Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович - Страница 59

Еще один нахлобучил на голову шлем, ухватил топор покрепче и остановил коня. Конские бока тяжело раздувались, глаза были замученные, испуганные. Всадник ласково похлопал его по боку:

– Потерпи чуть… Сейчас придет отдых… Немного боли, и все…

– Ты погибнешь! – сурово и понимающе вскричал воевода.

– Но принцесса – нет, – ответил воин торжественно.

Он повернул коня и стал ожидать чудовищного бога. Мы с воеводой промчались мимо молча, не глядя друг на друга и не разговаривая. Ветер свистел в ушах, в разгоряченной голове мелькнула суматошная мысль: нет, надо было остаться на стороне орков. У них юниты покруче. Несбалансированность явная…

В дробном конском топоте мне почудилось пение небесных дев, хлопанье их лебединых крыльев, даже уловил стук деревянной колесницы Одина, с которой одноглазый ас посылает крылатых девственниц подхватывать павших героев.

Звучно и мощно прогремел боевой рог. Снова мне почудилось, что раздался сверху, из мест более высоких, чем верхушки самых высоких деревьев, даже с вершин этих гор, у подножья которых мчимся.

Рука моя достала меч, конь начал замедлять бег. Воевода оглянулся. В глазах старика были гордая печаль и печальная гордость, смешанные настолько, что, как в комке пластилина, я не различил бы, где что начинается, да и на хрен мне разбираться, когда сзади рев, топот, лязганье зубов.

– Ты, – сказал воевода просто, – наша единственная надежда. Если не ты, то кто?

Я соскочил с коня, шлепнул по спине:

– Уходи. Я не хочу, чтобы эта ящерица тебя поцарапала.

– Как ты благороден, – прошептал воевода с почтением.

Я уже смотрел на приближающегося зверя. За спиной простучал конский топот, воевода догонял свой отряд, а я с мечом с руке наотлет остался ждать, слушая звуки небесных сфер.

За моей спиной в двух шагах загораживала солнце стена, ровная, как могильная плита, в пару верст вверх и на пару сотен верст в длину. Солнце осталось за горой, я стоял в тени, чувствуя, как по всему телу бегут горячие струйки пота.

Красный зверь несся огромными прыжками на четырех, как вынырнувший из огня варан, но, когда увидел меня, заступившего ему дорогу, взревел и по-медвежьи встал на задние лапы. Брюхо было пурпурное, покрытое чешуей из мифрила, самого прочного металла на свете, а с боков наползали щитки из того же мифрила. На морде выступы из мифрила.

Но я, обомлев от изумления, видел, что пугающая длинная зеленая полоска сменилась даже не желтой, а вовсе красной, а от той остался самый кончик! Только бы не прибил с первого удара, мелькнула суматошная мысль, только бы успеть… Я не успел сам додумать, что надо успеть, ведь чешую из мифрила ничем не пробить, как зверь со страшным ревом бросился на посмевшего загородить ему дорогу.

Из раскрытой пасти капала кровь, между зубов застряли клочья окровавленного мяса, я рассмотрел даже вцепившуюся в зуб кисть руки того красивого, который пошел умирать не за страну, а за принцессу… Красный кончик меры жизни дрогнул и чуть раздвинулся, регенерация идет, я поспешно бросился навстречу зверю. Я услышал сухой треск, словно над головой ударила молния. Выступ скалы снесло, мелькнула оскаленная морда.

Я напрягся, закрылся щитом и замахнулся как можно шире, удар должен быть единственным, иначе… От мощного взмаха меня развернуло вокруг оси несколько раз, словно я набирал обороты для удара ногой в челюсть, а когда я наконец остановился, передо мной кружился весь мир, плыли скалы, двигались и танцевали деревья.

Зверь лежал бездыханно мордой у моих ног. Голова размером с большой сундук, клыки высунулись острые и загнутые как бивни, но немигающие глаза, и без того закрытые плотной кожистой пленкой, медленно тускнели. С правой стороны черепа стекала густая зеленая кровь. В трещинке торчал серый обломок гранита, застрявший, когда зверь чересчур поспешно метнулся меня пожирать. На моих глазах поток зеленой крови вытолкнул осколок, из трещины полезла, пузырясь, вообще кровавая каша.

Меня покачивало, я чувствовал тошноту, желание сблевануть, словно перекатался на карусели. Меч оттягивал руки, я с усилием воткнул блистающее лезвие в затылок зверю, там как раз удобная, как для ножен, щелочка, а сам сел прямо на вытянутую морду, ноги все еще трясутся, вытер пот.

Сквозь шум в ушах послышался конский топот. Далеко-далеко разворачивался отряд, воевода с моим конем в поводу уже мчался в мою сторону. За ним развернулись и понеслись пятеро уцелевших воинов. Затем я услышал восторженные вопли, блестящие железом фигуры мелькали, как падающая с самолета металлическая фольга, но мои руки все смахивали крупные капли пота, а те выступали крупные, как грецкие орехи.

Воевода тяжело слез с коня сам, подошел грузный и участливый:

– Ты все-таки его одолел…

Я с трудом разлепил запекшиеся губы:

– Это не я…

– Не ты?

– Ребята… Их жертвы не были напрасны…

Воевода повернулся, за его спиной уже возникла целая толпа в железе, слушала почтительно, сказал громко и поучающе:

– Видите? Разве настоящий полководец говорит о своих заслугах? Все о своих воинах, все о вас, тупорылых… За такую заботу даже зеленомордые встали под его знамя!

Один из воинов, глядя то на меня, то на чудовище, сказал дрожащим от восторга голосом:

– Зелено… зеленомордые? И куда же он их водил?

Воевода поперхнулся готовой речью, поглядел по сторонам орлом, гаркнул зычно:

– Ты как стоишь? И пузо распустил, как беременный гусь!.. Это не так важно, куда водил. Важно – за чем. Вот спроси меня, за чем? Ну спроси, спроси!.. Так вот, отвечаю: себе добыть чести, а князю – славы. Ты знаешь, сколько он городов и сел пожег, людей убил, женщин обесчестил, нив потоптал, виноградников и садов вырубил, кур потоптал?.. Да у тебя волос на всем теле не хватит!.. И вот такой великий воитель – с нами! Ура!

Земля дрогнула трижды, воздух колыхался и сжимался упругими волнами. Они стояли ровными рядами, смотрели преданными глазами, хоть сейчас готовы идти следом и жечь города и веси людей, орков и всяких там гномов, а бесчестить так и вовсе без разницы, а я перевел взгляд на каменную стену, вдоль которой осторожно возвращались пестрые и красивые. В окружении остатков стражи, что закрывали их щитами даже сверху, ехали принцесса и герцог, я едва узнал их по рыжей лошадке и белому жеребцу.

Воевода приветственно помахал им издали:

– Все в порядке. Чудовище повержено. Я ж говорил, нашему герою надо было сразу самому… Кто, окромя него, справился так бы легко и просто?

Я с содроганием оглянулся на зеленую глыбу, что заслоняла половину неба. Из широкой пасти выползала клейкая слюна, похожая на выползающую из вулкана лаву. Трещина на черепе зияла кривая, с зазубринами. На удар благородного меча непохоже, но воевода наверняка объявит, что я побрезговал бить поганую жабу благородным мечом, а шарахнул рукоятью. А то и лбом.

Принцесса, бледная и с кругами под глазами, посмотрела на меня исподлобья, плечи ее зябко передернулись. Мне на миг почудилось, что ей хотелось бы моего поражения. Не гибели, нет, а именно поражения. Хоть в чем-то.

Не говоря ни слова, отвернулась. Не к герцогу, а в сторону воеводы, который тут же отечески обнял и погладил по голове. По лицу герцога пошли зеленые пятна.

Воевода проговорил ласково:

– Потерпи, моя ласточка… Мы уже совсем были рядом! А этот проклятый зверь отогнал нас на… уж не знаю, на сколько верст и сколько суток. Мчались мы быстро, надо признать…

Она всхлипнула, зарылась лицом в его широкую грудь. На лице старого воина было такое сочувствие, что даже пики усов вроде бы чуть опустились медленно и печально.

Он посмотрел на солнце:

– Хотя, если отыщем в этой стене проход…

…Не проехали и полуверсты, как впереди в темной стене показалась трещина. Когда наши кони приблизились, из щели под ноги приглашающе легла ровная утоптанная дорога шириной в три копья. По бокам такие же черные отвесные стены, а далеко впереди проход заканчивался широким зеленым простором.