Труба Иерихона - Никитин Юрий Александрович - Страница 56

Пуговичка на полупрозрачной блузке лопнула. И без того едва прикрытые груди бесстыдно вывалились. Олейник убедился, что с такой фигурой бюстгальтеры в самом деле ни к чему. Коротенькая юбочка задралась, обнажая розовые трусики с выпяченным, как челюсть боксера, массивным лобком.

Олейник оценивающе посмотрел на бандита, на заложницу, снова на бандита. Тот прокричал:

– Все назад!.. Иначе…

– Да все понял, – прервал Олейник. – У тебя какой пистолет? А, магнум… сурьезная вещь… Но всего семь патронов, восьмой в стволе… Верно? Маловато. Хочешь, дам автомат? И два запасных рожка?..

Бандит смотрел ошалело. Женщина хрипела, прекрасные глаза умоляюще смотрели на подтянутого молодого майора с жестоким, как у ангела смерти, лицом.

– Чего? – спросил бандит тупо.

– Автомат дам, – повторил Олейник любезно. – Чтобы ты и остальных сук положил вместе с их хозяевами. Хочешь?

Бандит смотрел ошалело. Пугливо огляделся по сторонам, но омоновцы с мест не двигались. Все гости с восковыми, как у мертвецов, лицами молча дрожали за столами. Даже роскошные женщины с холеными телами и безукоризненными лицами не визжали, не хлопались в обмо­роки.

– Ты чё? – сказал бандит. – Ты чё?

– Ну, решайся, – сказал Олейник нетерпеливо. – Тебе ведь можно, а вот мне нет. Может, отведешь душу? Перебьешь всех этих вшей? Ты ж тоже ненавидишь!

Глаза бандита округлились. Майор омоновцев говорил очень серьезно, в голосе звучала горечь.

– Ты чё? – повторил бандит неуверенно. – Ты не дури. Просто все сдайте назад… и все. Малость, на пять шагов… Я сейчас выскользну через заднюю дверь, а там ее отпущу…

– Кого? – спросил Олейник. – Дверь?.. Дурак, ничего не понял. Мысько, убей. Постарайся обоих одной пулей.

Бандит выронил пистолет, как будто тот жег ему пальцы, но опоздал: Мысько не сдвинул автомат ни на миллиметр, только лишь нажал на спусковой крючок. В напряженной тишине выстрел грянул, как из танкового орудия. В правом глазу бандита образовалась клокочущая дыра. Женщина с визгом сбросила волосатую руку. Кровавая борозда обезобразила ей скулу, половину уха сорвало пулей.

В казино кто-то вскрикнул, несколько человек рухнули вниз лицом, руки заученно забросили на затылки. Остальные стояли неподвижно, лица белые как мел, руки и ноги тряслись. В глазах и голосе этого беспощадного майора была просьба дать ему шанс хоть что-то расценить как сопротивление, попытку к сопротивлению, хотя бы к бегству…

ГЛАВА 30

Это очень далекий от Москвы край, где тигра называют тигрой, кедр – кедрой, где не знают слова «пятьдесят», а только «полста» и где даже школьники считают: полста один, полста два, полста три…

Это край, где заросли бамбука, выросшего за ночь, перегораживают дорогу в тайге. Это край, где чудовищно толстые тропические лианы, на которых можно перебрасывать не только Тарзана, но и танки через пропасти, обвивают совсем уж чудовищной толщины сибирские кедры. Это край, где встречаются на одной поляне леопарды, тигры, медведи и северные кабаны… где по болотам и берегам рек среди кувшинок и лилий растут священные индийские лотосы…

Словом, это Уссурийский край. С нашего берега хорошо видно китайские домики на том берегу Амура, крестьян, скот. Рыбаки то и дело заплывают на нашу сторону, ловят рыбу у самых берегов, иногда тут же и продают, а когда проносится катер пограничников, прячутся на том берегу, к которому окажутся ближе.

На этом, к примеру, их знают как облупленных. Иной раз в самом деле прячут, ибо симпатии всегда на стороне догоняемых. Китайцы – народ хитрый, но работящий и благодарный. Кто к ним хорошо, того отблагодарят сторицей. Так что жители пограничных земель знают китайцев. Хорошо знают. И хитрых, и подлых, и честных, и придурковатых, и всяких-всяких…

Савелий неспешно снимал чистой тряпицей последние следы смазки. Было время, когда он сам изготавливал жаканы, заливая свинец в пробки от одеколона. Одеколон, естественно, выпивали за его дешевизну, зато отлитые в пробках жаканы получались страшными: резьба позволяет наносить страшные раны – лось или медведь сразу падает, сраженный наповал. Все внутренности всмятку, не приходится бегать по кровавому следу. Да и зверь не мучается.

Сейчас же у него отличная снайперская винтовка. Вообще-то у него нет на нее документа, но охотники Уссурийской тайги всегда пользовались прекрасным нарезным оружием, в то время как остальным охотникам в европейской части России позволялось только гладкоствольное. Но там охотники – просто любители, а здесь – профессионалы, кормятся охотой. Потому здесь для охоты всегда было разрешено нарезное оружие. Еще мальчонкой он купил пятизарядный карабин «Лось», не расставался до тех пор, пока не удалось купить в расползающейся воинской части пару хороших снайперских винтовок…

Снайперская окупила себя в первый же сезон. С любого расстояния бил зверя наповал, не повредив шкуры, не раздробив черепа, на которые так падки городские любители.

Он вздрогнул от истошного вопля за окном. Слышно было, как громко хлопнула калитка. Испуганно закудахтали куры, послышался скрип ступенек на крыльце. Дернули дверь, в сенях загремело сбитое пинком ведро.

Савелий опустил винтовку, ждал. Дверь распахнулась, на пороге возник высокий сутулый мужик с изрезанным глубокими морщинами лицом и длинными волосами. Игнат, его сосед, втрое моложе, но из-за пристрастия к чифирю выглядит едва ли не ровесником.

– Ну что, – заорал он с порога, – все копаешься?

– Тише, – сказал Савелий недовольно, – всю рыбу распугаешь.

Игнат с недоумением огляделся:

– Рыбу?.. Какую рыбу?.. Сам ты рыба. Пошли быстрее, народ уже бежит к хате Бурундука.

Савелий буркнул:

– Что стряслось? Врываешься, как пьяный хунхуз в хату китайца, орешь, как весной лось…

– Ты даешь, – изумился Игнат. – Ты чё, даже радио не включаешь?

– А там все брешут, – отмахнулся Савелий. – Только лес не брешет. Так ты пойдешь со мной завтра? Надо встать на зорьке. Я такое стадо свиней вчера видел прямо у Черной балки…

Игнат в великом возмущении всплеснул руками:

– Дикий ты человек! Ладно, радио не слушал, так пойдем, сам увидишь. Своими глазами. Если не лопнут!

Небо дрожало и качалось от гула тяжело груженных транспортных самолетов. Из чрева высыпались темные комочки, в воздухе за ними тянулись тонкие следы, затем над головами раскрывались серые купола, под цвет неба. На особых парашютах десантировались танки, ящики с оружием.

Огромные транспортные вертолеты появились со стороны Японского моря последними. Поляны им казались тесными, они опустились на берегу Амура, присели на коротких лапах. Откинулись пандусы. На землю быстро скатывались быстрые юркие десантные танки, бронетранспортеры, самоходные орудия.

Генерал Джон Ковалеф на джипе быстро поднялся на холм. Каждое движение он мог сверять с картами, получаемыми со спутников, вот и сейчас на экране видно, как движется его точка из квадрата ДВ-28 в квадрат ДВ-29, это предупредительные компы докладывают о перемещениях его джипа, но он предпочитал осматривать все по старинке, на глазок.

Возможно, это нежелание во всем полагаться на электронику и задержало его надолго в полковниках, хотя во всем остальном он был блестящим офицером. Но когда встал выбор, кого назначить командующим десантом, вспомнили чувствительность туземцев к продвижению здесь, за океаном, «своих». Поляки впадают в восторг при имени Бжезинского, грузины ликуют, что во главе объединенных штабов стоит грузин, а русские легче примут оккупацию, если во главе высадившихся войск будет стоять их соотечественник.

И вот теперь он, спешно произведенный в генералы, гордо осматривает окрестности. За спиной – непомерная ширь Амура, на той стороне китаезы тоже ломают головы, из-за чего же их экстремисты вдруг так вскипели, едва ли не вплавь хотят одолеть Амур и вернуть «исконные земли», в далекой Москве тоже сопят и чешут репу и еще долго будут чесать, а когда опомнятся, уже весь Дальний Восток будет говорить на английском, а Восточная Сибирь будет умолять, чтобы американский десант высадили и у них…