Как стать писателем - Никитин Юрий Александрович - Страница 61

«Одежа его была небогатая, но она сидела на нем…» Не говоря уже снова о «была», еще и масса абсолютно лишних уточняющих слов: его (а чья же еще?), она (эт понятно, что она, одежда), сидела на нем (ну а на ком же еще, как не на нем?). Да и сами слова: сидел(а, и) – стоял(а, и) в абсолютном большинстве случаев надо просто вычеркивать. Это сорняки. Попробуйте вычеркивать, и вы увидите, что текст ничего не потеряет, а только выиграет, станет более упругим.

Итак, пройдемся еще раз, уже по выправленному разок тексту:

«Широкая черкеска кое-где порвана, шапка заломлена назад по-чеченски, ноговицы спущены ниже колен. Одежа небогатая, но сидит с тою особою казацкою щеголеватостью, которая состоит в подражании чеченским джигитам».

Как видим, из описательности уже превращается в картинку, а именно картинку видит перед собой герой Толстого, а не описание картинки.

И вообще, вы старайтесь убирать все лишние слова! К примеру, в моей предыдущей фразе вычеркните слова «вы» и «все» и посмотрите, потерял ли что-то текст?

Сочинять не так уж трудно, труднее всего – зачеркивать лишние ноты. Это сказал Брамс, но не правда ли, подходит?

Не могу удержаться, чтобы не щегольнуть знакомством с трудами такого автора, хоть я и литейщик с мускулами, как Достоевский. Он сказал: «Величайшее умение писателя – это уметь вычеркивать». Нельзя с этим не согласиться. Более того, в этой замечательной фразе стоит вычеркнуть слово «это», ибо краткость – сест. талнт. или даже с.т.

Автор последнего афоризма добавил: искусство писать – это искусство сокращать.

Уровень исполнения виден сразу…

Как профессионалы или кандидаты в профессионалы, не обращайте внимания на возмущенный вопль дилетантов: как, на самого Толстого осмелились поднять руку? Да это же гений!.. Все верно, гений. Гений духа, гений мысли, даже необычайной, просто поразительной прозорливости. Но место ему именно в России, где духовность литературы всегда на первом месте, а виртуозность языка чуть ли не на последнем.

Но сейчас, когда на этом рынке очень тесно, надо подтягивать все тылы, не оставлять слабых мест. К тому же знакомство с автором все начинаем, взглянув на текст: правильно ли пишет? Интересно ли? Каков язык? Не секрет, что многие нынешние читатели откладывают знакомство с Толстым, напуганные тяжеловесной громоздкостью и неуклюжестью его языка. А жаль, из-за такой вроде бы мелочи не удается познакомиться и с гениальными мыслями Толстого.

Не забывайте, что во времена Толстого практически вся Россия была неграмотной, читающих книги было немного, писателей – горсточка. Тогда читали в самом деле все книги. Не все попало в классику, не у всех пишущих – гениальность Толстого, но сейчас тяжеловесное и с множеством лишних слов, уточнений, объяснений, растолкований просто не будут читать. Даже не купят. Надо объяснять почему?

Ладно, некоторым надо указать пальцем: потому что рядом будут стоять книги других авторов, у которых текст даже при самом беглом взгляде выглядит чистым, ясным, легко читаемым.

А практически любой покупатель, прежде чем отобрать книгу для покупки, раскроет ее и бегло посмотрит один-два абзаца. Гениальные мысли так выловить трудно, как и понять закрученный сюжет, но уровень исполнения заметно и по абзацу. Не согласны?

Но, опять же, не перегибайте палку в другую сторону. Не начинайте снова и снова вылизывать текст, доводя до совершенства, в ущерб новым идеям, темам, образам!

О профессионализме древних авторов

Я уже говорил, что в современном языке недопустимы как такие сочетания: «кивнул своей собственной головой в знак согласия, подтверждая сказанное», так и самые что ни есть усеченные: «кивнул головой», ибо, кроме как головой, кивнуть нечем, а значит – уточнение глупое, лишнее, непрофессиональное.

Для интереса я ввел это «кивнул» в «Поиск» и прошелся по сборникам рассказов Бунина и Чехова. Сотни раз попадалось «кивнул», «кивнула», и только в рассказе Бунина «В Париже» отыскалась фраза: «Она кивнула головой и стала надевать перчатки». Это говорит лишь о том, насколько Бунин тщательно вычитывал текст, тогда не было компов, чтобы ввести в графу поиска искомые слова и чистить сорняки, повторы, неверные обороты и пр.

Следил за языком Шукшин, но вот в рассказе «Критики» встречаю такой перл: «…Тот согласно кивнул головой и сказал». Сразу и «согласно», и «головой». Но, к его чести, надо сказать, что это именно огрех, устал автор, глаз замылился, пропустил, а корректор не осмелился править великого. Или скорее всего зачитался и не заметил.

То, что авторы-классики делали чисто на интуиции, вы можете делать по «школе». Для них это вершина, для вас – норма.

Этой особенности с ходу и не понять…

Читающие прекрасно допускают такой бред, как звездные империи, короли и бароны в невообразимо далеком будущем, драки на мечах, роботы у них там переговариваются сварливыми бабьими голосами, как будто радиосвязь отменена, но зато возражают против десяти зарядов в восьмизарядном пистолете!

Потом я понял простенький закон, что лежит в основе такого отношения: прощают неимоверное количество патронов в хорошем фильме и не прощают в слабом. В хорошем, здесь в смысле – сделанном цельно, монолитно, без претензий на документальность, на котором честно и открыто написано: «Развлечение».

А такой же, но сделанный с претензией на строгую точность, даже с обязательным указанием марки пистолета и сорта стали, сразу же подвергается более серьезному разбору, что и понятно, ему непростительно небрежное отношение к мелочам первого.

Пишите просто интересно. Как можно более интересно! И вам простится многое, что не простится другому.

Еще немного о стебе. Ну трудно удержаться, чтобы не постебаться над самим стебом!

Очень многие писатели прошли через этот период, но мало кто в этом признавался. К примеру, выдающимся стебарем был такой серьезнейший и интеллигентнейший человек, как Чехов. Прочтите рассказы первых лет его творчества! Он писал много, его короткие рассказы выходили во множестве журналов, альманахов, издавались отдельными книжками.

Потом, перейдя в следующий стаз, он уже стеснялся этих публикаций, не переиздавал. Хотя это не столько стеснительность, а понимание, что между тем Чеховым и нынешним – огромная разница. И оставлять для потомства нужно лишь то, что создал сам, а не те перлы, пусть даже очень остроумные, где кого и как осмеял.

Чтобы никого не задеть, я обещал почаще ссылаться на себя, полагая себя типичнейшим представителем этой эволюционной ветви. Так вот, повторяясь, когда я осознал, что мир не такой правильный, как думается ребенку, что в этом мире папа и мама тоже какают, что некоторые вещи совсем не то, за что себя выдают… после чего с детским максимализмом решил, что везде притворство и все на свете – мыльные пузыри, что ничего чистого и святого нет, что все поступки и все-все объясняются либо экономикой, либо подавленными сексуальными влечениями… вот тогда-то я и развернулся со своими язвительными разоблачениями!

Мои юморески и шуточки публиковались по центральным журналам и газетам, по периферийным, выходили в сборниках и звучали по всесоюзному «Маяку». Я разоблачал и разоблачал несколько лет, этого оказалось достаточно для окукливания, переосмысления и перехода в следующий стаз: начал писать полнометражные серьезные рассказы, а насчет экономики и фрейдизма умолк: не все объясняется такими простейшими мотивами. Разве что для самих простейших, которые этими терминами жонглируют.

Подытоживая, объясняю для доступности на пальцах: в начале жизни писатель, как и все, роется в песочке, ходит с детским ведерком и не ругается матом. Потом начинается период самоосознания, т.е. отделения себя от окружающего мира и нещадной критики этого мира… или юморения – это зависит от характера и особенностей личности.