Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович - Страница 49

Правда, в одном издательстве, в «Молодой гвардии», вышло две моих книги: «Человек, изменивший мир» в 1973 году и «Далекий светлый терем» в 1985 году. Дело не в двенадцатилетнем перерыве, а в том, что первая вышла в так называемой «космополитической» редакции, когда у власти в издательстве стояли еще уцелевшие «шестидесятники», а потом, когда их вымели начисто, издательство наполнили «патриотами». Названия условные, ибо взятки брали и те и другие одинаково и по одной таксе. То были люди, умело приспособившиеся к условиям: одни играли в оппозицию, другие в преданность власти. Так, шестидесятники умело приспособились к волне оттепели и уже не смогли сменить поведение то ли по тупости, то ли ждали, что вот-вот все изменится, как обещало забугорное радио, а «патриоты» – ловкие чиновники, использующие волну патриотизма в своим мелких целях.

Передачи власти в издательстве не произошло: «космополиты» уволены все до единого, «патриоты» встали на их места, и уже никто не знал, что Никитин осмелился нарушить Закон и не выплатил долю за позволение издать книгу. Но после той книги, «Далекого светлого терема», я понимал, что путь к изданию мне перекрыт и здесь. А публиковаться больше негде, в СССР фантастику издавала фактически только «Молодая гвардия». Остальные издательства выпускали почти исключительно коллективные сборники.

Потому за власть, что пришла потом, после краха Советской власти, я голосую обеими руками. Впервые рукопись не надо пробивать, проталкивать, обивать пороги, лебезить перед чиновником в кресле редактора, следить за прохождением по всем этапам, а то ведь могут выкинуть из темплана в любой момент и поставить книгу того, кто дал взятку!

Впервые я просто приношу рукопись, ее читают, затем подписываем договор, на каких условиях ее издадут. Мне не приходится следить за сроками, издатель сам старается опубликовать как можно быстрее, это же его живые деньги! Он же старается издать тиражом как можно больше, он же старается забросить партии книг в самые дальние уголки.

Впервые от писателя требуется всего лишь то, что и должно требоваться от писателя. Умение писать. Писать хорошо, интересно. Только писать, а все хлопоты берут на себя люди, которые больше умеют… ну, справляться с этими хлопотами. А писатель должен только писать.

Это ответ, почему мне при Советской власти приходилось «пробиваться», почему тогда гремели совсем другие имена, после падения Советской власти внезапно умолкнувшие – как государственники, так и так называемые диссиденты. Это ответ, почему у меня сейчас вдруг такой взлет, тиражи, успех! Просто впервые в издательствах стали поступать «по-честному». И не от внезапно проснувшейся честности в прежних не очень-то изменившихся людях, а благодаря новым экономическим взаимоотношениям.

Но… ведь тот редактор, который первым от меня потребовал взятку, прожил спокойную счастливую жизнь и умер от старости, окруженный почетом. Даже со стороны тех, кто давал взятки, кто отчислял долю за публикации. Для них это было нормально, что они платят, а он берет. Сами поступали бы точно так же на его месте. Да и на своих местах поступают так же. Каждый старается устроиться у хоть самого маленького рычажка или краника.

И что же?.. Разве это справедливо? Как я похож на ту школьницу-девственницу, что написала растерянное письмо в «Юность»!

Ну конечно же, нет, это несправедливо. Но кто сказал, что жизнь должна быть обязательно справедливой? Это я такой баран, что вот уже шестьдесят пять лет стукнуло, но все еще не хочу уживаться с этим миром – подавайте идеальный! Да нет его, нет!.. И вряд ли когда-то будет.

Впрочем, почему нет? Наверное, кроме меня, такого вот придурка, есть и другие шизаки, похожие на меня. Только мы не знаем о существовании друг друга. А так наш мир тоже существует.

Более того, он влияет на тот, обычный. Не будь нашего мира, ваш обычный мир стал бы куда гаже и ужаснее.

В продажу поступили странные такие пузырьки с особыми забеливателями: такой белой и быстро высыхающей краской, которую тоже особой такой крохотной кисточкой можно нанести на неверно напечатанную букву. Там появится белое пятно, более белое, чем бумага, а спустя какое-то время, когда краска подсохнет, можно будет там снова напечатать букву. Правда, очень трудно попасть именно в то же место, потому даже при всей виртуозности и долгом примеривании правильная буква все же оказывались выше или ниже, или же, что хуже, налезает на предыдущую букву, или касается следующей.

Но все-таки появление краски – большой прогресс, все-таки раньше приходилось листок вытаскивать, соскабливать неверную букву обломком лезвия безопасной бритвы, их называли «чиночками», а потом впечатывать заново. А если учесть, что печаталось обычно через копирку, другого способа получить копию не было, разве что снова печать по буковке все заново, то это нехило – всю процедуру повторять и на копии! А если копия не одна, то на всех. Правда, редкая машинка могла дать больше трех копий. «Москва», к примеру, и третью давала такую бледную, что едва различались буквы.

Анекдот тех дней, непонятный в век принтеров: «Доктор, у меня член к концу дня чернеет, что делать?» – «Кем работаете?» – «Я директор». – «Скажите своей секретарше, чтобы не подтиралась копиркой».

Герои боевиков жутко орут, когда их пытают. А ведь было время, когда это считалось позором. Люди в самом деле, не только в кино под пытками не просто держались стойко, не выдавали тайн, но и смеялись, пели, издевались над противниками. Именно это считалось стойким поведением. Так поступали даже простые воины, простые бойцы, красноармейцы или белогвардейцы, солдаты Красной Армии…

Но вот пришло время, когда даже самым суперагентам при отправке во вражеский тыл уже не дают ампулу с цианистым калием, а говорят: «Все равно признаешься, так что выкладывай все сразу, а то еще вдарят…»

Пришло новое слово «коктейль», а также «кофе с коньком». Причем даже в кафе и барах рюмку коньяка вливали прямо в чашку с горячим кофе, не соображая, что спирт тут же улетучится. Коктейли сперва пили, как и вино, стаканами, потом пришла мода пить через соломинку. На столах появились пучки оранжевых соломинок, много позже их научились заменять пластмассовыми трубочками.

Кириченко сел за стол, потянулся к солонке, щедро посолил мясо и молча принялся есть. Я подумал, что где-то в середине семидесятых годов уже по этой детали сразу бы выловили инопланенянина. Или человека, заброшенного в наше время из другой эпохи. Тогда по всему миру как раз прошла эпидемия «Соль и сахар – белые враги», из-за чего солевая и сахарная промышленность едва не кукукнулись, выжили только за счет поставок в арабские страны.

А у нас, в Европе, тогда солью и сахаром почти не пользовались, а если вот так кто-то прилюдно положит в чашку чая ложечку сахара или посолит мясо, он всегда с извиняющейся улыбкой чем-то объяснял свой странный поступок.

Потом, ессно, эта эпидемия прошла, вернее, сменилось какой-то другой: не помню, то ли что яйца есть смертельно вредно, там обнаружили смертельный для человека холестерин, то ли принялись пить только прокипяченную и отстоянную воду, удалив все соли, но уже все снова жрали сахар в три горла, солили всласть, а яйца, что ж… Через два-три года обнаружилось, что холестерин организму необходим, минеральные соли тоже необходимы, а опасными оказались некие загадочные нитраты.

Он говорил с мягким украинским «г», и я вспомнил старое взрывное «гэ», по которому отличали москвичей и которое теперь кануло в прошлое. Мягкое украинское «г» теперь доминирует по стране, вытеснив в русском языке все остальные варианты, а сам язык стал единым от Карпат и до Владивостока, ибо сперва радио, а потом телевидение быстро принесло единый стандарт даже в самые глухие села.