Зубы настежь - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

– Разве? – удивился Тертуллиус. Встревожился. – А что не так?

Я замялся, не зная, как объяснить, что даже во времена моих родителей не только девы, но даже замужние женщины не выказывали страсти, это было неприлично, а лежали, как колоды, это считалось добродетелью. А уж девы и подавно могли только бросить взгляд украдкой, слегка зардеться, но только слегка, а уж так дышать и двигаться не могли позволить даже женщины в борделях.

Он внимательно смотрел на меня, наконец хлопнул себя по лбу:

– А, ну конечно же!.. Простите, но в этот мир проходят все больше новых творцов, которые не обременяют себя знаниями.

Не обременяют себя знаниями вообще, подумал я рассерженно. Они еще смутно понимают, что в средние века не было телевизоров и компьютеров, а вот насчет велосипедов уже не уверены, а уж про мораль твердо знают, что она не меняется с пещерных времен.

Куцелий, который то стоял позади смирный, как суслик, то украдкой подавал какие-то знаки, вышел из-за спины учителя и бережно взял меня за браслет на запястье:

– Доблестный Варвар… э-э… Рагнармир! Конь у тебя уже есть. Пойдем, выберем меч. Я покажу тебе та-а-а-акие оружейные палаты…

Когда мы, провожаемые взглядами учеников магов, выходили в коридор, я услышал облегченный вздох Тертул­лиуса.

ГЛАВА 4

Длинный коридор уходил в туманную даль. Яркие светильники по обеим сторонам постепенно меркли и становились похожи на дряхлых светляков. Под ногами мягко пружинил толстый ковер кроваво-теплого цвета, звуки глохли, а поперечные балки шли через каждые три шага, и везде висели вниз головой гроздья крупных, как кабаны, летучих мышей. Даже от слабоватых светильников брезгливо закрывались плащами крыльев, но когда видели мое приближение, их выпуклые глаза наливались красным и вспыхивали нечеловеческой злобой.

Куцелий даже спину распрямил, здесь как рыба в воде, а я, напротив, сгибал спину и шел чуть ли не на полусогнутых, ибо эти твари почти доставали острыми мордами мои золотые волосы, я чувствовал их смрадное дыхание.

– А зачем ее вообще перевозить? – спросил я враждебно в сгорбленную спину.

Маг оглянулся, бледный и сгорбленный, как я недавно, в глазах на миг промелькнуло хитрое выражение, но ответил преувеличенно почтительно:

– Ну… возникли некоторые обстоятельства. Я думал, доблестнейшему воину это неинтересно. Но если он изволит…

– Не изволю, – сказал я поспешно.

– А то я могу, – предложил он мстительно. – Со всеми подробностями!

Я вскинул могучую длань. Кончики пальцев ощутили за плечом шероховатую поверхность рукояти меча. Глаза как в перекрестие прицела поймали его широкий лоб. Я мысленно провел линию сверху вниз, делая поправку на холодное оружие.

Маг побледнел, с трудом растянул губы в примирительной улыбке:

– Все-все! Против такого изящного аргумента в самом деле как-то неловко с примитивной алгеброй… Прошу, вот дверь. Осторожно…

Я насторожился, рука снова потянулась к мечу:

– Что, ловушки?

– Нет, порожек…

Это был целый зал, стены тоже уходили в бесконечность, на стенах висели мечи, топоры, секиры, бердыши, булавы, палицы, алебарды, бумеранги, колья и прочее рубящее, колющее, секущее и мозжащее, так что при таком обилии можно стать не только героем, а и богом.

Под стенами громоздились сундуки, скрыни, окованные железом ящики, я догадывался о содержимом, а по всему залу застыли ровными рядами столы с грудами всевозможного оружия.

И еще я догадывался, что за этим залом есть еще зал, где оружие еще круче, а за тем еще и еще просторные помещения, и что настоящий мужчина может здесь провести всю жизнь, в ликовании перебегая от одного стола к другому, хватая и примеряя к руке хорошо сбалансированные мечи, а потом хорошо сбалансированные боевые топоры, а затем хорошо сбалансированные секиры, ятаганы, катаны, хренорезы, кинжалы и спаты, а также всякие так хорошо сбалансированные яуканы.

– Ты куда? – спросил я грозно.

Маг вздрогнул, выступил в тени, где уже начал было растушевываться:

– Но я думал… не мешать герою…

– Пусть мой конь думает, – ответил я мужественным голосом. – У него голова большая. А мужчины не думают!

– Тогда, – сказал он с заминкой, – позволь предложить тебе жемчужину этой коллекции… вот этот трехручный стилет!

– Трех… э-э… трехручный?

– Ну да, – сказал он значительно. – Для его лезвия не существует панциря или кольчуги. Все прободает, как если бы, скажем, истлевшую в битвах рубашку рыцаря. Длинное лезвие позволяет достичь сердца тролля всего с двух ударов!

– Проще перескочить пропасть в два прыжка, – пробормотал я. – Что-то ты, хоть и маг, чересчур разбираешься в оружии… Неспроста это.

Мой добытый таким трудом меч с леденящим душу звоном покинул ножны. Я встал в позу варвара, красиво изогнув торс и занеся меч под углом, затем сменил на позу паладина, гордую и вызывающую, а потом молниеносно сделал серию взмахов в стиле прижатого к стене ассасина-богатура.

Воздух трещал и падал, как сыр, ровно нарезанными пластами, а сверкающее лезвие образовало вокруг меня таинственно мерцающую стену, похожую на силовое поле.

Куцелий отпрыгнул и смотрел вытаращенными глазами. Я без остановки перешел в позу крестоносца: набычился и засопел, а мечом пошел махать крест-накрест, как надлежит воину Христову, утерявшему благородное искусство рассекать противника красиво и возвышенно.

Я сам чувствовал, как это эффектно со стороны, но кроме придурка-мага, ни одной женщины, Свенильда и то далече, впрочем, взамен получил этот меч…

Наконец я с полуоборота бросил особый трехручный в ножны, что за спиной. Звякнуло, кончики пальцев пощупали высоту рукояти. Как по мне ковали, хватать можно не глядя, на одних рефлексах…

– Все, – сказал я и захохотал, больно обескураженное лицо у молодого мага. – Ты думал, останусь здесь ночевать?

Он поспешно опустил голову, но в глазах промелькнуло нечто, от чего мою толстую кожу как осыпало колючим снегом. Похоже, здесь все ожидали, что останусь не только на ночь.

На ночлег меня устроили в сторожевой башне, на то и варвар. Не успел я задремать, как за дверью послышался шорох. Распахнул, едва успел отшатнуться от летящего прямо в лицо огромного черного кома. По ноге словно задели толстым ковром.

– Да закрой же двери!

Они смотрели на меня, оба запыхавшиеся, но довольные. Волк высунул язык, загнув его трубочкой, ворон попрыгал на ложе, с натугой взлетел на потолочную балку.

– Завтра, – ответил я на немой вопрос. – Завтра утром выступаем. А чего вы не хотите ночевать здесь?

– Это ж не корчма, – рыкнул волк. – Здесь все с детства знают, что можно, а что нельзя.

– А в корчме? – спросил я, чувствуя, что ответы зверей в чем-то перекликаются с моими смутными ощущениями.

– Ну, корчма… – протянул волк.

– Корчма… это… – начал ворон, потоптался на балке, зачем-то начал спешно чистить клюв. – Ну… то ж корчма!

Волк улегся у порога, ворон задремал на балке, но, когда ночью я проснулся от некоего смутного беспокойства, пусто было как у порога, так и наверху, под сводом.

Мучимый тревожными предчувствиями, я опорожнил мочевой пузырь прямо из высокого окна и, чувствуя некоторое облегчение, снова рухнул на деревянный топчан.

Когда солнце защекотало ноздри, я, не открывая глаз, громко чихнул, а в ответ услышал в два голоса:

– На здоровье!

– …тебе в нос!

Волк лежал у порога, словно никуда не исчезал, сытый и довольный, длинным языком подхватывал красные капли на морде. Или мне почудилось, у него просто язык такой красный.

Ворон наклонился с балки и с беспокойством рассматривал меня то одним глазом, то другим.

– Развлекались? – пробурчал я. – Хоть город не спалили? Если что, скажу, что я вас вообще не знаю.

– Предатель, – каркнул ворон. – А где же мужская дружба?