Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 64

– Слезайте… Фу, старею.

Томас покачивался, одуревший от жара, скачки, грохота. В спину все еще пекло, страшная река еще близко, а Олег спрыгнул, Томас услышал голос:

– Да нет, Фол. Это у моего друга задница тяжеловата.

Томас всхрапнул от оскорбления, как кентавр, поспешно соскочил следом. Колени подогнулись, спина кентавра выше, чем у рослого боевого жеребца, Томас уперся ладонями в каменистую землю, разогнулся с достоинством высокорожденного.

Река страшно горела в десятке шагов, ветерок относил жар, но Томас чувствовал, как продолжают накаляться доспехи. Калика и Фол беседовали, Томас уловил насмешку в голосе кентавра, калика раздраженно оправдывался, промелькнуло что-то о бабах, затем Олег звучно шлепнул по лоснящемуся боку кентавра:

– Знаешь, когда начинается старость? Когда все молодые женщины начинают казаться красивыми.

Кентавр почесался, хвост его мерно шелестел по бокам. Какие мухи, подумал Томас, вместо веера…

Олег толкнул, Томас поспешно попятился от реки, успел поклониться их перевозчику с достоинством, хоть и наполовину человек, но зато другая половина – не какая-нибудь корова, а благородный конь, Томас разбирался в конях достаточно, чтобы оценить стать, красоту и мощь ног этого Фола, высоту бабок, подтянутый пах и ширину костей груди.

Впереди их ожидала россыпь горящих углей, шагов десять в ширину, а края уходили за туманный горизонт. Хотя до углей еще с десяток шагов, в лицо подуло сухим нестерпимым жаром.

Олег вышел из-за скалы, присвистнул. Томас увидел одиноко стоящий большой котел. Смола булькает, в ней подпрыгивал такой же черный, в лопающихся пузырях человек с обугленной кожей. Кипящая смола сдирала плоть и скатывалась темно-коричневыми шариками. Томас едва успевал увидеть кроваво-красное мясо, как снова черные брызги пятнали, прилипали. Голова безволосая, безбровая, даже губы сгорели начисто, а накаленные крупные зубы на глазах устрашенного Томаса от жара лопались, как мелкие камешки в огне костра.

Рядом выругался калика. С той стороны по раскаленным углям в их сторону бежала собака. Томас ахнул и задержал дыхание. Багровые угли вспыхивали под лапами, разгорались жарче, злее. В ноздри ударил запах горящей плоти. Лапы на глазах дымились, горели, а когда собака выскочила на каменную плиту, подушечки лап исчезли начисто, она бежала на обугленных косточках, из глаз от невыносимой боли катились крупные слезы. В пасти она несла кусок льда, вода стекала ручьем.

Человек в котле заорал, разъяренно махал на собаку руками, гнал, а она, добежав до котла, встала на огрызки задних лап и уронила лед в кипящую смолу. Там зашипело, лед быстро превращался в пар.

Собака вильнула обгорелым огрызком хвоста, побежала, сильно хромая, обратно. Томас отвернулся, не в силах видеть, как вот так снова обгорелыми культяшками через эту россыпь раскаленных углей!

Человек в котле вскинул лицо к черному небу, завопил диким голосом:

– Господи!.. Не о прощении молю тебя, тварь ты!.. Наложи на меня еще больше мук… жги и терзай меня, истязай во сто крат больше… но только забери отсюда мою собаку!.. Ей-то за что мучиться!!!

Олег ухватил Томаса за плечо, потащил. У рыцаря лицо было белым, в глазах кипели злые слезы.

Навстречу дул злой, пронизывающий ветер. Доспехи быстро остыли, Томас чувствовал, как узкие струйки врываются в щели. Рубашка быстро высохла. Холодные струи неприятно холодили кожу.

Олег гнал почти бегом, камень гремел под тяжелыми сапогами. Каменная гряда приближалась, и только когда вбежали в тень, такую же черную, как деготь, Томас услышал, как волхв перевел дух:

– Ты голый без доспехов… а я – на этой равнине, где и спрятаться негде.

– Я не только голый, – признался Томас, – но и со снятой заживо кожей.

Олег метнул быстрый взор, Томас поспешно отвел глаза. Если он дважды ощутил чей-то недобрый взгляд на себе, то калика с его чутьем мог ощутить и нечто больше.

Запыхавшись, они взбирались по скалам, надо уйти как можно дальше от места, где их заметили, когда Олег насторожился, вскинул ладонь. Томас мгновенно замер. Некоторое время слышал только свое хриплое дыхание, надсадное, как у старого Змея, затем донеслись далекие удары железа о камень.

Олег хмуро бросил:

– Знакомо, не так ли?

Дальше была неслыханно огромная яма с круглыми краями. До противоположного края с полсотни верст, яма опускалась в бездну мелкими уступами. На каждом уступе черно от копошащихся фигурок, а стук кирок и молотов сливался в неумолчный шум, словно шел нескончаемый дождь. Марево пыли закрывало ту сторону, как и глубь, видно только, как на ниточках канатов выныривают комочки камня.

Томас проговорил ненавидяще:

– И тут каменоломня!

– Глядишь, – добавил Олег, – все тот же барон Оцет строит себе замок. А почему в аду должно быть что-то иначе? Как будто не люди его строят!

– Ладно, – прохрипел Томас, – как обходить будем?

– Зачем?

– Это тебе везде тепло, – бросил Томас раздраженно. – Думать, Истину искать, всякую хреновину придумывать на головы простых честных рыцарей…

– Простых королей, – добавил в тон Олег. – Простых, как твой конь.

– У меня не было простых коней, – огрызнулся Томас оскорбленно.

Ветерок качнул марево пыли, среди человеческих фигурок яснее проступили нечеловеческие, в полтора раза выше, с плетьми в длинных руках. Томас услышал окрики, свист рассекаемого воздуха, крики боли. Плети врезались в плоть каторжников с резкими хлопками, и в шум дождя часто вплетались эти щелчки, будто часть капель щелкала по туго натянутому бараньему пузырю в окне.

Олег присмотрелся, начал спускаться, выбрав узкую тропку слегка наискось. Томас оглядывался, держа меч наготове. Мокрые от пота, изможденные фигуры каторжников приближались. Олег пробрался над их головами, присел на корточки.

Каторжники с усилием втаскивали на толстых пеньковых канатах огромные глыбы с уже обтесанными краями. Каждый камень поднимали по восемь человек, жилы натягивались так, что едва не рвались от натуги. Под тонкой кожей, изорванной бичом, ребра ходили ходуном, а сиплое дыхание вплеталось в общий мерный шум каменоломни.