Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 41

Залешанин ощутил, как волна жара прокатилась по телу, залила лицо, а уши запылали как факелы. Мальчишка в самом деле угадал. Видать, поскитался по дорогам, навидался людей всяких, разных.

– Да ладно, – сказал он, осердясь в самом деле, – с чего ты взял, что я заберу только твою птаху? Я и тебя беру.

Мальчишка отшатнулся, в глазах мелькнул страх:

– Меня?

– Да. Негоже тебе здесь оставаться. А мой конь двух вынесет, а не то что… одного с четвертинкой… В ближайшей веси найдем добрых людей. Может даже совсем бездетных.

Мальчишка вперил в него взгляд полный такой горячей благодарности, что от неловкости Залешанин ощутил, как покраснела даже спина. Не успел подняться, как мальчишка поймал его коня, подвел, остановился справа, держа повод, голубые серьезные глаза смотрели выжидательно.

Залешанин усмехнулся:

– Никак, знаешь ремесло отрока?

Легко поднялся в седло, протянул руку, но мальчишка едва коснулся его пальцев, во мгновение ока оказался сзади на конском крупе.

– Я его в самом деле очень любил, – сказал он, словно оправдываясь. – Он был добрый.

Залешанин стиснул зубы. Не очень-то мир добр к ребенку, если обыкновенная доброта выглядит как нечто особое:

– Не убивайся за ним так. Он умер, как мечтают все мужчины, да не всем удается: в дороге. Сейчас он из вирия смотрит на тебя. Говорит: не плачь, ты же мужчина. Мужчины не плачут.

Мальчишка сопел за спиной, его потряхивало, но скоро приловчился, покачивался в такт, а когда Залешанин начал расспрашивать о дорогах, землях, людях, мальчишка отвечал сперва послушно, затем увлекся, сам выбирал интересные случаи, серый голосок обрел краски, зазвенел, однажды даже засмеялся, и Залешанин вздохнул с облегчением. Мальчишка живуч, а если не давать ему постоянно вспоминать умершего кобзаря, то оклемается быстро.

Диковинная птаха по имени Петька пробовала ехать, сидя у Залешанина на плече, но быстро устала, перебралась в седельную суму, долго там копошилась, устраивалась, бурчала, но заснула наконец крепко, по-мужски.

К вечеру, когда остановились на ночлег прямо в лесу, Залешанин уже не столько жалел мальчишку, сколько завидовал. Такое повидать, в дальних землях побывать, диковинные народы поглядеть! Что в сытом боярстве, ежели только сиднем зад просиживать, добро копить? Дряхлый старик и сопливый мальчонка показывали как должны жить мужчины!

Мальчишка умело развел костер, сказывался навык, вопросительно взглянул на взрослого, Залешанин кивнул на седельную суму. Пока он расседлал коня, напоил, мальчишка уже вытащил хлеб и мясо, разложил на широких листьях, которые успел сполоснуть в ключевой воде, бережно развернул узелок к солью.

– Готов ужин? – удивился Залешанин. – Быстрый ты.

Он опустил на землю птичье гнездо, где лежали пять некрупных яиц. От костра веяло домашним теплом, мальчишка насадил на прутики ломти хлеба, сырого мяса, поджаривал, в воздухе поплыли ароматные запахи. Поджаренный хлеб весело хрустел на зубах, мясо покрылось быстро выступающими капельками сока.

Из седельной сумы послышался раздраженный крик. Петька выбрался злой, растрепанный, грозно щелкал клювом. Заорал диким голосом:

– Что с воза упало, того не вырубишь топором!

Залешанин от испуга выронил мясо в огонь. Выпученные глаза уставились на диковинную птаху, а Петька перелетел, шумно хлопая крыльями и подняв тучу пепла, на колено мальчишки.

– Враг у ворот! В бой!

Залешанин подхватился, а как палица оказалась в руке, не мог вспомнить. Сказал попугаю, вздрагивая и оглядываясь:

– Простите, боярин… я думал, вы птица…

Мальчишка посмотрел на Залешанина удивленно и, ничуть не удивившись, что птица говорит, сунул ей ломтик мяса. Петька брезгливо отвернулся, тогда мальчишка со вздохом вытащил маленький узелок, высыпал на ладонь горсточку зерен:

– Это последние, Петя…

Залешанин прошептал:

– Он… оно… разговаривает?

Мальчишка удивился:

– Конечно! Ты вот тоже умеешь. Хоть и не так хорошо, как он. Петя даже древних мудрецов знает…

– Здесь вы там не найдете! – закричал Петька мощно. – Проснись – трусы нашлись!!!

– Я этого древнего мудреца уже слышал, – обрадовался Залешанин. – Он у князя на заднем дворе гридней гоняет. Никогда бы не подумал…

Петька нехотя клевал зерна, а когда Залешанин протянул ему ломтик мяса, поглядел недоверчиво, потом перепрыгнул ему на руку, клюнул, Залешанин едва успел разжать пальцы, и кус мяса исчез в дюжей глотке удивительной птицы.

– А ты зерна, – укорил он мальчонку.

– А я думал, что они только их…

– Ага, вороны и то мясо долбят, а у этого погляди какой клюв крючком!.. Молодец ты, Петя… Орел! Да куда до тебя какому-то паршивому орлу.

Петя сожрал мясо, гордо выпятил грудь, быстро зверея от свежего мяса с кровью. Глаза округлились, он потоптался на месте, озираясь исподлобья, с кем бы подраться, не нашел, вздохнул, только конь и эти двое, но все трое хоть и не птицы, но свои…

Костер весело рассыпал искры, воздух был теплый, день клонился к закату. Над пламенем мелькали мошки, сгорали, уносясь искорками в небеса к своим мошиным богам.

– У нас не всегда были даже сухари, – признался мальчишка. – Если ночевали в лесу, то ели траву, папоротник, даже кору грызли…

– Но вы всегда были в дороге, – сказал Залешанин мечтательно.

– Поневоле, – трезво ответил мальчишка. – На одном месте наши песни быстро бы приелись. А так я, не знаю… наверное, хотел бы жить на одном месте.

Он умолк, начал прислушиваться. Залешанин вскочил и подбежал к коню. В вечерней тиши ясно слышался далекий стук копыт. Кони неслись в их сторону. Залешанин даже различил, что все они неподкованные, а значит – степняки…

Ругаясь, он оглядывался в поисках палицы, а стук копыт прогремел громче, чаще, из-за деревьев выметнулся белый конь с развивающейся гривой, на спине его согнулась тонкая фигурка, длинные темные волосы трепало ветром. Если бы не волосы, Залешанин принял бы всадника за мальчишку, сейчас же только глупо хлопал глазами, ибо женщина, завидев его, подала коня в сторону, Залешанин едва успел отпрыгнуть, когда белый конь пронесся совсем рядом.