Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 12

– Какое Тенгри, ежели хазарин? В субботу режет барана Яхве, в воскресенье ставит свечку Христу, в понедельник жжет цветы Аллаху, во вторник…

Илья стряхнул их руки как осенние листья, а Претич на всякий случай отодвинулся, предостерегающе выставил ладони:

– Илюша, да как ты мог такое подумать?.. Да чтоб я на тебя такое сказал всерьез?.. Да не зря ж Дашка, дочь Аслама, за тобой бегает, а уж она, стерва, побывала под всеми дружинниками и смердами, под их жеребцами и собаками, даже медведя, грят, отыскала осенью в берлоге, всю зиму его доставала своей ненасытной похотью, в шатуны подался, бедолага, а вот за тобой как бегала, так и бегает!..

Вокруг хохотали, хлопали по широкой как стена спине, плечами, тащили в палату к накрытому столу, а он ворчал и люто сверкал глазами, не зная, то ли принять как похвалу, то ли рассердится пуще, не зря же остолопы гогочут, будто он вышел к княжескому столу, не застегнув портки…

Второй богатырь, Лешак, бросил поводья отрокам, придирчиво проследил взглядом, чтобы бегом повели вдоль двора, охлаждая, ни в коем разе не сразу к водопою, лишь тогда живо взбежал, вежливо поклонившись князю, на крыльцо. Его не зря дразнили, а потом у нему намертво прилипло прозвище Попович. В самом деле, жила себе молодая вдова, кормилась пряжей и шитьем, расторопная и бойкая, ей платили за одежки боярыни и даже воеводские жены. Приставучих мужиков отшивала быстро, но как-то повадился к ней немолодой уже священник, которого княгиня Ольга привезла из Царьграда для душевных бесед о высоком, о небесной мудрости, о движении звезд…

Но княгиня вскоре преставилась, а Святослав, который и раньше терпел церкви чужого бога только ради матери, тут же велел разорить, сравнять с землей. Священник, от которого ждали покорности и богобоязненности, вдруг то ли на земле Новой Руси растерял овечью покорность своей веры, то ли вознамерился обрести мученический крест, но этот престарелый сразу зашиб троих насмерть, а еще и выбирал только дружинников, плотников не тронул, а потом подхватил меч и щит убитого, кинулся на целый отряд.

То ли не ожидали, вороны, то ли еще чего, но бесноватый упал под мечами и топорами не раньше, чем усеял паперть трупами. Говорят, кровь бежала ручьями. Уцелевшие, наскоро перевязав раны, вернулись к Святославу, а тот лишь покачал головой и велел похоронить старика с воинскими почестями вместе с убитыми им русами.

Святослав тогда решил, что священнику просто повезло, застал врасплох, но его волхв присмотрелся к убитому, покачал головой. Дело не в магии, священники ею не пользуются, у старика оказалось сухое сильное тело бывалого воина. Не просто воина, а героя, как называют богатырей в Царьграде. Волхв и сейчас мог бы сказать, какие мышцы тот развил бросанием копья, какие мечом, какие прыжками, а какие бегом с мешком камней на плечах…

В день его смерти у вдовы родился мальчик. Поговаривали, от плача и слез родила недоношенного, слабенького, еле выходила. Мальчишка словно чуял свою слабость, с детства учился быть хитрым, а где силой не удавалось – брал напуском. Однако рос, матерел, в десять лет уже одной рукой бросал на землю взрослых парней, а когда исполнилось пятнадцать, на земле Киевской не было мужика, что устоял бы в силе. Конечно, супротив богатырей был что муха супротив пса, но в дружине его заметили, взяли в отроки, затем перевели в младшие дружинники, а потом и вовсе взяли в дружину.

В отличие от других богатырей, он был лицом румян как девица, с длинными ресницами, пухлыми щечками, к тому же любил наряжаться, обвешиваться побрякушками. Кто не знал его, не мог утерпеть от злых шуточек. И тут же оказывался на земле, глотая кровавые сопли. А Белоян еще тогда сказал Владимиру в задумчивости:

– Не знаю, к добру или к худу, что та баба родила прежде времени…

– Что так?

– Каков бы он в полной силе? Хорошо, если на нашей стороне, а ежели нет?

Сейчас Владимир перехватил такой же задумчивый взор Белояна, бросил насмешливо:

– Уже и Лешаку не доверяешь?

– Лешаку доверяю, – ответил волхв все тем же раздумчивым голосом, в котором рык уступил глухому ворчанию, – а вот Алеше Поповичу… гм… не знаю, не знаю.

В Царьграде сухой ветер с границ степи сменился ветром с моря. Все ночь через широко распахнутые окна вваливался мокрый как губка воздух, а под утро снова задул резкий, сухой, жаркий, словно Царьград разом с берега теплого моря перенесся в середину Дикой Степи…

Князь церкви раздраженно встал из-за стола, огромного как арена ипподрома. В окна брызнуло утреннее солнце. Застоявшаяся за долгое ночное бдение кровь начала пробиваться в онемевшие члены. Да, ветер дует из тех мест, где совсем недавно был их союзник – могучий Хазарский каганат, уничтоженный вдрызг возникшими из ниоткуда русами…

В груди больно покалывало, раздражение перешло в злость. И сухой воздух, всегда вызывающий изжогу, и то, как неудачно поставили себя отцы церкви здесь, в Царьграде… Было время, когда ходили в лохмотьях и прятались в пещерах, но когда пришли к власти, когда император Константин увидел вещий сон: ему явился огненный ангел и вручил знамя с крестом вместо привычного римского гордого орла и заявил:" Сим победши!"… Из гонимой церковь стала гонительницей, яро и победно преследовала прежних мучителей, платила им той же монетой по всей империи…

…но в ее западной части тамошние отцы церкви сумели поставить себя независимыми от светской власти. Более того, короли и императоры униженно просили у них милости, приползали на коленях, вымаливая прощение! А здесь церковь под пятой власти. Церковь служит власти, укрепляет власть, доносит о тайнах исповеди власти. А даже сейчас, когда базилевс занят войной с арбами и прочими несущественными делами, церкви приходится думать об укреплении империи своими путями. Самый важный из них – распространить веру в Христа на северные страны, что набегами подтачивают несокрушимые стены империи.

Он ощутил как кулаки сжались сами собой. Как будто это просто: заслал миссионеров, а те легко и без усилий убедят славян отказаться от их имен и взять взамен иудейские и греческие, убедить уничтожить своих родных богов и поставить церковь чужого им по облику бога! Нет, прольется и крови немало, и тайных убийств будет, и тайных деяний, от которых содрогнутся слишком щепетильные души. Святая церковь в реальной жизни е может подставлять левую щеку, ударившему по правой. Она бьет сама, бьет еще раньше, бьет с упреждением, бьет и невиновного, ибо невиновные все равно пойдут в рай, а вину церкви простит… сама церковь, ибо у всемогущего бога должны быть и всемогущие слуги.