Трансчеловек - Никитин Юрий Александрович - Страница 80

– Из первого поколения, – напомнил Зельд, – заставшего тот дикий мир, нас, увы, все меньше и меньше. Болотников сформулировал закон, по которому дольше всех продержатся ученые, поглощенные какой-то безумной идеей, которой отдаются целиком. К примеру, разгадать тайну черных дыр и проникнуть через них в другие вселенные, лично побывать в недрах микромира…

Он посматривал испытующе, я невесело улыбнулся и на миллисекунду приоткрыл узкий канал в мое сокровенное, ради которого живу и буду жить, какие бы испытания меня ни встретили. Он охнул, глаза увлажнились, порывисто схватил меня за руку и крепко пожал обеими руками.

– Простите, Володя!.. Приношу свои искренние… Ох, все слова в таких случаях тусклые и серые…

Он приоткрыл свой прямой канал чувств, и меня ошеломило горячее сочувствие и сердечное тепло этого вообще-то с виду очень суховатого и прагматичного человека.

– А как ты? – спросил я напрямик. – Сам-то как? Не чувствуешь этой подкрадывающейся дури?

Он покачал головой.

– Нет.

– Точно? – перепросил я.

– Будь уверен, – сказал он.

Я все еще смотрел недоверчиво.

– Ты сам сказал, что только мы и остались из динозавров. Все остальные – малолетки! Так что тебя держит?

Он замялся, отвел глаза, затем поднял с усилием и сказал с явной неловкостью:

– Знаешь, стыдно сказать, но я всю жизнь изучал квазаги…

Я удивился:

– Квазары? А они при чем?

– Их тоже изучал, – ответил он с той же неловкостью, – но специализировался по квазагам. Квазары, как ты знаешь, звезды, а квазаги – галактики. Всей моей жизни не хватит и приблизиться к разгадке… но когда мне попались на глаза эти полубезумные проекты насчет будущего нанотехнологий… ну, именно та часть, где говорится о замене живых клеток наноботами, а потом есть шанс перейти в силовые поля… я ощутил, что если мне светит даже самый крохотный шанс, то не попытаться воспользоваться – безумно! Понимаешь, я теперь каждый день мечтаю, что когда-нибудь сам полечу к квазагам и на месте разгадаю их тайны!

Он смотрел сперва виновато, будто оправдывался – ишь, долгой жизни восхотел! – но на моем лице нет осуждения, потом он вспомнил, что я точно так же соблюдаю все правила, чтобы жить долго, чтобы не просто жить долго, а постоянно продлять любыми способами, а что по этому поводу говорит церковь или Марья Иванна – нас не щекочет, сказал просительно:

– Но ведь вас… заставило?

– Да, – ответил я.

– И это для вас не менее великое?

– Да, – повторил я и усмехнулся про себя: для Зельда высшая мерка – квазаги, и эти его слова не оскорбление, а сравнение с самым величайшим явлением во Вселенной. – Для меня ничего нет более святого.

В его добрых глазах вопрос, но я видел, как он, поколебавшись, сказал автопилоту:

– Прибавь скорость! Что-то ползем, как черепахи.

– И так превышена скорость, – ответил музыкальный женский голос, я сразу представил себе обиженную блондинку с голубыми глазами и взбитыми над лбом волосами. – Я могу повредить крылья…

Зельд вздохнул.

– По-моему, это все-таки слишком: наделять машины инстинктом самосохранения. Они начинают бояться собственной тени!

Докладчик, Болотников, начал достаточно откровенно, что характерно для жителей этого века, но шокировало бы живущих в двадцатом веке, создавших необходимую тогда политкорректность:

– Мы не будем говорить о тех двух миллиардах жизней, что уже прошли, не будем и о тех трех, которые вскоре уйдут, по нашим оценкам. И хотя это девяносто процентов населения планеты, но в наших расчетах ему уделен всего один абзац. Главная же задача, которую мы должны решить, – это сохранение интереса к жизни у людей творческих! На конгресс собрались, не побоюсь этого слова, настоящие звезды мировой науки, так что баталии будут жаркими. Надеюсь, они выльются в какие-то конкретные действия. Первым слово для доклада предоставляю господину Зельду, приготовиться Дольфусу.

Несмотря на то что мы постоянно проводим подобные совещания виртуально, сейчас по старинной традиции собрались в Ганс-хаусе, чтобы всмотреться друг в друга и, как печально заметил Зельд, вовремя обнаружить у коллеги признаки усталости и нежелания жить дальше.

– Многие уходят из жизни, – доказывал Зельд, – исходя из осознания законченности работы, ради которой появились на свет. Так, Сковорода сам выкопал себе могилу, лег туда со словами «Мир ловил меня, но не поймал» и умер. Так умер Гоголь, так ушли из жизни очень многие…

Один из академиков выкликнул с места:

– Люди, уж извините, не лососевые! Это они, отметав икру, считают, что главная и единственная задача выполнена, можно и помирать. У человека, простите, одни решенные задачи должны сменяться нерешенными!

– Это в идеале, – согласился Зельд, – но все мы люди, все – человеки. И ничто человеческое нам не чуждо, в том числе слабости и упадки духа.

Еще один из академиков, Сони Листон, заметил с несвойственной ему нерешительностью:

– А не потому ли уходят, что все сильнее начинает мучить вопрос: а что там, на той стороне?..

Зельд не понял, удивился:

– На какой?

– По ту сторону жизни, – объяснил Листон терпеливо. – Что после смерти? Когда человек не просто понимает, но и чувствует, что в принципе бессмертие достигнуто, а это значит, что все задачи, проблемы и вопросы могут быть решены… кроме одного-единственного: как это – быть мертвым? Что чувствуешь?

Зельд фыркнул:

– Да ничего, это ж понятно!

– Понятно-то понятно, – ответил Листон уклончиво, – но это умом понятно. Только умом. А мы же не зря оставляем человеку все-все эмоции? Вот эти эмоции и твердят…

Он умолк, засмущавшись. Зельд послал в мой мозг короткий импульс, в котором я прочел: уже ради этого стоило приехать на конференцию, чтобы вовремя заметить предлетальный период у Листона и постараться успеть что-то сделать. Он гений, а потеря каждого гения – невосполнима. Это простого народца пусть вымрет еще пару сот миллионов, ничуть не жаль, пусть мрут, а потеря каждого умного человека наносит явный ущерб и даже боль, словно тебе самому отрезают палец.

2091 год

Ищем, что предпринять против самоубийц. Что-то тянет человека покончить с собой, какое-то любопытство: а что там, за гранью? В ряде ведущих научно-исследовательских центров начали срочно искать ген самоубийства. Дискуссия в обществе: а не разрешить ли самоубийства, это же волеизъявление человека, к тому же природа так подает сигнал избавления от балласта.

Но, с другой стороны, природа действует по старинке, а у нас, людей, другие критерии, чем у животных, несмотря на общую биологическую основу. Те природные механизмы, которые природа встроила во все живые существа, пусть срабатывают, когда дело касается амеб, насекомых, рыб или ящериц, но что делать с человеком, нам уже виднее, чем медлительной и подслеповатой природе.

Нужно найти компромисс: оставить ген самоубийства, чтобы уходили самые слабые, но сильные, волевые и наиболее квалифицированные должны оставаться в строю живых. Тяжелая потеря, когда из жизни уходит крупный ученый в 70 лет, но вообще невосполнимая, если он же умирает в 200 лет со всем массивом накопленных знаний, умений, опытом. Значит, его стремление к смерти должно быть сильно ослаблено, чтобы жажда творчества и научных открытий пересиливала темный зов.