Имортист - Никитин Юрий Александрович - Страница 59

– В каком смысле неадекватна?

– В смысле идиота, сильного мускулами, но слабого на голову, – пояснил я любезно.

Мазарин улыбнулся одними губами, глаза оставались такими же замороженными.

– Господин президент, – объяснил он Казидубу, как объяснял бы, наверное, тому самому слабому на голову, – указывает на простую истину, что даже высокая техника в руках извозчиков и кухарок не сможет себя показать в полной мере… а у профессора и лопата стреляет. Верно, господин президент?

– Верно, – подтвердил я кисло, не люблю, когда мои слова трактуют или даже разжевывают. – Что делать, верно.

Казидуб проговорил в сомнении:

– Откуда вы набрали этих кухарок да прачек? В США все автоматизировано. Все с высшим образованием.

Мазарин смолчал, перевел взгляд на меня, Казидуб тоже уставился на меня за объяснениями, я ответил вынужденно:

– Михаил Потапович, современные интеллигенты, все эти люди с высшим образованием, с дипломами, – это всего лишь те, кто два века назад был конюхом, шорником, грумом, извозчиком, садовником, молочником… Да-да, та же самая ступенька социальной лестницы! Но тогда как-то не приходила в голову такая дурь, как этих людей привлекать к управлению страной!

Казидуб фыркнул:

– Конюхи с высшим образованием? А кто же тогда нынешние слесари, укладчики асфальта, строительные рабочие, фермеры?

Я не успел ответить, очень охотно вклинился Мазарин:

– А они и тогда работали на фермах! Кузнечили, рубили лес, верно я понимаю, господин президент? Согласитесь, Михаил Потапович, в замок конюхами брали все-таки самых умелых, знающих! Как и лучших кузнецов, оружейников. Сейчас сказали бы, наличие диплома обязательно. Так что давайте проведем прямую параллель: современные инженеры – это дипломированные кухарки, конюхи, кузнецы и прочая челядь.

– Почему только инженеры? – обиделся Казидуб.

– Простите, – сказал Мазарин торопливо, – это я так, еще без выгранивания. Господин президент мог бы сказать лучше, четче. А я спешу поперед батька, очень увлекательно, оказывается, успеть понять мысль и на ходу ее развивать! В целом, полагаю, мысль ясна. Оттого, что кухарка в замке умеет лучше готовить суп, чем кухарка в деревне, вовсе не значит, что замковую кухарку можно допускать до управления замком. Нет уж, пусть занимается своим делом. Это если у нас. А в Штатах пусть управляет государством, сенатом, конгрессом, пусть!.. И армией пусть управляет, мы обеими руками за такую демократию. Там, в Америке.

В наш Высший Совет Имортизма входят семь человек, семеро мудрецов, но в Москве только Атасов, Вертинский, Тимошенко и Седых, а Каменев и Рогов далеко за пределами: один в Питере, другой в Новосибирске. Да и оставшаяся четверка, пренебрегая высоким званием, обычно торчит в своих академиях, так что я и сегодня вечером пригласил Бронника и Романовского. Оба ничуть не сконфузились в высоком обществе: Романовский вообще, как мне кажется, не умеет конфузиться, а Бронник со всеми держится с убийственной вежливостью аристократа.

Время ближе к полуночи, рабочий день давно закончен, ко мне в кабинет можно сползтись только на добровольной основе, хоть и по моему приглашению, ессно. Александра, несмотря на свой высокий… наверное, высокий пост, лично принесла соки, минеральную воду, обезжиренные ломтики мяса, овощной салатик, безошибочно угадав вкусы Бронника, исчезла. Надо поинтересоваться, что у нее за личная жизнь, если вот так с раннего утра до поздней ночи всегда на месте…

Раз уж рабочий день закончен, то все сняли рабочие спецовки, что значит: Романовский развалился в самом простор– ном кресле, Седых, заложив руки за спину, стоит ко мне спиной и рассматривает книги в шкафу, а Бронник, поймав мой взгляд, заговорил размеренно, непривычно суровым голосом, все-таки я привык, что он старается облекать мысли в мягкую форму хорошо воспитанного, даже прекрасно воспитанного, а потом еще и дотесавшего свое воспитание в тренировочном общении с герцогами и графинями:

– Не дело!.. Не дело, когда ведущий дурацкого ток-шоу для дебилов получает в десятки… да что там в десятки – в сотни раз больше, чем ученый, который в самом деле для страны создает новые лекарства, новые сорта стали, компьютеры или более урожайную пшеницу!.. Такая цивилизация обречена. Она должна погибнуть. Она обязана погибнуть!

Седых поморщился:

– Да что вы вопите? Конечно, погибнет, кто спорит? Как точно так же погиб Рим…

Бронник обернулся, сказал саркастически:

– А мы будем сидеть и ждать, пока он погибнет? Само ничто не гибнет. Обязательно, подгнив основательно, разваливается под ударами соседей. Но будем ли это мы или это сделают талибы?.. Кто разрушит сгнившую западную цивилизацию… какое слово испоганили!.. кто на ее месте станет строить новый мир? Будет это мир имортизма или мир фанатиков-исламистов?

Седых сказал рассудительно:

– Вы не совсем верно представляете этих… ваххабитов. Как будто они вот такими и останутся на веки вечные. Это все равно что считать, что христиане, разрушив Рим, так и остались бы такими же дикими и фанатичными невеждами! Мы все стараемся мерить годами своей жизни, а история меряет эпохами. После разгрома гниющего Рима настала эпоха выкорчевывания старых взглядов, затем эпоха выработки новых ценностей. Невежды зовут это Темными Веками, эпохой Средневековья, но мы-то знаем необходимость той ночи, без нее бы не настало наше утро науки и техники!

Романовский изволил податься в кресле вперед, лицо от такого непомерного усилия покраснело, а бычья шея вообще побагровела.

– А мне по фигу мерянье эпохами! Сейчас все ускорилось. Год – уже эпоха. Мы можем без всяких Темных Веков и Средневековья перейти с развалин западного мира в имортизм. Это талибам надо все разрушить, потом лет триста пожить на развалинах, пока не придут к необходимости развития дальше, а я хочу… и могу!.. вот прямо сейчас. В чем я согласен с талибами целиком и полностью – это расстреливать без суда и следствия ведущих телешоу и телепрограмм вроде: «Кто перднет громче!» и «Герой дня без штанов». Человек и так в дерьме, а его еще и заталкивают туда глубже, еще и уверяют, что там ему и место, что там и так жить клево, рулез, кайф!.. Господин президент, мы что-то будем делать в этом направлении?

Я огрызнулся:

– Прекрасно знаете, что будем. Это, кстати, записано в нашей программе, в том числе и в предвыборной. Но вы ее, конечно же, не читали?

– Не читал, – признался Романовский. – А когда бы я это читал?

– Ах да, вы же работать изволили, а мы все гусей пасли…

– Работали, – согласился Романовский. – А вообще, если на взгляд простого человека, чем вы отличаетесь от тех же талибов?

Я смолчал, он вопросительно взглянул на Седых.

– Ну, многим… – ответил тот нехотя. – Например, имортистам не обязательны бороды.

– Отшучиваешься? Но ваши запреты на работу фабрик по производству помады… это то же самое, что запрет талибов на пользование Интернетом!

Седых подумал, кивнул:

– Ты прав, прав, Владимир Дмитриевич. Молодое учение всегда начинает с запретов. Это называется очищение от скверны… Вспомни, христианство началось с отрицания всех земных благ. Вообще всех! Это был такой перегиб, что… но сколько было подвижников-аскетов! А героями были те, кто годами не мылся, не стриг ногти, не трахался, то есть переход в новый мир через отрицание старого.

Он кивнул на телеэкран, где беззвучно тек людской поток по Тверской, мелькнули обнаженные тела двух прогуливающихся женщин.

– Как вам это?

Романовский пожал плечами:

– Да фиг с ними. Если честно, разве все мы не голые под одеждой? Мне, к примеру, голые бабы не мешали заниматься наукой или спортом. Как, впрочем, одетые с ног до головы не помешают думать о них день и ночь, распалять воображение, истекать слюной и спермой, добиваться их и трахать, трахать, трахать… Но, возвращаясь к талибам, скажу, что имортизм должен быть, знаете ли… красив! Иначе на хрен он кому нужен? За пределами красоты нет ни религии, ни науки. А имортизм, как я понял… вроде бы это и то, и другое вместе? В упряжке?