Изгой - Никитин Юрий Александрович - Страница 38

Скиф, сам шатаясь, но быстро приходя в себя, двинулся к ним по качающейся земле. Раздался сухой треск, Олег разодрал роскошный красный плащ на длинные узкие полосы. Вдвоем быстро перевязали раны храбреца, затянули узлы.

– Ты кто? – спросил Скиф. И, не дожидаясь ответа, похвалил: – Молодец, ты дрался с ним хорошо.

Олег поморщился, но глазами показал Скифу, что давай, хвали этого дурака еще. У тех, кто считает себя героем, раны заживают лучше.

Воин прошептал бледными губами:

– Пруг... Меня зовут Пруг... Отвезите к Овиду, награда...

– За твою голову? – поинтересовался Скиф.

– Овид... мой отец...

Олег сказал успокаивающе:

– Конечно, отвезем. Если это недалеко.

– Это... недалеко. Сверните направо... там за рощей дорога...

Он умолк, голова запрокинулась. Скиф решил, что храбрец помер, пощупал сердце, еще бьется, хоть и едва-едва.

– Что будем делать?

Олег посмотрел на раненого, на дракона, снова на раненого. Скиф видел сильнейшее желание оставить его рядом с убитым драконом: выживет так выживет, однако после паузы Олег сказал с неохотой:

– Ладно, давай на ту дорогу. Но если далеко, оставим парня в первом же селении.

Раненый не соврал: едва миновали рощу, впереди раскинулся настоящий город. По дороге медленно тащились тяжело груженные подводы. Один возница сонно вскинул голову, всмотрелся подслеповатыми глазами. На лице проступило вялое изумление.

– Гляди ты, – сказал он довольно. – Это, ж Пруг... Наконец-то его кто-то отделал! Олег крикнул с высоты седла:

– Где его родные? Возница удивился:

– Да кто ж их не знает? Самая большая хата... Самая большая хата оказалась массивным дворцом, к тому же на холме. На воротах стража, но Олега со Скифом пропустили сразу же, едва заприметили перевязанного Пруга. Вскоре набежали лекаря, Пруга переложили на тележку, увезли, а Скифа и Олега пригласили к правителю.

Скиф ожидал, что их отведут в огромный зал, где пируют герои, где ручьями льется вино, гремят боевые песни а отважные воины рассказывают о великих битвах, однако их повели вдоль стены по ту сторону дворца-крепости. Там, под заходящим солнцем, блистал свежеструганными досками помост, туда вели добротные ступеньки покрытые ярко-красным ковром.

На помосте кресло, в кресле седоголовый мужчина с довольным жизнерадостным лицом, вокруг него молодые женщины, тоже веселые и шаловливые, а во дворе можно оглохнуть от звона мечей и стука щитов: молодые воины показывают удаль в учебных боях.

Сопровождающий подбежал к правителю, Олег видел, как тот сразу вперил взгляд в пришельцев, но слушал внимательно, а когда тот закончил, встал и сбросил с плеч красную мантию, похожую на плащ молодого Пруга.

Звон мечей затих, там почтительно наблюдали, как Овид величественно спускается к пришельцам. Олег обнаружил, что они одного роста, чему Овид тоже слегка удивился. Руки его были сильные, крепкие, а когда сдавил плечи Олега, тот ощутил, что в пальцах правителя сила нешуточная.

– Спасибо, – сказал Овид густым медвежьим голосом, – что вовремя подоспели... Мой дурак больно храбрый, во все драки влезает... ему бы только повзрослеть малость! Чтоб и храбрость осталась, но и ума прибавилось...

Скиф покосился на молодых девушек, все рассматривают его внимательно, улыбаются, строят глазки, возразил горячо:

– Он дрался отважно!.. Я жалею, что мы не захватили с собой голову дракона, но ваш сын был ранен серьёзно, мы спешили...

Овид кивнул, взглянул на Олега внимательнее, помедлил, сказал уже осторожнее:

– Ты не похож на воина. Но мне чудится, воинам с тобой лучше не встречаться на узком мостике.

– Я мирный человек, – возразил Олег. – Почти всегда.

– Ага, знаю я эти «почти». Ладно, твой друг, вижу по глазам, не понимает, почему мы не пируем, почему не слышно похвальбы о боевых победах... Тхор! Вели накрыть столы в малом зале!

Тучный мужчина выдвинулся из-за девушек, спросил обреченно:

– Опять пир?

– Не опять, – сказал Овид наставительно, – а снова!

Скиф с сожалением оглянулся на девушек, им нет места на мужских пирах, двинулся за распорядителем.

Пир был как пир: три стола в зале, еще один на возвышении, для Овида и его близких. В число близких он пригласил Олега и Скифа, из приближенных остался только толстячок Тхор, Овид его назвал управителем.

По всему залу зажгли множество светильников. Огромные, массивные, медные в виде голов драконов, где огни вырываются из разинутых пастей, они окружали весь зал, даже с потолка свешиваются на металлических цепях. В ярко освещенном зале ярче блистает медь посуды, пряжки и бляхи на одежде, а хмурые лица кажутся веселыми. Да и нет здесь хмурых лиц. Даже с лица Овида исчезли следы озабоченности, когда к нему подошел один из лекарей и что-то пошептал на ухо.

Скиф понял, что с наследником црестола все обошлось, а раны хоть и глубокие, но неопасные.

На стол подавали жареное, печеное, тушеное – Овид явно любит поесть и знает в этом толк. Под дальней стеной возвышается громадная печь: судя по заслонке, там пекут целиком быков, а по всем четырем углам зала жарко полыхают очаги. На вертелах жарят гусей, лебедей, молодых поросят, и все это сразу с пылу и жару да прямо на столы!

На глазах изумленного Скифа заслонку печи откинули оттуда хлынула волна сухого жара, а целый отряд слуг на огромном подносе с длинной ручкой толщиной с бревно вытащили, кряхтя и постанывая от натуги, целиком запеченного быка.

В разгар пира в дверях появился ярко одетый придворный, провозгласил:

– Из земель Славии прибыли знаменитые певцы Муншир, Пенк и Рибопляс!.. Их отпустили, наградив великими дарами!

В зал вошли трое молодых парней. Одетые чересчур ярко, Скиф их сразу невзлюбил, с длинными грязными волосами, что падают до середины спины, лица пухлые, капризные, в глазах снисходительная наглость.

Скиф посмотрел на Овида, изумился, как быстро может превратиться добродушное лицо в почти звериную морду. Сперва прилила густая кровь, признак гнева, затем разом отлила, как бывает только в минуты сильнейшей ярости, ноздри хищно раздулись и затрепетали.

– Те... самые? – прорычал он негромко.