Мне – 65 - Никитин Юрий Александрович - Страница 31

Дело в том, что золото добывают драгами. Это такие машины, высотой с пятиэтажный дом. Чтобы такую драгу привезти на золотоносное место, нужно сперва прорубить через тайгу широкую дорогу, затем выкорчевать пни, заасфальтировать и наконец привезти на множестве тяжелых платформ эту самую драгу. Ну, а к драге помимо рабочих еще и охрану, бухгалтера и весь необходимый штат.

Если просчитать все затраты, то далеко не всякую золотоносную жилу есть смысл разрабатывать промышленным способом. А в одиночку с лоточком для промывки золотишка… ну, так далеко в тайгу еще надо добраться. Пока что вертолеты частным лицам не доступны.

Зато не раз наблюдал забавные моменты с этим самым золотом. Ну вот, к примеру, зашли в одну деревушку, надо было что-то купить, деревушка чисто украинская, на Дальнем Востоке вообще бывают области, населенные исключительно украинцами.

Чисто украинская – это в первую очередь белые глиняные стены домика. Смотрю, стоит женщина возле свежевыбеленной стены, что-то ковыряет в ней пинцетом, которым обычно щипают брови. В другой руке – граненый стакан.

Подхожу ближе – стакан на треть заполнен золотым песком. Оказывается, песок для смеси с глиной берут из ближайшего ручья, а там уйма золота. Конечно, строить тут рудник – нерентабельно, для рудника золота здесь мизер, это уже потом я убедился, что в Уссурийской тайге таких ручьев с золотым песком – великое множество.

Стена высыхает, в ней на солнце ярко блестит множество звездочек. Женщина небрежно выбирает золотые крупинки на уровне своего лица, а к тем, что ниже пояса, даже ленится нагнуться.

Идет на нерест кета. Мы сейчас по Иману поднялись наверх, свернули по его притоку. Рыба из Тихого океана по Амуру поднимается, поднимается, сворачивает в Уссури, снова идет по суживающемуся руслу до Имана, затем по Иману и вот наконец уже по мелким речушкам и ручьям старается взобраться как можно выше, буквально к истоку.

Мы с изумлением наблюдали, как по ручью двигаются, плотно прижавшись друг к другу, огромные толстые рыбины. Спины сухие, глубже опуститься не удается: брюхами и так трутся о песчаное дно.

Время от времени давление скользких тел выталкивает какую-нибудь рыбину, и она беспомощно трепыхается на движущихся спинах, пытаясь где-то соскользнуть в воду.

Вскоре красная икра начинает заполнять мелкие ручьи, течение выбрасывает ее на берег, иногда мы двигаемся по щиколотку в красной икре, а старший, который местный, рассказывает, что в детстве с отцом ходил по местам, где икры наносит волной столько, что переливается через голенища.

К реке со всех сторон сходятся медведи, рыси, леопарды, тигры, лисы, слетаются птицы. Выметавшая икру рыба становится вялой, ко всему безразличной. Течение несет ее, абсолютно безвольную, выбрасывает на берег, где и начинается пир всякой лесной мелочи.

Звери посерьезнее, как тигры или медведи, садятся в ручье и хватают когтистыми лапами эти блестящие толстые тела. Почти все, и крупные и мелкие, нажравшись, заваливаются спать прямо тут же у ручья. Птицы наедаются так, что не могут летать, но на них никто не обращает внимания.

Конечно же, мы натаскали и сами этих огромных рыбин. С каждой икры – на тарелку с верхом. Крупная, блестящая от слизи. Вскипятили ведро воды, сполоснули, потом не могли понять, что находят в этой икре богатые придурки: каждая икринка стала такой упругой, что по одной приходится ловить на коренной зуб, чтобы раздавить. Ложку икры жуем минут пять, челюсти болят…

Не скоро разобрались, что горячей водой мыть ни в коем случае нельзя, кроме того, еще кое-какие тонкости, чтобы икра стала лакомством. Все мы с сожалением смотрели на колоссальные богатства, что вода выбрасывает на берег, но…

…за морем телушка – полушка, да рупь перевоз. Если бы вот это все каким-то чудом перебросить ко мне в Харьков, я стал бы миллионером. Но в реальности я не могу набрать даже банку, ибо ее придется носить на себе еще два месяца. А когда мы собирались к экспедицию, то даже стальные ложки заменили на алюминиевые, чтобы облегчить рюкзаки.

Снова в наше отсутствие медведь забрался в палатку и, конечно же, сожрал сгущенку. Более того, когда мы вернулись, он все еще сидел перед палаткой и, подняв банку, давил ее лапами.

Его силенки хватало, чтобы банка лопалась, а лакомство лилось прямо в подлую ненасытную пасть. Услышав наше приближение, а мы шумели, как стадо свиней, он бросил уже пустую банку и ломанулся в кусты.

Мы не успели сдернуть с плеч винтовки, медведь унесся, петляя между деревьями, как петлюровец. Когда мы рассмотрели, что он успел досуха выдавить пять банок, спонтанно возникла идея пойти по следу и наказать гада десятком пуль в ненасытное пузо.

В экспедиции у нас ничего нет для развлечения, кроме коробки с шахматами. Я играть избегаю, во мне чересчур велик инстинкт бойца. Я просто не могу проигрывать, это для меня противоестественно, начинаю сражаться и сражаться, партия идет за партией. После пятой у меня дико начинает трещать голова, чувствую жар, морда становится красной, даже буряковой, так говорят ребята, кровяное давление грозит взорвать меня и разбросать кровавые ошметки по всей Уссурийской тайге, но сколько ни убеждаю себя, что это всего лишь игра, ничего страшного, если проигрываю: не корову же теряю, как говорят все, но я не могу, не могу проигрывать!

Другие могут, я – нет!

Потому мне лучше вообще не играть.

Ни во что.

И все казино обходить по широкой дуге, отворачивая рыло в противоположную сторону.

Присел отдохнуть посреди поляны, вытащил ломоть жареного мяса, жевал, готовясь к следующему броску. Не успел доесть, по ту сторону кустов послышалось хорканье. Потом громче и громче, уже треск кустов, тяжелое дыхание, похрюкивание.

Я сидел, не двигаясь, на поляну начали выдвигаться, меня не видя, огромные свиньи. Все они деловито подбирали крупные блестящие желуди, их здесь столько, что ни земли, ни опавших листьев не видно.

Чавкая, подбирая желуди, двигаются плотной цепью, как римские центурионы. Прямо на меня надвигается огромный кабанище, ну просто каледонский вепрь, я потихоньку взял молоток, которым отбивал образцы пород, так же неслышно поднял над головой и приготовился садануть изо всей силы прямо в лоб кабину.

Похрюкивая, он приближался все ближе, и, когда уже пора бить, я заколебался. Голова кабана, как танковая башня, глазки крохотные, да это не череп, а сплошная глыба из монолитной кости.

Кабан едва не уперся рылом в подошвы моих сапог. Я сказал тихонько:

– Эй, дружище… Не оторви каблук.

Кабан рывком вздернул голову, уставился на меня непонимающе. Я все еще сидел, а он, гад, стоя на своих коротких, кривых, как у кавалериста, ногах, выше меня на полголовы. И смотрит в упор, еще не решил: стоптать меня или не стоптать… вот так сразу.

К счастью, свиньи тоже меня увидели, одна молодая свинка завизжала, а остальные бабы-дуры тут же ринулись на другую поляну. Я слышал, как разом остановились там под дубом, послышался смачный хруст пожираемых желудей.

Кабан недовольно хоркнул и, развернувшись, неторопливо пошел к ним. Когда кусты сомкнулись за ним, я перевел дыхание и медленно опустил занемевшую руку с молотком.