Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 90

– Что?! Что ты сказал, бог?! Повтори! – лицо женщины исказилось от ярости, и Вишну понял, что допустил ошибку.

Не стоило над гробом первого угрожать второму…

Но было поздно.

– Тогда Вичитра будет жить, – холодно повторил бог. – Или ты думала, что я позволю мальчишке сесть на трон?! Мне нужен Грозный-Чакравартин, и все, кто будет стоять у него на пути – умрут! Так что у тебя просто нет выхода, моя дорогая аватара! Или делай, что велено, или…

– Нет выхода? – эхом повторила женщина, и в зеленых глазах ее зажглись недобрые огоньки "Кошачьей искры". – Выход всегда есть, бог-убийца! И если в этой жизни за мной числятся хоть какие-то духовные заслуги…

Опекун сразу понял, что сейчас произойдет. Чувствуя, что опаздывает, он взмахнул рукой, в которой, словно по волшебству, появилась метательная чакра. Но зыбкий ореол Жара-тапаса уже окружил фигуру женщины, как крепостные стены окружают слабую плоть горожан; и смертоносный диск взвизгнул, словно удар пришелся по броне, отлетев в сторону.

"Откуда у нее столько Жара?!" – пронзила раскаленная игла изумления.

– …то пусть сбудется мое проклятие! Теперь я знаю, кто создал меня изгоем, обрек на мучения, исковеркал жизнь и убил моего сына! Так слушай же, Опекун: да обратится в прах все то, к чему ты стремишься, и когда ты достигнешь своей цели, пусть твой великий триумф обернется для тебя величайшим поражением!

Собравшись с силами, Сатьявати звонко закончила:

– Да будет так!

Ореол вокруг женщины вспыхнул нестерпимым светом; и Вишну, не выдержав, зажмурился. А когда он снова открыл глаза, сияние уже померкло – и бог увидел: женщина медленно оседает на гладкие плиты двора.

Опекун молча смотрел, как она падает, дождался, пока царица застыла, скорчившись младенцем в материнской утробе; потом шагнул ближе и вгляделся в черты собственного творения.

Собственной неудачи.

Они менялись с ужасающей быстротой: тело усыхало, на лице проступила сеть морщин, кожа провисла складками – из статной чернокожей красавицы Сатьявати превращалась в старуху.

И только запах сандала не исчезал, по-прежнему облаком окружая увядший цветок.

Убивать женщину не имело смысла. Не сегодня-завтра сама подохнет. И все же – откуда у нее столько Жара?!

Возможно ли?!

Вишну был в смятении. Теперь над ним тяготело проклятие, которое, скорее всего, сбудется – но это не слишком волновало Опекуна. Как-нибудь выкрутится – впервой, что ли?! Беспокоило другое: обильный Жар-тапас у женщины, которая никогда не предавалась подвижничеству и аскезе! Которая была даже не вполне человеком – уж Вишну-то это было известно лучше всех!

Опекун терпеть не мог загадок.

Особенно когда заранее не знал ответа.

Бог постоял еще немного, потом, словно очнувшись, подобрал оброненную чакру и быстро пошел прочь.

…Видение меркло перед глазами, постепенно уходя туда, где ему и было место – в прошлое. В чужое прошлое, воспетое сказителями-лакировщиками и надежно похороненное под пеплом дней и лет. Под мокрым пеплом, сажей, щедро политой ливнями многих гроз; грязью, после которой остаются чистыми руки богов и только богов.

Я глубоко вздохнул – последнее утверждение казалось мне сомнительным – и помотал головой, приходя в себя.

Вот значит, каково оно, проклятие мятежной аватары! Слово женщины у последнего рубежа безнадежности: и тысячи тысяч воинов гибнут теперь из-за него на Поле Куру! Большая часть уже погибла, не добравшись до райских миров и преисподней… тоже из-за проклятия?!

Быть не может…

Да, теперь и глупцу ясно: братец-Вишну всерьез сколачивал во Втором мире империю, возрождал Великую Бхарату – а когда у Упендры это практически получилось, сработал подарок аватары-водяницы!

Или я выдаю желаемое за действительное?! – а на самом деле час проклятия Сатьявати еще не пробил или вовсе не пробьет никогда, а наш замечательный Опекун Мира если и создавал империю, то лишь для того, чтобы растерзать ее на части и затем столкнуть остатки лбами на Курукшетре!

Тщательно продуманный план?

Забава ребенка, который строит игрушечную колесницу, чтобы потом сломать?!

Вот только в обоих случаях это не объясняло странностей сегодняшнего дня! Канувшие в нети души убитых, нелепые видения у Локапал, бои с невидимкой-насмешником в Безначалье, огненная пасть-обжора…

И если "Песнь Господа" в исполнении Черного Баламута еще можно было как-то списать на отчаянную попытку Опекуна спасти положение, то все остальное… Да и зачем она понадобилась Вишну, эта самая "Великая Бхарата"?! Самолюбие тешить?! Приношениями обжираться?! Славословиям внимать?!

Зачем?!

Ведь хоть тридцать три Великих Бхараты нагромозди друг на друга, от земли до неба! – Упендра останется Упендрой, Индра Индрой, Шива как был Разрушителем, так и будет, а люди… а что люди?

И я вдруг отчетливо увидел, прежде чем развести руками:

Словно белое золото проклятой пекторали вновь воссияло передо мной; поле боя, беззвучно трубят слоны, оцепенели люди, чье-то тело простерлось ничком у накренившейся колесницы, руки разбросаны в разные стороны, изломаны углами – и неправильная молния, бьющая в небо из этого плотского креста, громовой ваджры, свастики…

Когда все исчезло, я все-таки развел руками.

Размышлять – занятие, для Громовержца не слишком привычное. Но ничего, я быстро учусь! А пока оборвем-ка те плоды, что висят под самым носом.

– Слушай, Кала… извини за откровенность, но… это всегда так?! Ну, как у нас с тобой было? Я ведь у тебя наверняка не первый?

– Не первый, – кивнуло Время с отчетливым намеком "И не последний!". – И так бывает почти всегда. Если, конечно, сильно захотеть… да, именно захотеть. Провидеть будущее – почти невозможно, ибо эти капли еще в кувшине; а прошлое – что рассказывать, если ты видел сам!

Будущее! Суры-асуры, мне и в голову не пришло!..

– И кто еще разгуливал с тобой по прошлому? – улыбка вышла кривой и за двадцать шагов отдавала фальшью.

До тошноты.

– Ну ты и вопросы задаешь, Владыка! – если Кала даже только притворилась обиженной, то сделала это очень натурально. – Облагодетельствовал бедную женщину, и давай с перуном у горла выпытывать имена предыдущих любовников?!

– А ты посмотри на это с другой стороны: Стогневный Индра желает знать, кто в Трехмирье слишком интересуется прошлым? Или того больше – будущим?

– Успокойся, Владыка: среди этих счастливчиков нет ни асуров, ни ракшасов, ни… А, может быть, ты просто ревнуешь?

Она лукаво усмехнулась, и у меня малость отлегло от сердца – все-таки обида Калы оказалась напускной!

– А даже если и так? – я сжал ее плечи и окунулся в сияние звездных глаз. – Боишься, что пойду глушить ваджрой направо и налево?

– С тебя станется! – теперь она уже откровенно хихикала, отворачивая раскрасневшееся лицо в сторону. – Ладно, уж одного-то ты точно не тронешь… Небось, отлично знаешь, что значит – убить брахмана! А за собственного родового Наставника вдвое причитается!..

– Словоблуд?! – меня словно трезубцем по затылку шарахнули. – Да ведь он же старик!

– Старик?! – казалось, Кала поражена не меньше моего.

– Ну конечно!

Прежде, чем ответить, Кала-Время посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, как будто пыталась разглядеть под личиной Громовержца кого-то другого, кто притаился внутри и только что выдал себя неосторожным словом.

– С каких это пор для тебя стал иметь значение внешний облик, Владыка? Брихас старый? А ты – молодой? Или, например, Шива… Ну, о себе я вообще молчу: хоть для меня понятие возраста бессмысленно, я все-таки женщина, – и Кала скромно потупилась.

Я снова не понял – всерьез или в шутку.