Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович - Страница 84

Он умолк на миг, американка смотрит потрясенно, усмехнулся. Она широко распахнула прекрасные глаза:

– Но это… это немыслимо!

– Да?

– Нелепо! Так не может быть! Вы придумываете такое… такое, что я даже не знаю!

Иван покачал головой:

– Практически каждый золотоискатель… я говорю о русских золотоискателях, вот так входил в город. За пару недель спускал миллионы, затем снова возвращался в тайгу гнить заживо, в надежде найти снова золотую жилу. Иногда находил и во второй раз, и в третий, и даже в десятый. Но всякий раз заканчивалось одинаково. Не знаю, что уж в нашем характере?

Арабы переглядывались, посмеивались. Но в смехе, сдержанных улыбках, одобрительных взглядах Дмитрий видел странное понимание. Эти люди, ушедшие из благополучного города в эту продуваемую горячими ветрами пустыню, где днем камни лопаются от зноя, а ночью вода замерзает в ямках на песке, эти люди его понимают.

Чуть подбодренный, он возразил:

– Да что там времена дореволюционные! Мой отец работал геологом в Уссурийской тайге. Платили тогда бешеные деньги… ну, помимо жалованья, получали еще всяческие надбавки за таежные и прочие неустрои. А деньги ­выдавали только после выхода из тайги, сразу за восемь месяцев. И всякий, получая деньги, клялся, что вот на этот раз не пропьет, не прогудит, а сразу бегом же в сберкассу, положит на счет, будет снимать только на полезное и нужное… Куда там! У конторы уже вьются разнаряженные девчонки, доступные и такие сладкие, мягкие, теплые, податливые, на все согласные… И вот мой батя, как и все, говорит себе, что вот только с этой разок, а потом сразу на почту… Через пару недель очнется от загула, весь пуст, как в голове, так и там, ниже… И снова в тайгу!

Иван сказал со смехом:

– А я жил во Владике…

– Где-где?

– Владивостоке, дурень. Там у нас всякий знает, что такое возвращение китобойной флотилии, кальмароловной или любой сейнерской… Несколько месяцев в море, шутка ли!.. Я сам застал это время, мальчишкой прибегал на причал. Мой отец на сейнере рыбу ловил… На причале оркестр, родня, а также все шлюхи не только с Владивостока, но из других городков в это время стягиваются на причал. Даже на конкурсах красоты не увидишь разом столько молодых и красивых женщин! Все одна к одной красотки, веселые, улыбающиеся, готовые скрасить тебе жизнь, готовые, как ты говоришь, выполнить все твои желания, даже самые-самые… Милиция тоже не дремлет: за несколько минут до того, как корабли причалят, она делает массовую облаву, всех этих красоток хватает и рассовывает по «черным воронам», везет на выяснение. Понятно, что предъявить ничего не могут, да и не предъявляют, тут важно дать моряку сразу на трапе не попасть в их загребущие лапы. Дать ему шанс…

– Ну и как? – спросил Ас-Зайдин жадно. – Срабатывало?

Видно было, что он очень переживает за русских моряков. Хотя бы один поступил по-американски!

Иван осмотрел его с головы до ног, с превосходством бессмертного бога над Ванькой-придурком, обронил с брезгливым удивлением:

– Как могло сработать? Это значило бы сменить натуру. Свинья, дружок, грязь найдет! Не этих шлюх, так других найдут. Пусть власти, жалея моряков, ближние к порту кабаки закрыли на санитарный день, так все равно наши орлы пройдут мимо сбербанка, найдут способ прогудеть до последней копейки, а потом будут бичевать в порту до следующего рейса!

Дмитрий проговорил тоскливо:

– Что такое в нашем характере? Воровать – так миллион, а иметь – так королеву? Понятно, что только мы могли взяться строить коммунизм. Светлое будущее всего человечества!.. Другие пили и жрали в свое удовольствие, а мы для всего мира горбатились, пупки надрывали, для всех же строили!.. Хотя бы одна тварь помогла.

– А если бы все же построили, – добавил Иван со смехом, – то они первые вломились бы в это здание! Нас бы, обессиленных, оттерли. А когда мы попытались бы войти следом, нам бы сказали, что мест, значится, уже нет…

Снова у костра было молчание. Но не тягостное, а торжественное, словно минутой молчания почтили доблестных предков, что ехали за туманом, строили пирамиды и коммунизм, несли ислам через Пиренеи, зачем-то поднимались на самые высокие горы, пешком добирались до Северного полюса, чтобы там погибнуть…

Дмитрий поднялся, в груди нарастала щемящая боль. Виолетта вскинула на него прекрасные глаза, доверчиво улыбнулась. Он протянул руку:

– Встаем.

Она легко подхватилась на ноги, едва коснувшись его руки, словно получила заряд силы. Юный Ас-Зайдин взглянул на нее, щеки мгновенно залило краской, он с такой поспешностью опустил голову, что лязгнули зубы. На этот раз Виолетта пренебрегла трусиками, Ас-Зайдин успел увидеть тончайшие золотые волосы вокруг интимного места, даже не волосы, а детский пушок, хотя все остальное было потерто и набухло кровью.

Она прощебетала:

– Как скажешь, мой загадочный принц!

– Ого, – сказал Дмитрий. – Ты знаешь такие слова…

– Еще бы, – ответила она лихо. – Перед поездкой нам прочли краткую лекцию о нравах и обычаях этой страны.

Он уже уводил ее от костра, чувствовал, как разговоры умолкли. Спиной, затылком, всеми чувствами ощущал, что все смотрят им вслед. В неподвижном воздухе остался мощный зов молодой и созревшей самки. Сильный и власт­ный зов. Край микроюбочки едва прикрывает ее ягодицы до половины, все видят, как красиво и ритмично двигаются обнаженные полушария юной американки, словно мерно пережевывают жвачку.

Ему даже почудился мощный вздох, что вырвался разом из всех боевиков, когда он сворачивал за каменную стену.

– Зачем? – спросил он.

– Что «зачем»? – переспросила она.

– Зачем, говорю, вам знать нравы и обычаи чужих стран? Разве США в чужие монастыри не заходят со своим уставом?

Она поняла, просияла, ответила с гордостью:

– Конечно, со своим! Надо же просвещать эти дикие народы. Наш устав – самый лучший и правильный! Но мы не жадные, несем по всему миру и совершенно бесплатно даем его всем. Учим, как жить.

Он пробормотал:

– Ну, не совсем и бесплатно…

Она удивилась:

– Ты о чем?

– Говорю, что иногда этот устав приходится подкреплять ударом крылатых ракет…

Она просияла еще сильнее, кивнула:

– Да-да, ты прав! Моей стране приходится идти на большие расходы. Каждая крылатая ракета стоит неде­шево…

Стена снизилась, ушла в землю, только кое-где остались ноздреватые камни. Если на родном севере – глядя отсюда, Украина тоже север! – все валуны обязательно гладкие, как бараньи лбы, как огромные окаменевшие яйца доисторических зверей, здесь же словно окаменевший сыр с его крупными неопрятными порами…

Дмитрий направился к длинному камню, похожему на ложе, Виолетта с готовностью устроилась первой, а когда Дмитрий сел, улеглась к нему на колени и положила узкую ладонь на змейку джинсов. Камень за день напитался теплом, ладонь Виолетты тоже была теплая, ласковая, по всему телу началось ленивое шевеление, струйки крови потекли в направлении ее пальцев.

Всю западную половину неба охватил закат. Сперва небо просто стало алым, а потом краски наливались и наливались пурпуром, в России уже давно бы перешел в багровый цвет, затем небо буднично потемнело бы, уступая беззвездной ночи, а здесь проступают все новые оттенки красного, ярко-красного, дрожь пробегала по телу, когда он поднимал глаза и охватывал взглядом это зрелище богов, этот багровый занавес, который вот-вот раздвинется…

– Красиво, – прошептал он. Устыдился, что со своим бедным языком горожанина не мог найти других слов, только это стандартное, повторил с усилием: – Как красиво…

– Зрелище! – согласилась она. – Жаль, фотоаппарата не захватила. За такой снимок можно бы пару сотен долларов отхватить хоть в «Чикаго трибюн», хоть в самом «Манхэттене».

– Да нет… просто красиво…

– Зрелище, – повторила она одобрительно. – А чтобы такое повторить на Силиконе, надо два десятка программистов, неделю работы и с полмиллиона долларов на прибамбасы! А тут все бесплатно.