Гиперборей - Никитин Юрий Александрович - Страница 12

К вечеру несколько отважных пытались догнать варвара. Надеялись, подпустит ближе и они успеют выпустить стрелы. Олег, однако, взял лук, натянул стрелу… Обры мчались, взяв стрелы в зубы, конями управляли ногами, готовясь осыпать врага градом стрел.

Скачущий впереди всех конь вдруг подпрыгнул, коротко ржанул и грохнулся оземь, перекатившись через голову, раздавил всадника. Еще один конь жалобно заржал и замедлил бег – в шее торчала стрела. Третья стрела вышибла из седла могучего сложения обрина. Всадники закричали, поспешно выпустили стрелы. Варвар блеснул в усмешке зубами: стрелы обров упали, не долетев саженей десять, а его стрела снова поразила скачущего обрина. Тот не успел дернуться в сторону, железный наконечник глубоко впился в правое плечо. Обрин страшно закричал в бессильной ярости, сабля выпала из онемевших пальцев, испуганный конь понес его в степь.

Горячих голов осталось пятеро: двое остановились, трое ринулись на варвара, тот был уже совсем близко. Их сабли со свистом рассекали воздух, лица были перекошены яростью. Он убил их стрелами хладнокровно, в упор, не меняя хода коня, не притронувшись к длинному мечу.

Руки Морша побелели – с такой силой сжимал поводья.

– Надо что-то придумать…

Олег словно услышал его слова – внезапно свернул круто на запад. Мирошноман велел остаться двум воинам для захоронения, раненых пришлось зарезать, и поредевший отряд пустился следом.

Пещерник проехал верст двадцать, затем круто свернул на север.

Морш люто хлопнул ладонью по седлу:

– Опять опередил! Я хотел, чтобы легкие конники обошли его с боков и устроили засаду. Он показывает, что будет менять дорогу, а мы не знаем, где он проедет. Мирошноман, я чувствую гибель. Нам лучше повернуть.

Мирошноман напомнил:

– Верховный хан ждет его голову на блюде!

– Я сумею оправдать наши действия.

Мирошноман молчал, его лицо было темным, глаза спрятались под надбровными дугами. Наконец он прохрипел тяжелым голосом:

– А чего страшиться? Если родился, то умрешь… Но трус умудряется умирать тысячу раз. Он даже не живет. Мы пойдем навстречу судьбе – нас оправдает и твой новый бог, и наши старые боги!

Он пришпорил коня, умчался в голову отряда. Морш бросил сестре негромко:

– Он бессмысленно храбр, это свойство неумных людей. Хищных, но неумных. Их бог создал, дабы служили нам. Одни – как рабочий скот, другие – вместо псов, третьи – дичь…

Снова упала ночь, на этот раз – без сна. Половина отряда засела в дозоре, тревогу поднимали при каждом мышином шорохе. Утром варвар словно ждал, когда они изловят коней, оседлают, лишь потом загасил костер и пустился в путь. Обры погнали лошадей во всю мочь – наконец-то решили по совету Морша взять долгой гонкой. На ходу пересаживались на запасных лошадей, воспаленные глаза угрюмо всматривались в облачко пыли впереди, за которым неясно темнела фигура врага.

Слева появилась темная полоска леса. Мирошноман встревожился, закричал сорванным голосом:

– Отсекайте от леса!.. Если сумеет достичь деревьев, останемся с пустыми руками!

Несколько воинов вырвались вперед и стали заходить наискось, нещадно настегивая коней. Олег пустил коней в галоп, умело перепрыгивая с одного коня на другого, но, странное дело, чем больше Мирошноман всматривался в бешеную скачку, тем больше мрачнел.

Пещерник не пытался прорваться к лесу. Передовой отряд обров был далеко, однако проклятый варвар гнал коней прямо по дороге, держа путь на северо-запад.

Глава 4

Конь под Олегом шатался, пена клочьями повисла на удилах. Второго коня пришлось оставить – едва успел соскочить, тот грохнулся оземь замертво. Обры, как стая волков, постепенно догоняли, приноравливались, и все чаще страх заползал в сердце Олега. На обнаженных клинках блестели оранжевые искры, словно каждый обрин вез пылающий факел.

Впереди медленно вырастал высокий холм, с середины и до вершины он выглядел голым, без деревьев и кустов. Олег изо всех сил понукал коня, направив прямо к холму – тот походил на Лысую гору.

У подножия пришлось спешиться. Он потащил усталого коня за узду, заставил перебраться через валежину. Измученный конь упирался, храпел, задирал голову. Со стороны дороги послышался грохот копыт, в двух шагах упало короткое копье. Другой дротик пролетел совсем рядом, вонзился в дерево.

Олег выпустил узду, головой вперед нырнул в кусты, а оттуда помчался наверх по крутому склону. Позади раздался радостный рев, высоко в ветках сухо чиркнула стрела. Олег карабкался наверх, хватаясь за свисающие толстые корни. Меч за плечами цеплялся за ветки, сзади нарастали рев, крики, ругань.

Половина обров слезла с коней, другие поскакали во весь опор, стараясь окружить холм со всех сторон.

Олег услышал голоса, понял, что за ним отрядили пешую погоню. Он прибавил бег, но старался не сбивать дыхания: вот-вот придется драться.

Кусты впереди разом кончились, дальше вверх потянулась вытоптанная голая земля. Издали вершинка должна ярко блестеть, как лысина старого деда, особенно под дождем или лунным светом. На таких горках издавна устраивали гульбища, купалы, но, самое главное для Олега, – обычно строили капища местных богов.

Задыхаясь от быстрого бега, он выбежал на плоскую вершинку холма – утоптанную, очищенную от травы и кустов. В самой середине поднимался на исполинских столбах широкий навес. Стены были из ошкуренных бревен. Олег даже успел увидеть, что за стеной высится политый засохшей кровью очень толстый столб. В быстро наступающих сумерках Олег разглядел грубые черты свирепого лица – тесали секирой или топором. Под столбом в широкой каменной чаше лежали обглоданные кости. От капища тяжело несло, жужжал рой мух, между бревнами сновали разжиревшие крысы.

Из храма вышли двое стариков в белых одеждах. Один держал выдолбленную тыкву, другой опирался на посох. Олег на бегу закричал:

– Уходите!.. Сюда идут обры!

Он стремительно нырнул в открытую дверь. Старец обернулся к нему лицом, а к лесу спиной, сказал с негодованием:

– Никто не смеет в святое мес…

Затрещали кусты, на утоптанную площадку выскочил первый обрин. Справа и слева появились другие, один с разбегу метнул короткое копье. Железное острие ударило в сухую спину, проломило тонкие, как у птицы, кости. Старец все еще стоял, но кровь потекла двумя струйками изо рта. Второй выронил тыкву, повернулся было к храму – второй дротик догнал и вонзился в худую шею. Шатаясь, волхв двинулся прочь, упал, сделав еще два неверных шага.

Обры рассыпались по голой земле, дождались Мирошномана. Тот выбежал из кустов мокрый от пота, заорал на ходу:

– Окружай!.. Окружай капище язычников!.. Землю изроем, но не уйдет!

Воины, закрываясь щитами, топтались в трех десятках шагов перед деревянными стенами. Мирошноман видел страх в глазах воинов-зверей. Сойтись лицом к лицу они рвались и сейчас, но если шагнуть ближе – беспощадные стрелы пещерника выбьют их ряды, как молнии безумного Хараджи.

Медленно, держась от храма на почтительном отдалении, они замкнули кольцо. Их лица были суровыми и тревожными. В храме было тихо, но каждый воин-зверь чувствовал на себе беспощадные глаза таинственного противника, и каждый, с какой бы стороны ни стоял, готов был поклясться, что видит кончик смертоносной стрелы, которую пещерник просовывает между бревнами, выбирая цель…

– Сколько у него стрел? – спросил Мирошноман зло. – А сколько нас? Навалимся разом. Мы порубим его сразу! В плен не брать!

Воины начали осторожными шажками приближаться к храму. Щиты держали высоко, оставив узкую щелочку для глаз – выше закрывал шлем. Мирошноман выдернул меч, яростно оскалил зубы, собираясь отдать приказ о немедленной атаке, но Морш вдруг схватил его за руку:

– Одним камнем трех собак! Ты сбережешь воинов, убьешь врага и уничтожишь храм чужого бога. Чтобы утвердиться в вере, надо безжалостно низвергнуть старых богов! Народ не может меняться нам в угоду, если у него будет память. Особенно важно уничтожать чужих богов.