Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 49

Калика сгорбился еще больше. Глаза ввалились, а голос сел, стал хриплый от душевной муки:

– Сэр Томас… Я просто не хочу в прошлое.

Томас вскинул брови, ребенок беспокойно кряхтел и хватал его за железо.

– Как это?

– Сейчас другой мир, сэр Томас. Я счастлив… или почти счастлив. Чудеса исчезают, вместо колдунов все больше шарлатаны. Мир – наконец-то! – предсказуем, вычисляем, понятен. Почти предсказуем. Еще сотня-другая лет… ну, тысячонка-две, пусть даже три-пять, и о колдовстве забудут. А прошлый мир темен… Не в том смысле, что солнце не блистало. Еще как блистало, но по земле бродили чудовища, маги делили мир, герои истребляли друг друга чаще, чем драконов, сын убивал родителей, брат жил с сестрой, мать спала со взрослыми сыновьями и рожала от них детей, правая рука человека не знала, что делает левая, потому что жили не разумом, а чувствами. Да не так, как ты, а сиюминутными. Простыми! Как у червя или хищного зверя, что одно и то же. Тот мир загнан вглубь, но он жив, напоминает в жутких снах о своей мощи.

Томас заторопился, мало что поняв из глубокой речи, разве что там, в преисподней, встретят всех этих чудищ, магов, что делят мир, драконов и людей, что не отличают правую руку от левой, хотя для этого можно не покидать родную Британию.

– Ты только пальцем укажи. А я сам. Это же моя война, не твоя. Хоть ты и язычник, но что тебе христианские черти?.. Правда, твоих уже перебили…

– Да нет, благородный Томас, – ответил калика тяжело. – Хочется или не хочется, а делать надо то, что надо. Иначе уподоблюсь тем… что остались там, внизу. Я пойду с тобой. В свое прошлое, страшное и… стыдное. Только не остаться бы там…

Томас вздрогнул, озноб пробежал по всему телу, ушел через ноги в землю, и он увидел, как на пять футов вокруг выступил иней.

– Если я останусь, – заявил он, чувствуя в сердце сладкую боль, – то буду с нею… Это бесчестно, что она в царстве Тьмы, а я, здоровый и сильный мужчина, остался жить и наслаждаться Божьим светом!

– Пойдем. Надо пристроить байстрюка.

Томас брезгливо держал ребенка на вытянутых руках. Тряпки намокли, от них гадостно пахло, капало желтым.

– Героем будет, – утешил Олег хладнокровно. – Вишь как воняет.

Томас покачал головой:

– Это девочка.

– Тогда красивой, – решил калика. – Пойдем, ниже по течению должно быть селение.

Томас потянул носом:

– Дымом пахнет. Близко люди.

– Либо костер забыли охотники, – проворчал Олег, – либо сожгли чей-то дом…

Томас торопливо взбежал на пригорок, впереди открылось за леском распаханное поле, а дальше под солнцем блестели оранжевым соломенные крыши десятка бедных хаток. Слева на лугу паслось стадо коров, а по берегу важно шли белые гуси.

– Туда, – сказал Томас с облегчением.

– Туда так туда, – равнодушно согласился Олег. Он о чем-то напряженно думал, за Томасом шел как во сне. – Так они и примут… Будто своих голодных ртов не хватает.

Томас чувствовал правоту отшельника, но лишь стиснул зубы и шел дальше. Тряпки намокли и потеплели, даже стали горячими, а запах усилился. Калика издевательски хмыкал, приотставал, отодвигался, наконец брякнул:

– Как воняет, а?..

По тропке из деревушки брела, загребая стоптанными башмаками пыль, закутанная в тряпье нищенка. За плечами виднелась старая котомка, голые ноги в ссадинах, расчесанные до крови. Когда сблизились, Томас сперва рассмотрел над ее головой колышущееся облачко, а еще чуть погодя понял, что это стая кровожадных комаров. От усталости она даже не отбивалась, сморщенное лицо было обращено к земле.

Калика скользнул по ней равнодушным взглядом, а Томас, повинуясь порыву, спросил:

– Скажи, женщина, ты из этой деревни?

Нищенка подняла на него усталые глаза, лицо было изможденным, беззубый рот собрался в жемок.

– Нет, благородный рыцарь… Как я могу жить в такой деревне?

– Но ты шла через нее, – спросил Томас настойчиво, – ты могла знать, кто там добрее, кто богаче, кто мог бы…

Ребенок завозился, заревел тоненьким противным голосом. Калика поморщился, отступил на шаг. Нищенка впервые обратила внимание на сверток в руках Томаса.

– Ребенок?.. Он голоден, благородный рыцарь.

– Сам знаю, – огрызнулся Томас.

Он сделал движение идти, но нищенка протянула обе руки:

– Дай его на минутку мне… У меня еще осталось молоко… может быть.

Олег видел, как поморщился Томас, но ребенок возился, орал и дрыгал всеми четырьмя. Сквозь тряпки проступило желтое, закапало через пальцы рыцаря на ноги. Томас с неохотой сунул ей вопящее существо:

– Ну-ну, попробуй.

Нищенка ловко приняла ребенка одной рукой, другой раздвинула тряпье на груди. На миг Томас увидел дряблую сморщенную кожу, и тут же ребенок жадно задвигал такой же сморщенной мордочкой, послышалось торопливое чавканье, будто маленький поросенок хлебал из корытца. Томас с облегчением перевел дух, калика кивнул с ленивым одобрением: мол, замолк гадкий свиненок, не будет верещать всю дорогу.

Когда ребенок наконец отвалился, опузыревший, толстый, и сразу же заснул, нищенка с видимой неохотой протянула его в железные руки:

– Он сыт, благородный Томас. Зайдите в третий дом от начала. Там бездетная пара, будут счастливы…

Она отвернулась и быстро пошла, сгорбившись и прихрамывая, укутанная в тряпки так, что не видно было ни волос, ни плеч. Калика присвистнул озадаченно, нищенка назвала рыцаря по имени, а Томас остолбенело смотрел на ребенка. Тот мирно спал, толстый и мордастый, но теперь от него гадостно не пахло, тряпки были совершенно сухие, и… пальцы Томаса перебирали нежнейшую ткань, чистую и благоухающую, словно ребенка только что выкрали из королевского дворца. Кончики пальцев нащупали твердые кругляши, будто среди дорогих пеленок кто-то засунул золотые монеты.

– Это она, – прошептал Томас.

Он влюбленно смотрел вслед нищенке. В глаза бил яркий свет, силуэт нищенки расплывался, двоился, и когда Томас мигнул, смахивая слезу, на дороге, где только что прошли, было уже пусто.

– Не похожа, – сказал Олег с неуверенностью. – Как за неделю постарела… Что дороги с человеком делают! Вот так и я состарюсь с тобой…