Семеро Тайных - Никитин Юрий Александрович - Страница 26

Гридень сбегал к коням, вернулся с длинным арканом. Торопясь, ему надели петлю на пояс, Миротверд зажег факел, а гридень начал опускаться в подземное хранилище.

Остальные держали веревку, то и дело с великим изумлением оглядывались на молодого, все еще невеселого парня в волчьей шкуре. Даже не поведет глазом в сторону открывшегося хода!

Миротверд сказал срывающимся голосом:

– Не знаю… даже если ничего не отыщем, все равно прославимся…

А гридень рядом просипел простуженным голосом:

– Да, мы сумели…

– Он сумел, – поправил Миротверд. – Но мы все сделали!

Веревка в их руках скользила рывками. Из дыры доносились вскрики, желтое пятно света иногда показывалось в темном проеме, все слабело и слабело. Когда в руках остался конец аркана, третий гридень сбегал к коням, принес все оставшиеся, связали накрепко, веревка снова пошла короткими осторожными рывками вниз.

Олег ожидал, что, когда все четыре аркана подойдут к концу, Миротверд опомнится, так почти и было, но взгляд управителя зацепился за пояс старшего гридня, и тот поспешно снял, пояс был длинный, шелковый, такие же и у других, а когда связали их тоже, спуск смельчака продолжался.

Наконец им пришлось лечь на животы, веревку держали в вытянутых вниз руках. Олег видел их побелевшие от напряжения лица. Веревка раскачивалась, из темной дыры вроде бы доносился далекий крик, затихал, потом слабые звуки слышались снова.

Внезапно Миротверд вскрикнул:

– Тащим!

Они с трудом встали на колени, держа веревку на вытянутых руках, на лицах были страх и сумасшедшая надежда, словно из этой темной норы могло появиться невероятное счастье для всех людей на свете.

Веревка шла медленно. Кольца ложились одно на другое, и, когда там вырос целый холмик, Олег смутно удивился, что опускаться пришлось так глубоко. Наконец гридни весело заорали, в темном проеме что-то мелькнуло, исчезло, а еще через пару саженей веревки появилась лохматая голова.

Гридень с трудом перевалился через край, его подхватили и оттащили. Он лежал на спине, жадно хватал мокрым ртом воздух. Лицо было в крупных каплях пота, на лбу и висках надулись толстые, как пиявки, жилки. Когда он разжал кулак, Миротверд вскрикнул.

На ладони блистали золотые монеты и драгоценный камень немыслимой чистоты! Монеты были странные, четырехугольные, но толстые, с непонятными знаками, камень походил на рубин, но только походил, от рубина отличался так же, как великолепный боевой конь от мелкой селянской коняги.

– Я только… – прохрипел воин с укором, – только сумел дотянуться… до верхушки горы из злата… Вы что же, не могли опустить хоть чуть ниже?.. Там же этого злата и каменьев… цельные горы!.. Только внизу темно… Сколько там… не узреть…

– А факел? – сказал Миротверд. – Бросил бы факел!

– Он сгорел, – прохрипел воин, с трудом восстанавливая дыхание, – когда я увидел вершинку этой… золотой горы… А зачерпнул уже по памяти… Раскачался и…

Один из гридней сказал, не отрывая жадных глаз от золота и камня в ладони Миротверда:

– Рисковый! Мог бы и оторваться. Мы ж тебя еле-еле держали! Пояса уже начали распускаться.

Олег смотрел на их счастливые лица, выпученные в восторге глаза, а в сердце были недоумение и горечь. Не потому ли он спокоен, что уже видел сокровище побольше, противников посильнее, миры диковиннее, и теперь ничто не взволнует…

Как заставить их пойти за ним, стучало в висках так, что вздрагивал от острых уколов. Я могу расколоть землю, приподнять край неба, могу сдвинуть гору… или даже горный хребет, но не могу заставить даже самого слабого человечка поступить так, а не иначе!

Таргитай мог, мелькнуло тоскливое. Он целые племена ссадил с коней, заставил заниматься землепашеством. Но Таргитай мог заставить делать только то, во что верит сам, а верит лишь в то, что понимает… а какое понятие у дурака? Только и того, что человеческие жертвы стали приносить не Мечу – символу конных набегов, а теперь живьем закапывают в Матерь-сыру землю, чтоб-де урожай был хорош, пшеница вовремя поспела, чтоб свиньи не потолочили…

Потому и стал Таргитай богом, что дурак, дурак простому люду понятнее. Он говорит на их языке, а если язык подвешен хорошо, умеет петь и играть… просто божественно, то народ за таким идет, слушает, верит, а своим поклонением превращает в бога. Но как, оставаясь человеком, – ибо мудрый не сможет стать богом, – как убедить людей жить по-людски, а не по-зверски?

Глава 14

Пытаясь себя расшевелить, разжечь «простыми человеческими слабостями», он заглянул в темную дыру. Пахнет, как из старой темной могилы, тленом и запустением.

– Это золото принадлежало не вам, – предупредил он. – Взяв его, берете и всю кровь, пролитую за него.

Гридни смотрели и слушали с великим почтением. Миротверд кивнул:

– Да, такое золото приносит несчастья… Но оно долго не залежится ни в руках нашего царя, ни в наших руках.

Гридни заулыбались, по их простым честным лицам Олег видел, как будут пить и гулять на свою долю, каких девок щупать, каких гусляров найдут песни петь.

– Как знаете, – ответил он и сам подивился своему равнодушию. – Как знаете…

Миротверд внезапно сказал ему в спину:

– Да, ты видишь совсем не так, как все мы. Ты единственный из всего этого царства, кто смотрел правильно… Несчастный.

Олег вздрогнул, ощутив, что ледяная скорлупа отчуждения треснула и рассыпалась мелкими льдинками. Тело, как обнаженное на ветру, внезапно ощутило движение воздуха.

– Несчастный?

– Еще не знаешь? – спросил Миротверд. – Ничего, ты еще совсем молод. Все горе еще впереди.

– Я чувствую, – пробормотал Олег.

– А как иначе? – спросил Миротверд, что-то в его голосе насторожило Олега, он всмотрелся в старого управителя и вдруг понял, что этот угрюмый и невеселый человек не просто умен, а мудр, очень мудр… но чем-то сломлен. Раздавлен, и Олег со страхом понял чем.

Гридни переседлывали коней, веревки смотали в петли и повесили на седельные крюки. Миротверд дал одному монету:

– Скачи во весь опор! Если Колоксай еще не вернулся с охоты, скачи туда!.. Пусть бросает все и мчится сюда.

– Сделаю, – пообещал гридень истово. – Думаю, он бросит даже своих молодых жен!

Конь встал на дыбы, провизжал что-то на своем жеребячьем языке остальным коням, за ними остался затихающий стук копыт и тающая полоска дорожной пыли.

Глаза Миротверда как привязанные повернулись к оставшимся сокровищам на ладони. Из груди вырвался тяжелый вздох.

– Видеть дальше других, – сказал он невесело, – это выглядеть сумасшедшим. Все, мол, не видят, а ты один видишь? Либо обманщик, либо сумасшедший, что чертей по стенкам ловит. Твои речи непонятны, ибо противоречат всему, на чем стоят эти люди. Такие люди уходят либо высоко в горы, либо забираются в жаркие пески, либо забредают в самые страшные леса, куда не может ступить нога человека. Они становятся колдунами! Они могут вмешиваться в жизнь людей, но люди не могут вмешиваться в их жизни… Но ты, как я вижу, не хочешь забираться в горы?

– Нет, – прошептал Олег.

– Вот и говорю – несчастный. Уходи из мира простых людей… мы все простые, пока не забросали камнями.

Олег ответил ему прямым взглядом:

– Не уйду. И не стану приспосабливаться. Иначе и я потеряю способность видеть… и слышать!

Миротверд опустил глаза, его съежило, голос стал хриплым:

– Да, я тоже не понял завещание. Но мне его уже сказали так… словом, я уже был готов принять его таким, каким приняли все.

Олег не стал говорить, что и он услышал как все, разговор бесплоден. Молча слез с коня, бросил повод джуре:

– Прощайте.

Уже прошел несколько шагов к лесу, когда в спину раздался голос Миротверда:

– Хоть коня возьми!

– Нет, – ответил Олег, не оборачиваясь. – О коне тоже надо заботиться, кормить, расседлывать, вытирать пот, поить, следить за копытами…