Самый неподходящий мужчина - Беверли Джо - Страница 46

— Боже мой!

Дамарис была без сознания, но его дрожащая рука нащупала пульс. Крови еще не было, но никто не выживает с такой раной. Он стиснул одну руку в перчатке, но понимал, что она вот-вот умрет прямо у него на глазах.

Дженива схватила другую руку.

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Он не знал, говорила ли она это Дамарис, ему или себе, но ее мертвенная бледность опровергала эти слова.

Словно услышав, Дамарис пошевелилась, веки затрепетали. Рука попыталась переместиться к груди.

— Больно... больно...

— Я знаю, любимая, — мягко сказал он, часто моргая, чтобы прогнать слезы с глаз. Иисусе, что делать?

Он вспомнил об опасности и покрутил головой, оглядывая окрестности, при этом выпустил ее руку, чтобы в случае чего прикрыть ее своим телом, хотя было уже слишком поздно.

Он охранял Джениву и оставил Дамарис незащищенной.

Такой прямой выстрел мог быть сделан только из так называемой Гришен-Гроув, где легко спрятаться за стволами деревьев и статуями в человеческий рост. Когда убийца попытается убежать, люди Родгара могут схватить его, но что теперь толку?Но все равно Фитц проделал все необходимые действия. Он вытащил из кармана маленький пистолет.

— Вы умеете пользоваться им? — спросил он у Дженивы. Та кивнула, и он отдал пистолет ей.

— Идите и приведите помощь. Пошлите за доктором. Если кто-то нападет на вас, стреляйте. Только подпустите его поближе. Эта штуковина бесполезна на расстоянии.

Дженива кивнула, вскочила на ноги и побежала.

Дамарис была в сознании, но дрожала, и ее рука в перчатке подрагивала возле стрелы, словно желая дотронуться до нее, но страшась боли. Он крепко схватил ее за руку. Она вскинула на него глаза, зрачки расширены, из приоткрытого рта вырываются слабые, болезненные вздохи.

— Скоро подоспеет помощь, любимая, — сказал он, вопреки всему надеясь на чудо. Возможно, самым милосердным было бы позволить ей быстро умереть, но он не мог уступить ее без борьбы. Стрела торчала под пуговицей ее стеганого жакета. Он не видел крови, но, должно быть, ею пропиталась вся одежда под ним. Он должен посмотреть рану — словно это могло чем-то помочь. Лишь бы только не усугубить ее мучения.

— Мне нужны обе мои руки, любимая, — сказал он, высвобождая правую ладонь из ее пальцев. Глаза ее стали чуть менее безумными — храбрая девочка, — но дыхание еще было неглубоким от боли. — Я собираюсь разрезать твою одежду.

Что-то в этих огромных глазах намекало на веселый комментарий, но когда она втянула воздух, чтобы заговорить, то поперхнулась от боли, и рука снова потянулась к стреле. Он остановил ее:

— Это не поможет. — Он призвал на помощь все свои силы, чтобы говорить спокойно. Ему следовало бы остерегаться нового нападения, но какой теперь смысл? Зло свершилось. — От стеганого жакета придется избавиться.

Он вытащил складной нож и открыл его, благодаря Бога, что лезвие острое. Поднес его к горловине и разрезал толстую ткань там, затем сделал прямой разрез книзу до самого края, где снова было плотнее. Фитц услышал, как она тихонько охнула. Корсет был в пятнах крови.

Но потом до него дошло, что алый цвет — это вышитые розовые бутоны. Слабая надежда затеплилась в нем.

— Теперь твой корсет, красавица, — проговорил он, стараясь подражать тону злодея из пьесы.

Стрела пришпилила жесткий корсет к ее телу, пройдя, похоже, прямо сквозь длинную деревянную пластину, которая укрепляла переднюю часть. Он не представлял, как освободить ее от корсета, не причинив боли. Он попробовал разрезать плотную ткань между двумя косточками, но она тут же вскрикнула:

— Не надо!

Голос ее был напряженным от боли, но прозвучал довольно твердо для человека со смертельной раной, а он видел таких немало на своем веку. Некоторые встречают смерть со стоическим спокойствием, другие с радостью, но все равно в их чертах можно увидеть смерть.

С колотящимся сердцем, едва смея надеяться, он в первый раз дотронулся до стрелы, наблюдая за лицом Дамарис. Она просто взглянула на него с чуть большей опаской.

Затаив дыхание, он слегка пошевелил стрелу, пальцами чувствуя, что та ведет себя не так, как он ожидал. Дамарис вздрогнула и издала какой-то звук, но это было скорее выражением испуга, чем агонии.

Собрав всю свою решимость, Фитц твердо ухватился за стрелу и выдернул ее.

Ни крика, ни крови, ни сломанного наконечника.

То, Что он держал в руке, было дротиком с перьями около пяти дюймов длиной с острым металлическим наконечником. От облегчения он даже покачнулся и чуть не разразился безумным смехом.

— Спасена своим корсетом, — проговорил он. — Стрела не достала до тебя, Дамарис. Не прошла сквозь планку.

Она попыталась было сесть, но тут же снова вскрикнула и побледнела.

— Тише, — придержал он ее. — От удара могла сломаться кость. Дай я посмотрю.

Дырка в вышитой розами рубашке показывала, где была стрела. Под разрывом планка была согнута углом. Теперь он понял.

— Вы, женщины, экипированы лучше многих солдат, но боюсь, несколько щепок воткнулось в тебя. — Он подозревал, что они были как маленькие деревянные кинжалы. — Как, по-твоему, это их ты чувствуешь?

— Возможно. И тупую боль, — прошептала она.

— От удара. — Он молился, чтобы не была сломана грудная кость. Стрела, выпущенная из лука, может быть огромной силы, но этот маленький дротик, должно быть, от миниатюрного оружия.

— Я хочу отнести тебя в дом, но если попытаюсь поднять, щепки могут вонзиться глубже. Лучше разрезать корсет.

— Какой напор.

— Еще немного, и я заподозрю, что ты подстроила все это, чтобы пофлиртовать со мной.

Ее губы задрожали в нерешительной насмешливости.

Он, как мог, придерживал середину, разрезая корсет и рубашку под ним, но все равно чувствовал и слышал, как она вздрагивала. Как хирург, производящий ампутацию, он спешил, но когда приподнимал середину, чтобы посмотреть на рану, действовал очень медленно.

Кровь. Достаточно, чтобы напугать, если бы он только что не был на грани ужаса. Куски дерева торчали из ее тела.

Она схватила его за запястье:

— Перестань! Больно.

— По крайней мере ты уже можешь жаловаться громче. — Он наклонился, чтобы заглянуть под корсет, стараясь не думать о том, что склоняется к ее груди. — Зазубренные края с обеих сторон воткнулись в тебя, любимая, но они не слишком длинные. — Он выпрямился, чтобы посмотреть на нее. — Делать нечего — надо просто вытащить их, или будет еще больнее, когда я понесу тебя.

— Тогда вытаскивай.

Он выдернул перед корсета из ее тела. Она только сдавленно охнула и побелела. Крови стало больше, свежей, алой, поэтому он поднял ее юбки, отрезал полоску от рубашки и сложил ее в несколько раз, чтобы приложить к ране. Она снова вскрикнула и схватила его за руки.

— Щепки, — сказал он, расстроенный из-за того, что не может уберечь ее от боли. — Сейчас я понесу тебя в дом.

Он вытащил свою булавку для галстука, воспользовавшись ею, чтобы стянуть края ее рубашки и хоть немного прикрыть совершенную грудь: бледный, крепкий холмик, увенчанный красивым розовым соском.

Она не для него. Но будет жить. Этого достаточно. И кто бы ни сделал это, очень скоро он будет гореть в аду.

Фитц обхватил ее руками и встал. Он видел, что ей больно, но она не издавала никаких звуков, только сказала:

— Щепки. Я чувствую себя так глупо.

— Не стоит. Ты могла умереть.

— Но почему? Что случилось? Что это было за оружие? Он положил стрелу в карман для дальнейшего изучения и быстро понес ее к дому и безопасности.

— Дротик, вероятно, выпущенный из маленького лука. Я видел такие штуки. Они достаточно маленькие, чтобы спрятать под одеждой, но могут быть смертельными.

— Но кто станет желать моей смерти?

У Фитца не было времени подумать. Когда он вошел в холл, то, кажется, понял, кто убийца. Тот, кто должен унаследовать состояние Дамарис.

Дженива поспешила навстречу им.

— Я послала за доктором! Эш с вдовой. — Она вытаращила глаза: — Дамарис? Ты в порядке?