Княжий пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 85

– Слава!!! – грянул он мощным голосом, от которого в бытность приседали в испуге кони, а вороны падали с веток замертво. – Мясо для моего меча!

Конь под ним пошел ровным мощным скоком, уверенно догоняя и в то же время сам изготавливаясь для удара грудью, для боя подкованными копытами, готовясь страшно ржать и хватать врага крепкими зубами.

Задние обернулись на крик, начали придерживать коней. Рагдай зловеще усмехнулся, страшнее улыбнулась бы разве что сама смерть, меч в его богатырской длани протянулся острием к небу, так с поднятым мечом и догнал, а затем неуловимо быстро взмахнул раз, взмахнул другой, не давая приноровиться к своей манере, а когда настиг, сверкающая полоса булата развалила переднего пополам, потом пятого, седьмого… Остальных сбивал и топтал конем, а когда и восьмой отлетел в сторону, как небрежно отброшенная кукла, впереди по ветру заносило конские хвосты: передние уже настигали измученного беглеца.

– Слава!!! – вскрикнул он снова страшно и весело.

Снова обернулось только с десяток, остальные настигли златоголового разбойника. Тот успел остановить коня и схватить в руки чудовищную палицу и щит, его окружили, началась схватка, где все мешали друг другу, отталкивая конями, спеша нанести смертельный удар.

Рагдай рубил страшно, в Царьграде не зря сочли профессионалом: ревел и дико вращал глазами, разве что пену не пускал изо рта некрасиво, но оставался холоден и расчетлив, в отдельные схватки не ввязывался, удерживался до удобного мига, когда так просто снести голову огромному мордовороту, что так и лезет под удар, раскрыв и шею, и грудь, и даже живот, пробивался к Залешанину, что вертелся в седле, как вьюн на горячей сковороде, но жить ему осталось меньше, чем вьюну, ибо, даже мешая друг другу, враги берут числом…

– Залешанин! – крикнул он в яростном веселье. – Их тут всего сотня!.. Что это для твоей оглобли?

Залешанин оглянулся, что едва не стоило ему жизни, ибо только теснота помешала точному броску дротика, но все же рвануло за прядь золотых волос. Рагдай прорубился, коня поставил рядом с конем Залешанина, но мордой к хвосту, чтобы защищать друг другу спины.

Так рубились дико и в кровавом неистовстве, в Залешанина словно вселился кровожадный бог войны скифов, он рычал и бил в обе стороны, а кого доставал краем щита, там лопались панцири, шлемы, брызгало красное мясо. Длинная дубина со звоном крушила железо доспехов, слышался предсмертный вскрик, а страшное оружие уже плющило другого, не успевающего понять, как это их, самых отборных и умелых, сминают всего лишь двое…

Конь Залешанина бил копытами и хватал страшными зубами. Рагдай едва не слетел с седла, когда в его сторону полетел клок красного мяса, вырванного то ли из шеи чужого коня, то ли из плеча его всадника.

– Ого, – вскрикнул он, – какой конь!

Залешанин бросил уязвленно:

– Да и я вроде бы ничо!.. Это ты, аль мне в глазах что-то скачет?

– Я. У тебя ж был черный!

– Купил. Рагдай, как ты…

Его шарахнули по спине так, что ткнулся мордой в гриву. В ушах звенело, перед глазами рассыпались длинные хвостатые звезды. Сквозь рев в ушах слышал клич Рагдая, красивый и торжествующий, конская спина подбрасывала, едва не вышвыривая из седла. С изумлением ощутил, что обвисшая в бессилии рука все еще сжимает палицу, с усилием поднял, огромный и страшный, заорал дико, вздувая жилы на шее и выпучивая глаза, от него шарахнулись, и он пошел крушить шлемы, разбивать черепа, просаживать щиты.

Когда на стороне противника остались двое, только б и драться по-честному, но попятили коней, развернулись и понеслись обратно так, что кони не успевали за своими ногами. Залешанин без сил опустил руки:

– Только в охотку вошел… Рагдай, не мучь меня. Честно говоря, я уж не надеялся… Казнился, что оставил тебя на смерть. Но ты в самом деле, с твоими воинскими хитростями… В самом деле ты?

– Пощупай, – предложил Рагдай.

– Что я, грек? – отмахнулся Залешанин. Он жадно всматривался в красивое лицо витязя. – Приеду, пощупаю кого хочу. Если приеду… Фу, ты меч далеко не убирай. Там еще…

– Догадываюсь.

– Эти всего лишь… вырвались вперед… Как ты… сумел?

Рагдай отмахнулся:

– Потом расскажу. Лучше бы не скоро…

В глазах Залешанина были страх и недоумение, что уступали место счастливой улыбке. Он попытался развести руками, но усталые руки, что только что с легкостью размахивали тяжелой палицей, сейчас не могли удержать на весу даже боевых рукавиц.

– Ты их расшвыривал… как лягушек!

– Быть воином – это уметь драться, – ответил Рагдай.

– Но… на тебе нет даже тех ран, что… что были тогда!!!

Рагдай слышал в радостном вопле друга недоумение, что вот-вот перейдет в страх. Он сказал без охоты:

– Хоть я и не смерд, но заживает как на… смерде.

– Рагдай!

В вопле Залешанина были страх и мука. Рагдай сказал нехотя:

– Ладно, Залешанин. Сам напросился… Я убит! Понимаешь, дурак, я убит. А там, куда я попал, раны заживают перед тем, как предстать…

– Но как же…

На лицо красивого витязя набежала тень, а плечами слегка передернул, как на морозном ветру:

– Я предстал… как всякий предстает. Но я вскричал в смертной тоске, что если бы хоть на сутки вырваться на свет… Не для пиров, не для свершения мести – для женитьбы! Ждет меня, от которой помножится мое семя… Я тебе говорил, помнишь? Сейчас уже утро, я должен успеть свершить обряд венчания… ну, это недолго, потом пир с родней и гостями, ночью зачать ребенка, а в полночь этот конь снова стукнет под окном копытом: пора! Но я прыгну в седло с улыбкой, ибо что может быть ценнее, чем продлить себя в веках, обрести бессмертие через детей, смотреть на мир из глаз потомков?

Залешанин слушал, и у самого мороз гулял по коже, словно голым оказался перед остриями копий. Рагдай не мертв, хоть и говорит, что мертв, в нем жизни больше, чем во всей дружине Владимира, но этой жизни ему подарено всего на сутки…

– Ты погиб, закрывая меня!

– Иди ты, – ответил Рагдай. – Я не тебя спасал. Для Отечества, дурак, никакие жертвы не жертвы.

– Ну да…

– Это честь – погибнуть за род свой, за народ.

Не ради него, мелькнула мысль, а ради его родителей, достойно живших из колена в колено, отпустили его на денек. Ну, может быть, и ради него тоже малость: один из тех, кто судит, молвил все же, что и он, Рагдай, жил достойно и незапятнанно. Так что и слово родителей не помогло бы, если бы в своей жизни гулял да бражничал, сирот да вдов обижал…

Теперь они скользили над степью, как два орла, что настигают добычу. Впереди разгоралось багровое зарево, оба неслись прямо в море огня. Красные отблески падали на черного коня Рагдая. Залешанин вдруг вспомнил старого лесного волхва, как наяву увидел чару, а в ней сквозь пар – двух скачущих всадников. Одного на черном как смоль коне, другой несся на белом. Вот почему при первой же встрече лицо и статная фигура Рагдая показались знакомыми…

– Что с тобой? – крикнул Рагдай.

– Ничего, – с натугой ответил Залешанин.

– Ты перекосился весь! И побледнел… Наверное, съел что-нибудь?

– Наверное, – процедил сквозь зубы Залешанин.

Ветер трепал волосы, конская грива звенела, а копыта стучали уж не звонко, а зловеще. Все, что предсказал волхв, сбывалось. Впереди Киев, осталось только переплыть через Днепр… А там протянет жестокому князю щит, выслушает слова благодарности, обещания золотых гор, повернется… и получит удар ножом в спину. Или князь, сам великий воин, попросту рассечет его пополам своим небесным мечом.

Воздух был тих, сух, даже на росу не хватит… нет, хватит. В утреннем воздухе чувствовалась влага, словно распыленная водяная пыль, посвежело, рядом чему-то расхохотался Рагдай. Залешанин прислушался, сам заорал дико и счастливо, пугая коня. Чувствовалось дыхание могучего Днепра, отца всех рек, а вот на светлеющем небе, закрывая зарю по виднокраю, начинают проступать прибрежные яворы, плакучие ивы…

– Днепро!