Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович - Страница 61

Она смотрела с надеждой. Потом вздрогнула, вскинула брови:

– Но где взять такой суперроман?

– Да, – ответил я, – в этом все дело.

– У тебя… есть какие-то идеи?

– Ты же знаешь, я ими всегда полон.

Мокрые дорожки на ее щеках не высохли, блестели, но пока запруда век уже сдерживала новое море слез.

– Да, но…

– Лиля, – сказал я, – нас осталось двое. Мы не сдаемся. Но попробуем зайти с другого конца. За четырнадцать лет, которые я был под запретом, а затем в забвении, я все время от времени писал. Садился… нет, не за стол, стола у меня никогда не было, а примащивался либо с пишущей машинкой на коленях, либо на подоконнике, но все же писал. Мне было обидно, что вся Россия знает легенды о рыцарях Круглого стола, но редкий слышал о великом воине и маге Олеге Вещем, мало кто знает славянские легенды о богах и героях. Я составил такое…

Теперь мокрые дорожки начали подсыхать. Она спросила все еще сиплым голосом:

– И что у тебя есть?

– Два-три романа готовы к печати, – ответил я. – Они, кстати, уже попутешествовали по издательствам, но везде был отказ… И еще три-четыре написаны на две трети. Плюс куча рукописей с романами, сделанными до половины.

Она смотрела с удивлением, затем в глазах блеснула надежда:

– Ты хочешь…

– Да, – ответил я. – Мы создаем новое издательство. Маленькое, крохотное. Всего ты и я. Ты директор и… все остальное. Вплоть до уборщицы. Нет, включая. А я по старой памяти буду грузчиком. Возьмем в банке или не в банке денег под процент, купим бумагу, запустим мою книгу. Если удастся выпустить крохотных тиражик и продать, то мы выживем. А дальше… Мы все равно выживем! У нас есть отвага, мы умеем работать по двадцать часов сутки, у нас есть мозги!

Слезы начали высыхать, она спросила жадно:

– Как назовем?

– «Равлик», – ответил я, не задумываясь.

Ее глаза стали как блюдца:

– Что это еще за равлик?

– В древнерусском языке так называлась маленькая улитка. Крохотная! Так, кстати, и сейчас называют на украинском, польском и прочих славянских языках. Равлик может стать Змеем Горынычем, если сумеет пройти через множество бед, опасностей, препятствий.

Она замедленно кивнула, я видел как отчаяние в ее прекрасных глазах уступает место расчетливому выражению:

– Да, а потом, если сумеем встать на ноги снова, мы возродим своего Змея. Если прямо сейчас подать на регистрацию… Как ты назвал свой роман?

Вопрос застиг меня врасплох. Я пожал плечами:

– Пока никак. Там речь идет о трех простофилях из Леса, которые выходят в мир, подобный нашему. Просто трое из Леса.

– Пусть будет «Трое из Леса», – решила она.

– Пусть. Я всегда пасую с названиями.

– Но их вроде бы придумывают в самом начале…

– Кто как. Я обычно в последнюю минуту, когда надо сдавать в издательство.

Выпускаем «Трое из Леса», расходится неожиданно «на ура». Похоже, англо-американской фантастикой уже обожрались. Все-таки за советское время нас приучили к высококачественной пище, по крайней мере в жанре фантастики: переводили только лучших, плюс переводчиками выступали прекрасные писатели, как знатоки языка иностранного, так и виртуозы своего. В результате переводные произведения часто получались выше классом, чем оригиналы.

Сейчас же лучшее уже выбрали, хорошего нигде не бывают горы, а теперь пошли на-гора цистерны дерьма, которого в американской фантастике тот же процент, что в любой другой. И, наконец, читателю восхотелось хоть чего-то и отечественного. Это я так, объясняю, хотя, конечно же, хочется сказать, что у меня намного лучше, круче, интереснее… как оно на самом деле, конечно же, и есть.

И хотя тиражи «Троих из Леса» невелики, но повторяем их и повторяем, прибыль стопроцентная, хватает платить за квартиру, офис и склад, выплачивать чудовищный процент: двадцать пять процентов… в месяц! Лилия наконец-то оделась с головы до ног в настоящую фирменную одежду, а не ту, которую сама шила по выкройкам из журнала «Бурда». Конечно, не Версачи, но все-таки концы с концами уже сводим.

– Теперь я наконец-то могу показаться своим, – прошептала она, вертясь перед зеркалом в магазине.

– Родне?

– Не только. Всем, кто отговаривал.

– Ехать в Москву?

– Ехать к тебе. Ни один человек не сказал: езжай! Все говорили: пропадешь, дура. Не смей!

Я развел руками.

– Считаешь, что новой одежды достаточно?

– Ну хоть что-то. Представляешь, что обо мне в Перми рассказывают?

Я невесело засмеялся.

– То же самое, что обо мне в Харькове.

Выпустили «Трое в Песках», а затем и «Трое и Дана», вторую и третью книгу моего цикла. Уходят на улет, читатели требуют продолжения. Я встал перед трудной дилеммой, надо выдавать те книги, что хорошо расходятся, это азбука выживания, но в то же время я в первую очередь – писатель. А это значит, что я самое свободное, независимое и сварливое существо на свете, которое знает все и как, и никто ему слова поперек не скажи, не указывай, не учи, даже не намекивай, что кто-то что-то может знать лучше.

Словом, у меня две уже начатые книги совсем на другую тему, и совсем не хочется писать то, что читатель требует. А вот возьму и напишу не то, что он хочет, а то, что ему нужно!..

Еще через пару лет после колоссальной трескучей рекламы могучее и богатейшее питерское издательство «Северо-Запад» выпускает роман Семеновой «Волкодав». В рекламе роман именуется «русским Конаном», что, собственно, верно, сюжет почти полностью повторяет два американских фильма: «Конан-варвар» и «Конан-разрушитель». Правда, видеомагнитофоны пока еще редкость, а фильмы только на пиратских кассетах, так что «Волкодав» без всяких помех провозглашен первым произведением в русском фэнтези, а Семенову объявили родоначальницей русского фэнтези.

Мои читатели возмущались, как же так, я успокаивал: мол, я – марафонец, и весна покажет, кто где срал. В нашей стране и в нашей неразберихе и не то возможно. Мне, собственно, это до фени, кто есть кто, кого как назовет в угоду своим интересам финансовая группа, но пройдут годы, оглушительная реклама стихнет, дурман развеется, и читающие увидят, кто есть ху.

Уже потом, глядя с высоты опыта и прожитых лет при новой власти, понял, что моя профессия творческого человека позволила в числе самых первых создать частное предприятие… и моя же щепетильность человека свободной профессии погубила его.

Присмотревшись, в бизнес перешли люди из райкомов, горкомов, парткомов. Кто-то приватизировал типографии, заводы, склады с бумагой и картоном, кто-то – сразу даже заводы и многоэтажные здания. Они сразу начали вести дела так, как вели и раньше партийные: по трупам, по трупам, по трупам… Тогда еще не было киллеров, но конкурентов, которые у них же покупают бумагу, у них же снимают помещение под склад для книг и под офис, можно убивать и по-иному.

Их можно, что называется, подставить, их можно подвести тысячью других способов и выставить виновными, а в уже купленной ими газете купленный журналист напишет, что если не умеешь вести дела, то не берись. Человеку не важно, как и почему книга не вышла вовремя, ему дай ее любой ценой. Любой. ЛЮБОЙ. Страшноватое слово, а? Но звучит гордо, а если не вдумываться в страшный смысл, то можно лихо петь: «Нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим!»

Прекраснодушные мечтатели, которые первыми начали как перестройку, так и бизнес, сгинули. Одни в концлагерях, других вытолкали за рубеж, а героем стал отец водородной бомбы, лауреат Сталинской, Ленинских и прочих премий, который к концу карьеры в некоторых аспектах перестал соглашаться с методами построения коммунизма.

И что же? Да ничего. Каждому свое. Может быть, и лучше, что совестливых более беззастенчивые вытеснили… даже попросту вышибли с рынка. И меня в том числе. А то и сам бы постепенно стал таким.

А так снова пишу книги.