Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович - Страница 35

Руки думали за меня, я опомнился, только когда мгновенно оказался перед зверем и вонзил длинный меч ему в пасть. Зверь взревел, выгнулся, зубы бессильно стиснулись на холодном металле. Я поспешно выдернул меч, готовый рубить и отражать удары, но зверь повалился на спину, открыв нежное белое брюхо, и застыл.

– Ничего себе, – сказал я почти разочарованно, – так быстро? Я уж изготовился драться…

– Господин! – вскрикнула женщина страстно. – Теперь я твоя добыча! Возьми меня, возьми меня поскорее… ах-ах, возьми меня отсюда!

– Ага, – ответил я. – Всего лишь отсюда? А то я уж возликовал.

Пока осматривал цепи, раздумывая, как лучше расклепать, или же надо начинать с болтов, женщина вскрикнула, а от воды послышался плеск. На берег выползали два зверя, точные копии убитого, наверное – братья, а дальше высунулись из воды и быстро приближались к берегу острые, как кили, гребни чудовищ.

– Об этом ничего не говорилось! – вскрикнул я.

– Где?

– В Пророчествах, – огрызнулся я. – Где же еще? Или у вас другие авторитеты?.. У, инфиделы, гяуры нечестивые…

Я торопливо бросился вперед, там встретил атаку, рубил как можно быстрее этих озверевших дельфинов. Меч с легкостью рассекал их тела, мне нужно только успевать наносить удары, попадать по головам или по спинам, но они надвигались, я отступал, когда же кончится этот нерест, наконец спина уперлась в камень. Девушка шумно тряслась, так что камень гудел, как телеграфный столб в непогоду.

– Не бросай меня, – прохныкала жалобно.

– И рад бы, – откликнулся я, – но как?

Меч мой мелькал как молния, рубил и рубил, отступать некуда, мы окружены, я задыхался от усталости, рыбьей слизи и ошметков чешуи, когда заметил, что река уже очистилась от острых плавников, скоро эти тупые дельфины кончатся, а еще ищут у них разум, чего же лезут, как лемминги, уже ведь понятно, что если я не упаду – украду сковороду, в смысле, победю…

Хрипя и задыхаясь, я дождался последнего тупаря, воткнул в него меч и повис на нем, как мокрая тряпка. В груди хрипит и клокочет, как порог Ненасытец на Днепре, горло раскалилось от частого дыхания, легкие горят и дымятся. Над головой ликующе прокаркало:

– Осанна герою!

– Не сломай меч, – донесся голос волка.

Я отлепился от меча, в спину ударила каменная глыба, я привалился, жадно хватая воздух широко распахнутым ртом астматика. Девушка с ужасом смотрела на побоище. Некоторых я распластал так, что выпали даже молоки, но ни одна рыбина не вывалила икру. Впрочем, это понятно, чего это я разудивлялся, мудрец.

Спасенная шумно дрожала, жалась ко мне обнаженным бедром, пышным и горячим. Я кое-как отклеился от камня, ее бедра сейчас не заводят, уж не знаю почему, доковылял до Рогача, волк с сочувствием смотрел, как я с третьей попытки сумел взобраться в седло.

– Это было зрелище, – сказал он мне.

– Правда?

– Правда, – подтвердил он. – Вы дрались красиво, мой лорд!

– Главное, чтобы красиво, – согласился я. – А то есть идиоты, что не понимают… Им правду жизни подавай! Откуда они только и берутся…

Девица смотрела на огромного рогатого коня глазами, полными ужаса, даже волка так не боится, что странно, я протянул руку, однако спасенная отпрянула:

– Боюсь!

– Волка? Или ворона?

– Этого… с рогом…

– Да не трясись, – сказал я с легким нетерпением, дыхание мое восстановилось, я заметил снова, что фигура у нее еще та, не зря выбрали для взятки тамошнему богу реки.

Ворон каркнул подозрительно:

– Она не девственница.

А простодушный волк счел своим долгом пояснить простодырому варвару, то есть мне:

– Единороги позволяют к себе притрагиваться только девственницам.

Я спросил подозрительно:

– А как же я?

Волк замялся, посмотрел в сторону, мне почудился в его желтых глазах стыд за мою явную непорочность, я вспыхнул, хотел начинать спорить, доказывать, но ворон закаркал громко:

– Нам можно, нам можно!.. На мужчине все та же шапка, как говорит народ.

Я поймал женщину за руку и вздернул к себе на луку седла. Волк подпрыгивал, стараясь разглядеть, как это я ее усаживаю. Когда есть повод поизгаляться, куда и солидность пропадает. Конь пошел шагом, потом рысью. Я спросил:

– Где твоя деревня? Вон те домики?

– У нас село, – возразила она обидчиво, потом, всмотревшись в мое лицо, добавила нерешительно: – Но ты ведь… Ракорд?

Я подумал, сдвинул плечами.

– Да вроде бы нет. Вообще-то я Гакорд.

Она просияла:

– Ну да, конечно же, Гакорд!.. Это я сама спутала! Гакорд, конечно же, Гакорд!.. Младший сын Нибедунгов, из Малых Овражков!.. Тебя искали какие-то в капюшонах, когда ты исчез в позапрошлом году, и совсем недавно приходили снова.

Я насторожился, хотя речь не обо мне, но что-то встревожило, я переспросил:

– Кто приходил?

Рогач пошел галопом, тоже любит быструю скачку, копыта загрохотали, как частая барабанная дробь. Девушка прижалась ко мне, ветер растрепал ее волосы и стегал по моему лицу, но весьма приятно, приятно. Она подняла голову от моей груди, всматриваясь в нависающее над нею лицо.

– Да те же самые, в капюшонах!.. Сказали, что ты снова объявился. Посулили всем в селе награду, чтобы сразу донесли о твоем возвращении. Представляешь, десять золотых монет только за то, чтобы сообщили!

– Представляю, – ответил я медленно, – а сколько за саму голову?

Она оторопела, над головой прошелестели крылья, голос с неба каркнул:

– Нисколько. Знают, что и всем селом тебя не схватить!..

ГЛАВА 15

Девица отстранилась, я уловил в ней колебание, словно бы и узнает меня и не узнает, мол, слишком изменился за полтора года. Деревья проносятся мимо со скоростью телеграфных столбов на Окружной, конь идет ровным галопом, даже не галопом, а черт знает чем, дробный стук копыт слился в ровный шелест шин по бархатному после ремонта покрытию. Ветер свистит в ушах и старается выдрать волосы. Моя спасенная наверняка пожалела, что не села за спиной, конечно же, широкой и надежной, я ведь герой с трехручным мечом, не черт-те что и пряжка сбоку… хотя и здесь приспособилась, так сумела вжаться в меня, что это я ее, как жемчужину створками раковины, укрываю от ветра, от солнца, вообще от наглых взглядов волка и ворона.

Холм уплыл, как занавес в оперном театре, среди синевы и зелени проступили оранжевые грибки соломенных крыш. Домов не меньше двух десятков, крупная деревня, почти село, живут вольготно, судя по тому, что гуси огромной стаей перебираются от одного озерка в другое, побольше, а за агромадным стадом топает один-единственный мальчишка-пастух.

Волк начал притормаживать, сказал с неудовольствием:

– Мой лорд… мы с этой пернатой лучше подождем вас во-о-он на той стороне села. Мы – романтики, разве ночь под крышей сравнится с ночью под звездным шатром у костра?.. И мясом можно назвать только то мясо, которое недавно бегало, а сейчас на вертеле над углями!

Я отмахнулся:

– Да вы вообще сыроеды, малаховцы! Здоровье бережете, как не стыдно? Хорошо, я не задержусь надолго.

Оба разом взяли в сторону, волк даже ноги забрасывал набок при беге, а ворон заложил вираж, обходя по дуге дома, сараи, конюшни, где мог затаиться мальчишка с луком, а то и взрослый, решивший проверить умение стрелять по движущейся цели. Конь перешел на рысь, дома впереди выстроились по обе стороны дороги, я спросил у пригревшейся спасенной:

– Ну, и где твой дом?

Она вздрогнула, подняла набрякшие веки, лицо уже сонное, одуревшее, вяло ткнула пальцем в линию горизонта:

– Вон там… За Малыми Овражками будут Серые Мхи, а через два оврага – Болотище. Я из Болотища.

– Ого, – сказал я. – Что-то тебя далековато везли. Что, не сумели на месте утопить?

Она содрогнулась:

– У нас речка мелкая.

– Тогда понятно, – рассудил я. – Ты вообще-то для крупных дядей.

У первых же домов я пустил коня шагом, чтобы не стоптать детей, из двора третьего дома выскочил крупный парень скандинавского типа, золотоволосый и голубоглазый. Я не успел опомниться, он подбежал, ухватил за стремя. Лицо его было таким счастливым, что я не нашелся ни с готовой шуточкой, ни с приколом, ни вообще, только смотрел на него сверху вниз, а он прокричал счастливо: