Гиперборей - Никитин Юрий Александрович - Страница 13

– Сжечь? – спросил Мирошноман с сомнением.

– Не откладывая!

Трое воинов уронили щиты, быстро разожгли костер. Другие спешно рвали мешки, полотняные сумки, бегали к белеющим вдали березкам за берестой. Тряпки и бересту обернули вокруг дротиков и стрел, подожгли и разбежались вокруг деревянного храма.

– Метать огонь! – крикнул Мирошноман.

Воины с разбегу метнули копья. Оставляя огненные дуги в потемневшем небе, словно пролетели малые смоки, копья с гулким стуком вонзились в толстые плотные столбы. Огонь жадно охватил древки, ронял огненные капли на землю, в твердом гладком дереве мореного дуба остались торчать железные наконечники – кондовый дуб устоял, не загорелся.

Мирошноман в ярости сжал кулаки. Еще дважды по его приказу метали копья, пока не истратили последние. Он хотел было гнать на приступ – мечи остались! – когда ноздри вдруг уловили запах дыма. Последнее копье, брошенное осмелевшим воином вблизи, упало на крышу. Там сушились лечебные травы, пучки мяты, липового цвета – огонь быстро пошел по всей крыше, радостно взревел, почуяв силу, вгрызся в дерево, начал рушить стропила.

– Смотреть в оба! – заорал Мирошноман. Он бегал с обнаженной саблей вдоль цепи воинов. – Там огонь, здесь луна помогает! И муравей чтобы не выскользнул!

Языческий храм горел немыслимо долго, всю ночь. Столетние дубы, которые когда-то неохотно поддались острым топорам, горели страшно, к небу вздымался широкий огненный столб, прожигал низкие облака. Казалось, само небо горело и роняло раскаленные капли.

Воины едва не падали от усталости: всю ночь до судорог сжимали рукояти сабель и топоров, до рези и слез в глазах всматривались в каждый блик, пляшущие языки пламени, в любой тени со страхом узнавали бегущего на них разъяренного пещерника с поднятым мечом.

Морш тревожно посматривал на озаренные пламенем изнуренные лица. Пожар на этой языческой Лысой горе на беду виден издали – огненный столб до неба, облака словно набухли от жаркой крови. Чересчур далеко видно, а ведь и самые покорные племена приходят в ярость, когда рушат их святыни!

– Он сгорел, – выкрикнул один из молодых воинов. – Даже боги не выживут в таком огне!

– Да, конечно, – ответил Мирошноман глухо.

Взглянул в счастливые глаза и отвернулся. Он уже слышал эти слова на пепелище терема. После чего сотник, три десятника и его лучшие воины были убиты, как овцы рассвирепевшим волком.

В сторонке Морш, посланец далекого племени с юга, заботливо укутывал плащом сестру. Она зябко ежилась от ночного холода, резко дергала плечами, будто сбрасывая пауков. Морш крикнул Мирошноману:

– Он мог уцелеть?

– В огне? – возразил Мирошноман. – Подземелий в капищах не строят, знаю. Разве что сразу, не останавливаясь, проскочил этот сарай насквозь? Выбежал с другой стороны и затаился в кустах, прежде чем мы окружили храм?

– Другого не осталось. Уйти не мог, у подножия стоит цепь твоих воинов. Пойдем такой же цепью навстречу и варвара защемим, как между двух ладоней!

Мирошноман кивнул: чужак снова говорит здраво. Странно, что далекий от воинского дела человек разбирается в тактике войн, засад, внезапных нападений.

Он повернулся, чтобы отдать новый приказ, но в это время подбежал запыхавшийся воин. Глаза Мирошномана люто сузились: воин был из цепи, оставленной у подножия.

– Почему здесь?

– Нападение! – выдохнул воин, едва держась на ногах. По шее стекала, пузырясь, широкая красная струйка. Левое ухо отсутствовало, из среза толчками выплескивалась кровь. – Бьемся, но их много… Вели дать помощь!

Мирошноман бросил взгляд на догорающий храм. Варвар пожертвовал жизнью, теперь захохочет, глядя на своего врага: явились местные дикари мстить за свой храм.

– В круг! – закричал Мирошноман страшным голосом. – К подножию уже не прорваться!

Со всех сторон к догорающему храму бежали воины-звери. В глазах блестел красный отсвет пожара, иные бешено вращали глазами, кто-то взвыл, вцепился зубами в край щита.

– В круг! – заорал Мирошноман еще громче.

Воины-звери неохотно сбились в рыхлую толпу, ощетинились оружием. Они презирали драться в строю, как пытался научить их Морш, видавший другие страны, – бог богов Хвыцкара принимает к себе лишь неистовых, одержимых, настоящих воинов-зверей!

Залитые заревом пожара и мертвым лунным светом зеленые кусты словно исчезли в единый миг, накрытые людской волной. На утоптанное ровное поле выскочили воины-звери, половина уже в крови, за ними гнались разъяренные люди. Мирошноман услышал многоголосый вздох облегчения: его воины сразу увидели, что враг захватил то оружие, что первым попалось под руку, доспехов никто не надел…

– Вперед не вырываться! – рявкнул Мирошноман. – Держать круг!

На него с разбегу набежал крупный мужик с распахнутым в яростном крике ртом. Мирошноман легко уклонился, его сабля зловеще свистнула, рассекая воздух, и мужик захлебнулся в вопле: правая рука до локтя исчезла, а из жуткого обрубка со свистом брызнула кровь, белая кость потемнела, наполняясь кровью. Мирошноман успел подставить щит под падающую дубину второго славянина, мгновенно ткнул острием в живот.

Железо звенело уже всюду, хрипло и страшно кричали раненые. Мирошноман отступал вместе с отрядом сперва по твердой земле, потом споткнулся о первого убитого обрина, дальше мертвые и раненые лежали вплотную один к другому.

Отражая удары, он рискнул бросить взгляд по сторонам, похолодел: обров осталась горстка. Они падали, как срубленные деревья, – славяне были вооружены хуже, наспех, но превосходили в росте и силе. Их удары были страшными, и обрин, попавший под такой удар, обычно падал, как бык под ударом молота, и уже не поднимался.

На Мирошномана насел молодой гигант, он наносил частые яростные удары, его тяжелый меч из сырого железа иссек в куски щит врага, сбил шлем, и Мирошноман уже видел скорую гибель в синих как небо, беспощадных глазах. На счастье, рядом зазвенела чья-то сабля, сзади послышались крики, на них навалилась целая толпа, разъединила, он упал, выполз из-под груды тел, успел увернуться от брошенного дротика. Разъяренные чужие лица мелькали со всех сторон – он оказался отрезан от тающей горстки воинов-зверей.

Через толпу сражающихся протолкался прежний молодой гигант, случайность боя отодвинула его победу, но не отсрочила. Он поднял меч – Мирошноман с трудом отразил тяжелый удар. Вдруг рядом снова засвистела сабля, гигант чуть отступил. Мирошноман взглянул на спасителя и с изумлением узнал проповедника. Морш рубился хладнокровно, умело, успевал оглядываться на кучку обров, где оставалось всего трое, – в самой середке виднелись черные как ночь косы его сестры.

– Уступи увальня мне! – крикнул он Мирошноману.

– Он твой, – вскрикнул тот с облегчением.

Проповедник ловко прыгнул между ними, отразил бешеный удар, уклонился, начал парировать страшные удары огромного славянина, холодно отыскивая брешь в защите.

Славянин ревел как бык, огромным мечом рассекал воздух как прутиком. Морш все чаще увертывался, а сам ловил удобный момент. Вдруг раздосадованный славянин схватил меч двумя руками, ударил внезапно и со страшной силой. Морш словно ждал, нырнул под руку гиганта, меч просвистел рядом с его ухом, вошел по рукоять в землю. Славянин медленно опустился на колени, его огромные ладони судорожно зажимали широкую рану на животе. Горящие глаза со злобой смотрели в смуглое чужое лицо, изо рта вырвался хрип:

– Я буду ждать тебя у врат! Я тебя запомнил…

Морша передернуло.

– К счастью, нам в разные места.

Славянин рухнул вниз лицом. Мирошноман, отступая под градом ударов, крикнул озадаченно:

– Хороший удар! Такой воин, а попер в проповедники?

Морш оскалил насмешливо зубы: старый воин по природной тупости думает, что его работа – лучшая в мире! Он повернулся к Мирошноману спиной, они молча отражали натиск. Воздух был заполнен стонами, горячим запахом крови. Далеко на краю поляны послышался отчаянный крик Гульчи, торжествующе проревел боевой рог.