрите лучше, что на вас написано! Поглядите, поглядите!

(Он тычет пальцем на ручку трона. Учительница с недоумение читает, она шокирована).

Бизнесмен: Ага! Плохое слово оно и есть плохое слово, хоть в туалете, хоть на царском одре! Может, я себе таких слов не позволяю! А вы, такая с виду положительная, и так выражаетесь, нехорошо! Нехорошо!

Учительница: Да я… Честное слово… Не было здесь этого слова! Я не понимаю… Что это, господи…

Бизнесмен: Ну, я не говорю прямиком, что это вы так нехорошо выразились. Может какой… Ну, Шереметив или… Как вы выразились – Альбляев.

Учительница: Как вы смеете! Да в то время и слова-то такого не существовало!