Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 67

"Будь у девки Жара побольше хоть на комариный чих – не миновать пожара!" – усмехнулся про себя регент, удачно скаламбурив.

Девичьи взгляды давно перестали смущать Грозного.

Но вот наконец внутренние ворота дворца сомкнулись за их спинами, отрезав от уличного шума и толчеи. Колесница въехала в благословенную тень дворцовых стен, и регент устало вытер пот со лба, пока возница останавливал упряжку.

Жарко.

К нему уже спешили слуги с опахалами из павлиньих перьев, челядь, дворцовый распорядитель…

– Мы рады видеть господина в добром здравии! Вдовствующая царица и юный царевич с советниками ожидают Грозного в церемониальной зале!

Раздраженно махнув рукой, Гангея прервал поток речей.

– Помогите царевнам сойти с колесницы и пригласите следовать за мной.

Амба только фыркнула и ловко перемахнула через высокий бортик. Ее сандалии, украшенные жемчугом, сердито стукнули о мраморные плиты двора. Две младшие царевны снизошли до предложенной помощи и последовали за взбалмошной сестрой более чинным образом.

Еще поднимаясь по ступеням, Гангея слышал, как распорядитель торжественно возвещает о его прибытии вместе с "будущими супругами славного царевича Вичитры". Дальше регент слушать эту трескотню не стал.

Один-единственный взгляд на привратников – и двери перед Грозным распахнулись словно по волшебству.

Высокие двустворчатые двери из полированного дерева шала, в проем которых спокойно мог пройти слон.

"Скорей бы все это закончилось," – подумал Гангея, переступая порог церемониальной залы. Где-то глубоко внутри, на месте надлома, медленно нарастала опухоль глухого раздражения. Он сделал все, что от него хотели, быть может, не самым лучшим образом – но сделал. Теперь он устал и хочет спать – а тут все эти церемонии… Ладно. Не впервой. За власть и славу тоже приходится расплачиваться.

В частности – вот этим.

Вода для омовения, "почетная вода", чаша медвяного напитка; невесты Вичитры усаживаются рядком, стараясь придать себе независимый вид, но тем не менее украдкой осматривая залу и собравшихся в ней. Сатьявати, с ног до головы укутанная в тяжелое бархатное покрывало, восседает по правую руку от пустого до поры трона; царевич, сидя по левую, уставился на своих будущих жен. У стен расположились министры и жрецы-советники.

Звучат набившие оскомину славословия, восхваления доблести регента и красоты невест-трофеев… Все. Наконец-то! Теперь можно держать ответную речь – и идти отдыхать.

– …Выступая от имени брата своего, я, сын раджи Шантану, выиграл Сваямвару, победив в честном бою…

Последние слова даются с трудом, а по опухоли раздражения будто наждаком прошлись; но регент, тайно морщась, продолжает:

– …великих царей и могучих воинов…

"Как же, могучих! – издевается сука-совесть. – Один Шальва хоть чего-то стоил…"

– Теперь, по закону "Свободного Выбора", все три невесты принадлежат мне, и я с радостью отдаю их в жены царевичу Вичитре. Юные девы из царского рода, добродетелью и красотой они затмевают небесных апсар…

Все, пора заканчивать! Тем паче что относительно добродетели и сравнения с апсарами вышло как-то двусмысленно.

– Будут тебе достойными женами, брат мой Вичитра, и родят тебе…

– Не будут! И не родят!!!

Лицо вскочившей с кресла Амбы пылало гневом, смоляные локоны змеями разметались по плечам, но при этом глаза царевны обжигали холодом снегов Химавата.

Сестры с ужасом и восторгом смотрели на старшую снизу вверх, похоже, догадываясь, что сейчас последует.

– Мне ли быть рабой прыщавого мальчишки, который даже не посмел явиться на Сваямвару! Мой избранник – могучий царь Шальва, и тебе, Грозный, об этом было прекрасно известно! Твои послы уже имели наглость явиться к нам – и ушли с кислыми рожами, получив корзину смокв!

"Мои послы? Являлись?! Что она несет?!"

– Ты подло похитил меня – но Амба не из тихонь, которые готовы чесать пятки кому попало! И я не собираюсь выходить замуж за твоего брата-сопляка! Верни меня царю Шальве… или женись на мне сам!

Царевна неожиданно сбавила тон и в упор посмотрела на Гангею.

– Сваямвару выиграл ты, а не мальчишка – вот теперь и бери меня в жены! Я не против, – и Амба вызывающе повела бедрами.

Ответить Грозный не успел. Сатьявати ястребом вспорхнула со своего места, накидка сползла царице на плечи, обнажив редкие грязно-седые волосы и искаженное яростью лицо.

Морщинистую маску эбенового истукана.

– Ты! Потаскуха, дочь ехидны! Как смеешь ты, отродье грязных барбаров, оскорблять моего сына Вичитру и возводить хулу на Грозного, который дал обет безбрачия перед людьми и богами?! Ему – ЕМУ!!! – разделить с тобой ложе?!

– А с кем же еще? – подбоченилась Амба, разом перейдя на жаргон бенаресских торговок. – Не с тобой же, мерзкая карга! Все знают, как ты затащила его в свою постель, как жила с ним в блуде! Только твои вонючие кости мужику без надобности! А если промеж ног по сей день зудит – засунь туда свою клюку!

– Песья подстилка! – взвизгнула царица и бросилась к Амбе с такой прытью, что никто не успел ее удержать. – Будет тебе сейчас клюка, выкидыш шакала!

И вышеозначенная клюка, проворно взлетев в воздух, с тупым звуком опустилась прямо на макушку дерзкой царевны. Мать-Амба в долгу не осталась: когда Сатьявати попыталась ударить во второй раз, нахальная девица ловко перехватила "оружие" царицы и пнула старуху ногой, а затем вцепилась ей в остатки волос. Сатьявати мигом последовала примеру кашийки – и вскоре по полу церемониальной залы уже катался визжащий клубок, из которого во все стороны летели вырванные с корнем пряди.

Черные и седые.

– Разнимите их! Быстро! – громыхнул рык Гангеи.

Слуги сломя голову бросились к драчуньям, но не тут-то было: царица с царевной отнюдь не собирались прекращать свое увлекательное занятие. А посему слугам-добровольцам немедленно досталось и от одной, и от другой. Первого обезумевшие от ярости женщины просто сбили с ног, еще двое с воплями отскочили назад, хватаясь за расцарапанные в кровь физиономии, четвертый получил исключительно точный пинок в пах (двойной!) и с нутряным уханьем осел на пол.

Остальные замерли поодаль, не решаясь приблизиться к царственным особам, которые сейчас были грозней Грозного.

На мгновение клубок на полу распался, и из него возникла Амба – сидя верхом на царице, она нацеливалась как следует треснуть Сатьявати затылком об пол. Однако старуха вывернулась скользким угрем, заставив соперницу охнуть и потерять равновесие; и немедленно сама вцепилась в горло кашийки костлявыми пальцами, больше похожими на когти коршуна. Амба захрипела, но все же нашла в себе силы плюнуть царице в лицо, на миг ослабив мертвую хватку.

И тут Гангея случайно взглянул на своего сводного брата. Юный царевич оцепенел в кресле рядом с пустым троном, катая желваки на скулах, а в расширенных глазах, занимавших, казалось, половину лица юноши, читались ужас и омерзение.

Грозный понял: еще миг – и Дважды Блестящий с криком выбежит из залы.

Женщины к тому времени уже успели вскочить и отпрыгнуть друг от друга. В руках у царицы чудесным образом снова оказалась ее клюка. Сатьявати хищно сощурилась; лоб и щеки бывшей рыбачки украшали царапины, спутанные космы торчали дыбом, спина выгнулась горбом, клюка наперевес…

Впрочем, Амба тоже была хороша! – в прямом и переносном смысле.

Сатьявати шагнула вперед, занося клюку для удара.

– Мама! Остановись!

Старуха застыла на полпути к злоязычной невесте.

Почудилось?

Ослышалась?!

Забыв о сопернице, царица медленно обернулась.

– Хватит, мама! Не надо…

Перед ней стоял Гангея.

– Как… как ты меня назвал? – голос Сатьявати задушенно дрожал.

Амба за ее спиной хлюпала носом, без особого успеха пытаясь хоть как-то привести себя в порядок.

– Мама. Ты ведь была женой раджи Шантану, моего отца! Значит, ты – моя мать. Потому что я… у меня не повернется язык назвать тебя мачехой, – тихо произнес регент, не отводя взгляда.