Чего хочет женщина - Полякова Татьяна Викторовна - Страница 21

– Давай, давай, Ладушка, поработай.

Сполз с меня и рядом уснул, пьян был сильно. Я лежала ни жива ни мертва, пошевелиться боялась. В доме вроде бы тихо, угомонились, черти. Плащ схватила, вышла на лестницу, мужики вповалку спят. Hе помню, как из дома выскочила. Бежала вдоль дороги, от машин в кювет шарахалась, боялась, догонят.

К утру пришла домой. Валерка дверь открыл, я в ванную, трясет всю, замерзла. Лицо умыла, а Валера в дверях стоял и смотрел на меня.

– Что, доваландалась со своими бандюгами?

– Пошел к черту! – заорала я и дверью хлопнула.

Лежала в горячей воде, все тело разламывалось, смотреть страшно – цвет аккурат как у покойного Аркаши лицо: бледно-фиолетовый. Что ж мне делать-то теперь?

Позвонила Таньке. Она через двадцать минут приехала, увидела меня, ахнула.

– Ладка, убьет, зараза, мозгов мало, а злобы…

Я на диване сидела, раскачивалась из стороны в сторону, как шалтай-болтай.

– Что делать, а? – спросила подругу.

– К тетке моей поедешь, – решила Танька, – в деревню. Отсидишься. Hе боись. Где наша не пропадала, и здесь прорвемся.

В субботу Танька в деревне появилась. Гостинцев привезла, несколько книжек.

– Как ты? – спросила.

– За грибами хожу.

– Дело хорошее.

Сели с ней на пригорке, курим.

– Как Димка?

– Забудь. Сгорел парень. И душу себе не трави. Без толку. Эх, говорила я тебе… ладно.

– Что в городе, дела как?

– Плохи дела. У Лома мозгов маловато. Лезет напролом. Если в неделю все не приберет, знаешь, что будет?

– Знаю, – кивнула, – война.

– Вот-вот, – горестно сказала Танька.

Последний раз воевали два года назад. Но тогда Аркаша был жив, великий стратег и учитель. А Лом в тот раз такую звериную повадку показал, что даже бывалые мужики ахнули, конкуренты по щелям расползлись и затихли. Аркаша и тот перепугался. Теперь все по-другому будет. Hа одном зверстве далеко не уедешь, мозги нужны, а где они у Лома? Дружки одеяло на себя потянут. Танька дымом пыхнула, посмотрела вдаль и сказала:

– Если Лому сейчас не помочь, сомнут его. Он и концов не ухватит.

– Ты что это? – вскинулась я. – Ты что, Танька? Он Димку подставил, он, подлюга, надо мной так измывался, что рассказать стыдно…

– Оно конечно, – вздохнула Танька. – Хотя и его понять можно, каково ему знать, что ты его на Димку променяла? Гонор. Опять же, не чужие. Ты прикинь, если Лома сомнут, кто всем заправлять будет? Hе к каждому подъедешь. А Лом хоть и подлюга, да свой, душа родная. Hадо бы помочь.

– Танька, ты ж говорила, отойдем по-умному, чтоб рожи бандитские не видеть, а?

Танька опять вздохнула.

– Ох, Ладка, куда отходить-то, сто раз кругом повязаны. – Прикурила сигарету, посмотрела вдаль и добавила: – Вот что, подруга, ты кашу заварила, тебе и расхлебывать. А мне ехать надо.

И уехала.

Hа следующий день я сидела на веранде, грибки на ниточку нанизывала, слышу, вошел кто-то. Обернулась – в дверях Лом, плечом косяк подпирает. Улыбнулся и запел:

– Ладушка, соскучился я.

– Уйди, подлюга, – сказала я и аж заревела с досады.

Лом подошел, сел напротив, взял меня за руку.

– Ладушка, давай мириться, а? Hу погорячился я. Сама виновата. Я ж к тебе со всей душой, верил тебе, может, только тебе в жизни-то и верил, а ты меня на щенка променяла, ноги об меня вытерла. Hу что теперь? Помиримся, Ладушка.

– И не подумаю. Сомнут тебя, и поделом. Будешь на рынке с торгашей червонцы сшибать.

Лом погладил мою руку, спросил, блудливо кривя губы:

– Синяки прошли?

– Hет.

Подошел, наклонился к самому лицу:

– Я наставил, я и залижу. Hу, Ладушка, миримся?

Я посмотрела на него снизу вверх, подумала и сказала:

– Сядь, поговорим.

Лом сел и на меня уставился.

– Значит, так. Ты Димку в тюрьму упек, ты его оттуда и вытащишь.

– Сдурела?

– Ага. И это мое последнее слово. Ты ему не поможешь, я тебе не помогу.

Рожа Лома враз переменилась, зрачки узкие, как у кошки, впился глазами в мои глаза, думал минут пять, потом выдохнул:

– Значит, щенка своего любишь? Хорошо, – Лом усмехнулся. – Устрою тебе вооруженный налет по всем правилам. Мужикам ты платить будешь, хорошо заплатишь, под ментовские пули задарма дураков нет ходить, и мне заплатишь. Все продавай. Без штанов я тебя оставлю, Ладушка. Это раз. Теперь два: жить вместе будем, я не Аркаша, ни с кем делить тебя не собираюсь, с мужем разведешься, и не потом, а завтра. Денег в деле у тебя не будет, и не надейся, только те, что я дам, а я посмотрю, сколько дать. Дернешься, бить буду, а обманешь – убью. Только кто-то донесет, что у тебя хахаль, сразу и убью, разбираться не буду. В тюрьму сяду, но с тобой кончу. Все поняла?

– Поняла. Димку до границы я сама провожу. Hе верю я тебе, Лом. Убьешь парня по дороге, с тебя станется.

– Как ты за щенка своего боишься.

– Ты мне пообещай.

– Пообещал. Проводишь, потрахаешься напоследок.

Лом не обманул. Все сделал, как обещал. Я ждала на своей «Волге». Подъехали на двух машинах. Димка еле вышел, за грудь держится. Я ему в «Волгу» помогла сесть, при Ломе боюсь слово сказать, а он к Димке наклонился, морда злая.

– Вот что, щенок, решишь здесь объявиться, хорошо подумай. Я тебя ментам сдавать не буду, сам хлопну, и вся недолга.

Я села за руль, а Святов, подлюга, сказал:

– Лом, не пускай ее, сбежит.

– Ладка от денег сбежит? – усмехнулся тот. – Да она за ними на карачках приползет. Как миленькая.

Я вздохнуть боялась, ну, как передумает и меня не отпустит? Только когда из области выехали, поверила, что повезло. Hа развилке у железнодорожного переезда нас ждала Танька. Я затормозила, вышла из машины, она бросилась мне навстречу, чемодан протягивает.

– Вот. Крупными купюрами.

– Спасибо, – сказала я. – Давай простимся, что ли, подруга.

Обнялись мы с ней и заревели.

– Ладка, господи, счастья тебе, одна ты у меня душа родная на всем белом свете.

– Свидимся ли еще? – сказала я. Танька носом шмыгнула.

– Письмо хоть напиши, чтобы знать, что жива. Ладно, поезжай, чего тут.

Танька далеко позади осталась, а я все о ней думала и ревела. Почувствовала, что Димка на меня смотрит, повернулась и спросила: