Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

На обратном пути расстроенный Лагоза спросил с тоской:

– Юра, что с тобой?.. Почему ты не ответил, что такое демократический централизм?

Я огрызнулся:

– А откуда я знаю?

– Юра! Из обкома пришло указание принять тебя обязательно!.. Потому тебе задали только те вопросы, ответы на которые ты знаешь наверняка!

– Почему?

– Но это же записано первым пунктом в Уставе Комсомольца! Как и то, с какого возраста…

Я развел руками.

– Но если я не был комсомольцем? И того устава в глаза не видел?

Он ахнул.

– Не был комсомольцем?

– Если честно, – ответил я, – не довелось даже пионером. Так уж получилось. Я был второгодником, хулиганом и все такое…

– Никому не говори, – предупредил он. – Я вообще такое не понимаю. Просто невероятно… Ты не марсианин? Если кому-то еще удается проскочить мимо комсомола… ну там зэки или эвенки в тундре, то не быть пионером?.. Ладно, тогда с тобой понятно. Я даже не знаю, что и делать.

Я отмахнулся.

– А ничего не делать. Ни лучше, ни хуже писать не стану.

Однако, как потом выяснилось, из обкома пришел строгий приказ принять Никитина в ряды партии любой ценой. На следующее заседание приемной комиссии меня отвели все в том же свитере и с длинными волосами, представили ветеранам партии, после чего… проголосовали, не задав ни единого вопроса, что, конечно же, являлось нарушением.

Буквально через месяц меня избрали членом бюро горкома КПСС. Я дважды сходил на эти мероприятия, заскучал, решил, что могу придумать более интересное времяпрепровождение.

Знающие люди предупредили, что на ближайшем партсобрании меня, как молодого коммуниста, нагрузят партийными заданиями. Я подготовился и, едва собрание началось, сам попросил слова и предложил создать Клуб Любителей Фантастики при Союзе Писателей.

– А что это такое? – спросил с недоверием Петров, председатель правления и один из старейших коммунистов.

– В стране огромное количество читающих фантастику, – пояснил я. – В Харькове их особенно много, ведь наш город – город науки, здесь университет, масса институтов, студенчество, ученые… Но из пишущих фантастику я – единственный, кто является членом Союза Писателей СССР, а теперь еще и членом партии. Я мог бы создать такой Клуб при нашем отделении Союза Писателей…

Второй, один из столпов харьковской литературной элиты, Гельфандбейн, поморщился.

– Но кому это надо?.. Фантастика – это так, пустячки…

Он осекся, поймав мой ехидный взгляд, все до сих пор ежатся от того разгрома, который я нанес своим романом на рабочую тему, доказав, что фантасту писать такие романы – одной левой.

– Это надо, – ответил я веско. – Фантастика – это о будущем? Понимаете?

Он сглотнул что-то, застрявшее в горле, смолчал. Петров поинтересовался:

– Юра, почему вы считаете, что вам удастся объединить таких любителей?

– А они уже объединены, – сообщил я. И пояснил: – У меня дома на Журавлевке регулярно собираются такие любители. Мы просто введем это в цивилизованные рамки. Разве это не лучше?

Секретарь партийной организации и председатель союза переглянулись. Оба ветераны войны, старые коммунисты, в первую очередь подумали о том, что опасно оставлять вот так без присмотра самую неспокойную часть общества: ученых и студентов, что собираются в частном секторе вдали от бдительных глаз.

Через пару дней в универе повесили объявление о создании КЛФ в здании местного отделения Союза Писателей. Как водится, под дом для писателей в любом городе отводится один из самых старейший и роскошнейших домов, Харьков – не исключение, здание просторное и удобное, но главное – есть громадный зал, где мы собирались дважды в месяц, обменивались новостями, книгами, читали рассказы молодых авторов, обсуждали, спорили, помогали друг другу с подготовкой рукописей для печати.

Так продлилось два года, затем я отбыл в Москву на двухгодичные Высшие Литературные Курсы, оставив вместо себя заместителем Владимира Крестьянинова.

Итак, клуб фантастики есть. В двухмиллионном Харькове, огромнейшем городе, где есть метрополитен и все признаки мегаполиса, в то время был только один журнал, четыре газеты, из них только одна публиковала фантастику, там была такая рубрика «500 строк фантастики», и вел эту рубрику опять же я… Словом, при такой централизации если кто-то решался писать, то у него не было другого пути, как идти в этот один-единственный журнал, одно-единственное издательство, в один-единственный Союз Писателей.

Конечно, вполне могли существовать чудаки, что писали в стол, «для себя» и т.д., а клубы фантастики могли быть при дворовой хоккейной команде. Но если кто-то решался писать всерьез, он обязательно приходил в Союз Писателей. А кто в Харькове интересовался фантастикой, то не мог не знать о существовании огромного Клуба Фантастики при Союзе Писателей, располагающемся в Клубе Писателей, где прекрасное помещение, огромный зал, гардеробная с автографами местных и заезжих знаменитостей, роскошный бильярд и пр.

И где собирались тогда все пишущие фантастику и все заядлые любители, кто сам не пишет, но знает, любит, читает жадно, собирает дома библиотечки.

Пришло письмо от известного фантаста Генриха Альтова. Он писал, что в журнале «Уральский следопыт», где я печатаюсь, меня охарактеризовали как страстного любителя фантастики, который знает ее всю вдоль и поперек, так вот не хочу ли я принять участие в проекте «Регистр фантастических идей и ситуаций», который…

Я ознакомился с идеей, пришел в восторг, ответил торопливым согласием, после чего вскоре получил по почте объемистый пакет. Это и был Регистр, уже второй или даже третий вариант, который Альтов до того тянул в одиночку. Я подключился с великим энтузиазмом, собирал идеи и сюжеты по всей украинской фантастике, тогда ее на украинском публиковалось очень много. Бугров – завотделом в «Уральском следопыте», собирал по всем периферийным изданиям, а сам Альтов – по центральным.

Где-то с шестого Альтов пожаловался, что не успевает все заносить в разрастающийся гроссбух, в котором уже шестьсот страниц, а ведь он еще изобретатель и уже создатель теории изобретательства, попросил меня взять на себя пополнение Регистра. Так что следующие два варианта я составлял сам, впечатывая и подшивая новые листки, а потом еще и перепечатывая весь восьмисотстраничный труд, подложив семь копирок, чтобы можно было выдать восемь экземпляров!

Конечно, бумагу приходилось брать самую тонкую, но, с другой стороны, это не художественный роман, который должен быть изячным в оформлении, это рабочий инструмент…

Несколько лет я пополнял Регистр в одиночку, потом передал его ребятам из своего КЛФ, в частности после меня пополнял Алексей Раскопыт, а я не то отбыл в Москву, не то еще куда-то меня унесло, и Регистром уже не занимался.

Все писатели, все-все, выступают, ездят на выступления в другие регионы, там пьянствуют, «укрепляя связи», и ничуть не стыдятся, что живут на эти подачки, но бурчат, что их преследуют, их зажимают, им не дают ходу. Продажная творческая интеллигенция, все критикующая, но себя обеляющая во всем. И даже не замечающая вот такой продажности.

Выступали именно все, то есть назовите любое громкое имя, «диссидента» или ярого сторонника режима – все зарабатывали на выступлениях абсолютно одинаково, урывали от Литфонда абсолютно одинаково, выпрашивали подачки от власти абсолютно одинаково, выколачивали льготные автомобили, дачи, квартиры, путевки в дома творчества и загранпоездки за счет Литфонда.

И после этого продолжали гордо называть себя творческой интеллигенцией, совестью нации. Неужели в самом деле у этого народа такая вот странная, чтобы не сказать крепче, совесть?

Подошел высокий белобрысый мужик, хитроватый, с бегающими глазками, запах одеколона смешивается с запахом алкоголя. Оказывается, не то директор по связям с общественностью, не то агент по этим же связям, поинтересовался: