Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 47

– Ты видел? – спросил Томас.

– Чего?

– Кто-то смотрел на нас.

Калика повел плечами.

– А что? Мы мужики видные.

Томас рассердился:

– Кто-то огромный! И сильный, как… как ураган, как землетрясение.

– Да ну, – сказал калика спокойно, и на Томаса сразу пахнуло ледяным ветром Гипербореи. Калика отвел глаза, но Томас уже знал отшельника, тот наверняка ощутил опасность много раньше. И сейчас держится так, будто уже давно заметил, как кто-то поглядывает на них время от времени.

– Кто это? – спросил он сдавленным голосом.

Калика не замедлил шага.

– Не знаю.

Томас благочестиво перекрестился, даже испустил глубокий вздох облегчения:

– Слава тебе, Господи!.. Хвала Пресвятой Деве!.. Виват сорока мученикам!..

– Что с тобой? – буркнул Олег удивленно. – Такой прилив благочестия! Хоть сейчас в монастырь. Опять воздух колыхнул?

– Да нет, я уж боялся, что все на свете знаешь. А с таким спутником от тоски удавиться разве что. Да и всякое знание от Сатаны, всяк знает!

Ноги все труднее отрывались от земли, подошвы шаркали, как у старика. Калика остановился лишь на короткую трапезу, снова безжалостно поднял, и так навстречу заходящему солнцу, распухшему и багровому, уже небо запылало, как сарацинская крепость, а они все шли, даже когда на темнеющем небе высыпали звезды. Томас стискивал зубы, молчал, калика в языческих размышлениях перепутал день с ночью, но пусть дьявол придет за его душой, если калика услышит мольбу об отдыхе!

Луна поднялась по-южному крупная, сразу залила мир серебряным светом, мертвым и призрачным, в котором все знакомое стало непривычным, пугающим, но вместе с тем загадочно-красочным. Даже калика, что все так же шагает впереди, выглядит не человеком, а существом из другого мира, где живут по своим законам, странным и причудливым, но привычным для тех людей… если они люди.

Он зябко повел плечами, хотя все еще не остыл от дневного жара. Сейчас некогда, а когда все закончится, он сядет и все вспомнит, о чем говорил и что делал калика. Да и дядя Эдвин, жадный на странности мира, вытащит подробности как клещами.

От шагающего калики внезапно упали две тени. Одна полупрозрачная, другая чернее самой ночи. Где она двигалась, там исчезало все, а потом выныривало как будто из бездны. Бесшумно носились летучие мыши, и чем дальше продвигались в ночи, тем луна становилась огромнее, а мыши пролетали, как летающие кабаны, волна воздуха едва не сбивала Томаса с ног.

Он догадывался, что калика неспроста не остановился на ночь и что с каждым шагом вторгаются в странные земли, где ночью совсем другой мир, другие звери, другие законы и куда свет христовой веры не проник и, возможно, никогда не проникнет.

На всякий случай перекрестился, пробормотал хвалу Пречистой. Пусть летают, хоть головы себе поразбивают о его железные плечи. Все-таки ущерб нечистой силе, а христианскому воинству меньше махать топорами, когда и сюда придут с огнем, мечом и крестом.

За ночь дважды останавливались на отдых, поспали по очереди, а когда звезды начали блекнуть, уже шагали по утренней свежести быстро и напористо. Когда начала приближаться полоска деревьев, что растут обычно по берегам рек, Томас уже мог примерно сказать, что за река, хоть и меньше калики скитался по белу свету.

Однако когда нетерпеливо взбежал на берег, то замер, будто наткнулся на стену. Олег поднялся неторопливо, без охоты.

Река катила волны крупные, светлые, а лучи полуночного солнца упырей и мертвых пронизывали до самого дна. Подводные камешки и снующие рыбки видны не только возле берега, но и дальше по реке. Томас, присмотревшись, готов был поклясться, что видит всю реку насквозь от берега до берега.

– Какая чистая вода! – сказал он с восторгом, что смешивался со страхом. – Так именно эта река совсем близко к царству мертвых? Невероятно…

– Придется поверить, – сказал Олег угрюмо. – Оно на том берегу.

Томасу померещилось, что на том берегу реют в клочьях грязного тумана странные уродливые птицы.

– Наконец-то, – прошептал Томас. Сердце его застучало чаще. – Как переправимся? Вплавь или найдем лодку?

Калика спустился к самой воде. Томас шел следом, глаза не отрывались от рук калики. Олег подобрал сухой прутик, зачем-то понюхал. Томас проследил за ним настороженным взглядом, когда калика вдруг бросил в реку.

К удивлению Томаса, легчайший прутик плюхнулся, как будто его сто тысяч кузнецов ковали из железа. Калика вопросительно посмотрел на Томаса. Тот хмыкнул, мало ли какое колдовство прицепил к несчастной хворостинке, подобрал другой сам, небрежно бросил. Он чувствовал легкость, это даже не прутик, а высохший стебель чертополоха, пустой внутри, наполненный воздухом… но его хворостинка пошла ко дну с такой поспешностью, будто пыталась догнать и удушить прутик калики.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Томас.

– Жошуй, – ответил Олег.

– Что-что?

– Оглох, сэр рыцарь? Жошуй, говорю. Придется поискать мост.

Томас смотрел то на прут, что просвечивал со дна, то на калику:

– Жошуй?.. А… гм… да. Если Жошуй, то тогда конечно… Жошуй – это понятно, раз уж Жошуй… Никуда не деться. А ты уверен, что где-то есть мост?

Калика буркнул:

– Человек такая тварь, что обязательно постарается перебраться на ту сторону. Надо или не надо. Особенно если не надо.

Томас побрел за ним следом, на бегущие волны косился недоверчиво и зло. Теперь видно, что чересчур быстро несутся, слишком легко плещутся, брызги взлетают и падают очень медленно. А потом у самого берега над водой пролетела птица, Томас понаблюдал за ней, вздрогнул, догнал калику.

– Сэр Олег! Я зрел, как легкокрылая птица, изящная, как молодая лань, изронила перышко…

– Из хвоста? – спросил калика, не оборачиваясь.

– Не из хвоста, в том все и дело! Если бы из хвоста или крыла, где перья толстые, грубые… Нет, изронила с груди, где не перья даже, а нежнейший пух. И этот пух, упав на воду…

– Пошел ко дну как каменюка, – закончил калика.

– Вот-вот. Ты как это объяснишь? Или это гарпия? Я слыхивал, у тех перья вовсе из булата. Один показывал нож, клялся, что перековал из гарпячьего пера, но я засомневался, ибо враль отменный, хоть и рыцарь отважный и полный всяческих достоинств…