Куявия - Никитин Юрий Александрович - Страница 65

Блестка, поколебавшись, взяла хлеб и сыр, Иггельд с облегчением вздохнул, когда она вонзила зубы в сыр, что Блестку удивило: какая ему разница, голодная или сытая, чего это такой заботливый, совести у куявов, как известно, нет и не будет, какая-то хитрость или подлость, все они гады, свиноеды, а это вообще ставит их за грань людей, так что истреблять их можно и нужно всех без жалости.

Аромат жареного мяса становился все невыносимее. Блестка поднялась и перешла на другую сторону костра. Чтоб сразу не бросились ее ловить, опустилась на землю и скрестила ноги. Здесь легче, ветер относит запахи в сторону Иггельда. Он смотрел непонимающе, на лбу складки, затем собрал на скатерть хлеб и сыр, отнес к ней и снова расстелил перед ее ногами.

– Если твоя… странная вера запрещает есть свинину, – сказал он сердито, – но я не слышал, чтобы запрещала даже нюхать!

Она посмотрела на него холодно, как на говорящее животное.

– Тебе в самом деле нравится запах человеческого мяса на костре?

Иггельд отшатнулся.

– При чем здесь человеческое? Это свинина!

– Никто не отличит мясо человека от мяса свиньи, – ответила она еще холоднее. – Ни один человек! Даже боги ошибались. Кто ест мясо свиньи, тот съест и мясо человека.

Иггельд застыл, она сказала с такой жуткой убежденностью, что он в самом деле ощутил себя этим самым, кто ест человечину. Ратша хмыкнул, Иггельд опомнился, сказал как можно сдержаннее:

– Ладно, дело твое.

Он сел у костра, лицо сердитое, с нею старался не встречаться взглядом. Ратша наконец снял подрумянившуюся тушку, от нежного мяса шел умопомрачительный запах, коричневая корочка потрескивала, лопалась под грубыми пальцами. Поколебавшись, Ратша опустил кабанчика на белую скатерку, хотя, на взгляд Блестки, дико целого кабана класть на скатерть, проще треногу переставить от костра и уже там отрезать ломти мяса, лезвие ножа коснулось бока. Захрустело, в разломы вырвались струйки горячего пара, ароматы кружили голову. Ратша с плотоядной улыбкой резал, расчленял, наконец тушка распалась на аккуратные ломти.

Иггельд взял часть грудинки, опередив на мгновение Ратшу, пока тот вытирал лезвие ножа и совал его в ножны, Ратша ухватил заднюю ногу и сразу же впился зубами в нежную истекающую сладким соком плоть, застонал от наслаждения, сок потек по пальцам, а Иггельд перехватил взгляд Блестки, она смотрела уже не как на врага. В глазах не только ненависть и даже презрение, что-то вообще немыслимое, непонятное, он застыл на мгновение, поднес нежное пахучее мясо ко рту, вдохнул пьянящий аромат и… положил на место.

Ратша едва не удавился, глаза вылезли на лоб, спросил с набитым ртом:

– Ты что?.. Пальцы обжег?

– Нет, – буркнул Иггельд, добавил со злостью: – Сколько можно жрать и жрать?.. Скоро и у меня пояс не застегнется.

Он поднялся и пошел к дракону. Блестка и Ратша смотрели издали, как они обнялись: Иггельд обхватил огромную массивную голову, а дракон радостно шлепнул языком в лицо, принялся вылизывать уши, Иггельд что-то говорил ему, объяснял, Ратша быстро потерял к ним интерес, повернулся к Блестке.

– Дурень, – сообщил он доверительно. – В его возрасте только и жрать все, что в руки попадает!.. Все сгорает, сколько ни лопай. Это потом уже начинается нескончаемая история с прокалыванием дырок в поясе…

Блестка холодно промолчала. Иггельд оглянулся от дракона, сказал громко:

– Ратша, не трать на нее слов. Ты же слышал, что очень легко убедиться, что артане – дикие звери. Достаточно назвать их в лицо свиньями…

Ратша хмыкнул, а Блестка сказала холодно:

– Верно. Это только вам похвала.

– Здорово, – сказал Ратша довольно. – У тебя острый язычок. А ты знаешь разницу между артанкой и рыбой?

– Нет, – ответила Блестка, – но знаю разницу между свиньей и куявом.

– Какая?

– Свинья не превращается в куява после ваших пьянок.

– Здорово, – повторил Ратша восхищенно. – Что, оказывается, о нас говорят в Артании!.. Но насчет пьянок вы переборщили. Вино в малых дозах прекрасно идет в любых объемах.

Иггельд вернулся, когда Ратша в одиночку доглодал кабанчика, а кости, сыто взрыгивая, отнес Чернышу. Правда, отнес не только кости, но и голову целиком, хвост, уши и все четыре ноги. Пока Иггельд подкладывал в костер веточки, ежась под пристальным взглядом Блестки, он что-то втолковывал дракону, звучно шлепал по широкому лбу, чесал за ушами, а вернулся довольный, хитрый, словно сделал какую-то непростую пакость.

– Иггельд, ты там не спи, слышь? А то в костер упадешь. И будет еще один жареный кабанчик… Да такой, что наша артанка с удовольствием вонзит зубки… А если говорить серьезно, то нам пока что везет. Правда, судьба не любит, когда ее искушают!

Иггельд спросил с подозрением в голосе:

– Ты о чем?

– Мы слишком близко к Арсе, – сказал Ратша. – Хоть уже и в Куявии. Сейчас артане везде, увы. В другое время нас бы уже забросали стрелами, дротиками! Понятно, все воины ушли далеко вперед, все богатства там, и самые сдобные бабы тоже там… Но я чуйствую, что все равно вот-вот наткнемся… хуже того, на нас наткнутся!

Иггельд кивнул, лицо было серьезным.

– Да, – ответил он, – ты уже закончил свою бесконечную жраловку? Черныш отдохнет, и начинай грузить эти сундуки снова. На этот раз летим прямо в нашу Долину. Домой. Никуда не сворачивая.

Блестка наклонила голову и посапывала, делая вид, что спит, но запястья ее двигались часто, веревка уже подалась наполовину. Тогда не удалось перетереть о колесо повозки, но сейчас сразу выбрала место, заранее заприметив острый камень, и села к нему спиной, вроде бы избегая дыма от костра и отвратительного запаха свинины на костре. Оставалось только следить из-под приспущенных ресниц, чтобы куявы ничего не услышали. Дураки, сидят прямо перед костром, как две замерзающие жабы, огонь слепит глаза, а щелкающие угольки заглушают шорохи. Не воины они, не воины… Или чересчур беспечны, опьянены своей мощью властелинов драконов, что, если честно, понятно, каждый бы на их месте подпрыгивал и указывал бы на себя пальцем: это я, я летаю на драконе!

Веревка лопнула, в этот момент Ратша обернулся, сказал приветливо:

– Ну что, красавица, не хочешь к нам присоединиться? Пообедай перед полетом. Что тебе один сыр и хлеб? Это не еда.

– Чтоб вы сдохли, – ответила Блестка.

– Пусть сидит голодная, – сказал Иггельд бессердечно, – а то еще заблюет моего дракона.

– Иггельд, – сказал Ратша с укором в голосе.

– А что? – огрызнулся Иггельд. – Разве не видишь, все, что из нее исходит, полно яда.

Он взял скатерть с остатками хлеба и сыра, хотя на самом деле она к ним почти не притронулась, только сыра пощипала малость, свернул и понес к дракону. Она поняла, что, когда вернется, ее, как беспомощную овцу, забросят на спину, тогда уже не сбежишь, Ратша тоже с кряхтеньем поднялся и пошел следом. Она беззвучно отползла, поднялась на ноги и ринулась в чащу. Деревья приняли, будто она не артанка, а славка, жительница Леса, укрыли ветвями. Под ногами мягкий беззвучный мох, бежать со свободными руками легко, а два дурака все еще не спохватились, она бы даже отсюда услышала их гнусные и жалкие вопли…

Деревья расступались впереди с готовностью, лес открывался все глубже, все таинственнее, на этот раз направление выбрала верно, никаких просторных полян, а деревья с густыми кронами, дракон сверху ничего не увидит, как они заприметили ее в реденьком лесу в прошлый раз.

Она сама чувствовала, что несется, как лесная лань. Серые толстые стволы мелькают быстрее, чем спицы в колесе. Далеко впереди землю обезобразил глубокий ров старого оврага, а на той стороне… о, счастье, сосновый бор сменился смешанным лесом из старых дубов, молодых березок и скучных осин. А за ними зеленый забор орешника.

Воспрянув духом, она мчалась к оврагу, как будто летела на крыльях. В страхе, что Иггельд может ее увидеть, почти прыгнула с края, но, к счастью, овраг уже старый, с пологими краями. Конечно, упала бы и покатилась, возможно, сломав руки и ноги, но вместо этого вломилась в самый густой на свете кустарник, что разросся в тени, защищенный от ветров и зноя.