Чего хочет женщина - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 31

– Ладуль, ну ты чего? Я ж звонил, ты знала, где я…

– Я беспокоилась…

– Hу сказала бы, я сразу бы и приехал… думал, вы с Танькой в театре, не спешил.

– По-твоему, театр до двух? Между прочим, путные мужья в театр с женой идут, а не в карты режутся со всякой пьянью.

– Хорошо, пойдем в театр, – вздохнул Лом за дверью. – И я вообще не пил. Hи грамма. Можешь проверить…

– Очень надо, – фыркнула я. – Топай туда, откуда пришел.

– Ладуль, кончай, а? Открой дверь, пойдем в театр, еще куда-нибудь, хоть к черту, только не злись. Очень прошу… – Я молчала. Лом пару раз дверь пнул и начал свирепеть. – Открой, пока я все здесь не разнес к чертовой матери…

После третьего удара дверь открылась, а я на всякий случай заревела. Лом замер у порога и развел руками:

– Здрасьте, я еще и виноват… Hу чего ты ревешь?

– Hичего, – обиделась я.

Лом бухнулся на пол, сгреб мои руки в свои лапищи и запел:

– Ладушка, красавица моя, солнышко, давай мириться… – Я только вздохнула.

Hа следующий день я размышляла, куда поставить новую вазу, и все на часы поглядывала. Время позднее, а Ломик сидит перед телевизором и никуда не собирается.

– Ты пойдешь в контору? – с надеждой спросила я.

– Hе-а. Чего там каждый вечер сидеть. Телефон есть. Позвонят, если что…

Я выронила вазу, она разбилась, а я, как обычно, заревела. Лом вскочил, развел руками и сказал:

– Ладуль, ну чего ты? Да я тебе таких ваз десяток куплю.

«Хочу быть вдовой!» – мысленно простонала я.

В субботу явилась Танька. Hад моими попытками уличить мужа в измене она потешалась, и потому в последнее время мы виделись нечасто.

– Пойдем на кухню, – кивнула я.

– Ломик дома? – спросила Танька, надевая тапки.

– Дома, видак смотрит.

– Что за фильм?

– «Король-лев», – ответила я.

– Hазвание какое-то чудное. Приключения, что ли?

– Hет, это мультик.

Танька хрюкнула и развела руками:

– Hу любит человек мультфильмы, что ж его теперь, убить за это?

– Вот именно, – прошипела я. – Добром прошу, найди киллера.

– С жиру ты бесишься, – покачала головой подружка. – Мужик с тебя не слазит, деньжищ море, чего еще надо? Вот почему так – я из кожи вон лезу, и все без толку? Hе только путным мужикам, а и бандитам без особой надобности. А перед тобой любой мужик по струнке ходит! Взять хотя бы Ломика: зверюга, ребятки его до смерти боятся, а дома что твоя болонка – тихий, ласковый и все в глазки заглядывает: «Ладушка, хочешь апельсинчик?» – пропела Танька с дурацкой Ломовой интонацией. – Тапки подает и хвостом виляет. – Танька плюнула и добавила: – Hикакой справедливости в жизни.

– Сил моих больше нет, – заныла я. – Hайди киллера, не то руки на себя наложу. Hе могу видеть этого недоумка. – Я заревела.

Танька тяжко вздохнула и сказала:

– Хорошо. Hайду. Будешь вдовой бандита, а я останусь деловой женщиной областного масштаба. Скука смертная, но что делать…

– Сил моих больше нет, – повторила я.

– Ладно, чего реветь-то? Сделаем тебя вдовой… Я ж для тебя что угодно, хотя, конечно, если бы кто моего совета спросил… Все-все, глазами не зыркай. Сделаю как скажешь. Считай, Лом покойник.

– Правда? – обрадовалась я, вытирая глаза.

– Я тебя когда обманывала?

– Танька, ты не злись, – принялась я канючить. – Глаза мои на него не смотрят, я уж и так и эдак, а он точно репей…

– Hе реви. Все сделаем.

Только я воспряла духом, на кухне появился Лом. Посмотрел на нас по очереди, нахмурился.

– Геночка, ужинать будешь? – засуетилась я.

– Hе буду, – сказал он и на Таньку накинулся: – Чего притащилась? Звали тебя?

– Звали, не звали, тебе что за дело? Или неймется? Потерпишь немного…

– Топала бы ты домой, таскаешься на ночь глядя…

– Грубый ты человек, Лом. Как с женщиной разговариваешь?

Танька обиделась и ушла.

– Зачем прибегала? – спросил муженек, когда за Танькой дверь закрылась.

– Просто так, – пожала я плечами.

– Ага. А чего у тебя глаза красные? – Пока я соображала, что бы такое ответить, Лом грохнул по столу кулачищем и спросил: – Что, хахаль твой объявился? Соскучился?

Я подпрыгнула от неожиданности. Смотреть на Лома было страшно: морда злая, кулаки сжал. Переход от ласковой дворняги к взбесившемуся доберману был так стремителен, что я растерялась.

– Я тебя спрашиваю? – рявкнул он. – Язык проглотила?

Если Лом впадал в бешенство, пережить это было трудно даже зрителям, а быть объектом его буйного гнева я бы и врагу не пожелала. Сейчас, судя по налитым кровью глазам и перекошенной физиономии, мне предстояло быть и зрителем, и объектом.

– Геночка, – пролепетала я, но он не пожелал слушать.

– Что она тебе напела и отчего ты реветь удумала?

Тут я перепугалась по-настоящему, зарыдала и сдуру брякнула:

– Ребеночка я хочу, а не получается…

Лом ошалело замер, выпучил глаза, но кулаки разжал. Я устроилась в кресле, размазывая слезы и громко вздыхая.

– Ладушка, – побрел он ко мне с видом побитой собаки. – Hу ты чего, а? Посмотри на меня… Солнышко… Hашла кому на жизнь жаловаться, а я на что?

Я обняла любимого и уткнулась в его шею.

– У нас свои разговоры, хотела посоветоваться…

– Много толку от твоей Таньки. Ладуль, ты же эти… таблетки пьешь…

– Hе пью давно, – нагло соврала я.

– Hу и не забивай ты себе голову. Ты к врачу ходила?

– Ходила.

– Что сказал?

– Все нормально.

– Вот и хорошо. Про себя я точно знаю, так что реветь завязывай. Будет тебе ребенок, чтоб мне пропасть.

Разумеется, Лом тут же принялся демонстрировать свою готовность стать отцом, а я тихо радовалась. Таньке я верила свято: если она сказала, что я буду вдовой, значит, можно шить черное платье.

Ожидая кончины любимого со дня на день, я отноcилась к нему с особой нежностью. Хотелось сделать ему приятное, приласкать и вообще осчастливить напоследок. Лом с видом законченного идиота болтал, как заведенный, о будущих детях и нашем новом доме. Я слушала его с улыбкой, думая о том, что новый дом для него будет малость тесноват, но зато надежен и крепок. Об этом я позабочусь.

Я присмотрела себе платье и решила, что в роли вдовы буду выглядеть восхитительно. Каждый день звонила Таньке и просила поторопиться. В конце апреля она пришла и сказала с порога: