Восточный конвой - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 61

И действительно, ему удалось нащупать нечто вроде поручня – за него следовало держаться правой рукой, смещаясь вниз. Он снова перевернулся на живот и медленно пополз. Теперь ноги висели в воздухе целиком; он согнул их в коленях, и ступнями нащупал потолок, или как еще было его назвать. Еще несколько движений – и стало наконец возможным выгнуться в поясе, а следующим усилием – нащупать здоровой ногой верхнюю ступеньку: начало скобтрапа, уводившего вниз по отвесной вогнутой стене. Значит, где-то по соседству должны быть и направляющие…

Милов отыскал и направляющие. Все было на своих местах – за исключением украденного. Но уж что с воза упало… И главным из украденного была вовсе не облицовка и не трап. Основная начинка исчезла. К счастью. Потому что будь она здесь – в лес и вовсе войти было бы нельзя, тут одних минных полей хватило бы на небольшую войну…

«Что же – поползем вниз? Не надо торопиться, – остановил он сам себя. – Подумаем: если они все-таки обнаружат лаз, что помешает им проверить – не скрывается ли кто-нибудь под этим самым бугорком? Они наверняка захотят убедиться… И, безусловно, найдут трап не менее успешно, чем это удалось мне. И кто-нибудь полезет вниз. Или просто швырнет сверху связку гранат – и прощай, Макар, ноги озябли. Надо, чтобы этого не произошло. С трапом ничего не поделать, он так и останется на своем месте: скобы намертво вцементированы в стенку колодца. Однако хозяйство это – не из тех, на которых красуется вывеска с приятной надписью «Добро пожаловать!». Наоборот. И оно обязательно должно иметь какую-то крышку, заслонку, что ли – иначе шахта и то, чему полагалось в ней быть, оказалась бы открытой для всех стихий, да и не только для них. Нет, не крышка всей позиции – та самая, что выглядит снаружи безобидным бугорком с такой трогательной елочкой; нет, эта крышка могла сдвигаться только мотором. А легкая заслонка, с которой справлялся один человек…»

Стоя на скобе, опираясь, по сути, на одну работоспособную ногу (вторая давала о себе знать все более ощутимо, но пока что он старался к ней не прислушиваться) и придерживаясь левой рукой за верхнюю скобу, Милов правой принялся шарить вокруг. Тщетно. Потом хмыкнул, вспомнив, что в сумке у него благополучно лежит фонарь. «Совсем растерялся, мальчик – стыдно, стыдно!». Достал. Зажег, и сразу все стало ясным. Заслонка, восстанавливавшая герметичность колодца, находилась сбоку, и именно к ней был приварен поручень, за который Милов держался, начиная спуск. Поручнем этим и следовало орудовать, чтобы повернуть толстую заслонку на шарнирах и перекрыть вход.

Поднявшись на две скобы, он ухватился за выгнутую металлическую трубу, горячо надеясь, что шарниры не приржавели. Но, видимо, тут не тот металл был, чтобы ржавчина могла хоть когда-нибудь за него зацепиться.

Да, в принципе это было очень надежное место, такое, в каком можно просидеть, пока наверху все не успокоится совершенно, и власти приграничного района почтут все мыслимые меры – принятыми, а положение благополучным и не вызывающим ровно никаких опасений. Плохо только, что успокаиваться все будет, надо полагать, достаточно долго, а дело, из-за которого он тут оказался, должно делаться в темпе.

Милов медленно спускался. Луч фонаря, направленный теперь вниз, вытаскивал из тьмы одну скобу за другой, и начинало уже казаться, что пути этому не будет конца, что бетонный цилиндр ведет в самую преисподнюю, к центру Земли, никак не ближе. Милову стало серьезно представляться, что спуск наверняка продолжается целые часы, если не сутки, что от поверхности земли, с ее небесами, деревьями, птичьим гамом и чистым воздухом его отделяют очень многие километры. Об этом, похоже, свидетельствовал и воздух – он становился все более тяжелым, и в нем возник и все усиливался тяжелый смрад, о котором пока было понятно лишь, что он был отвратительным. Мертвым. «Жаль, – подумал Милов, – если бы не вонь и запустение, если бы то хозяйство оставалось здесь, насколько все оказалось бы легче, проще, результативнее…» Но думать об этом означало – мечтать о несбыточном.

Еще скоба открылась внизу, и еще одна… Руки успели основательно устать, но еще хуже приходилось ногам – и той, которая в основном принимала на себя тяжесть его тела и сумки, и второй, болевшей все более бесстыдно. Но все же когда-то дорога эта должна была кончиться; надежда на ее благополучное завершение оставалась сейчас единственным, что еще позволяло Милову владеть собой.

И наконец, в каком-то из будущих столетий, он увидел внизу вместо очередной железной загогулины серое в свете фонарика дно. Не удержавшись – на последней скобе нога проскользнула – он не то неудачно спрыгнул, не то просто упал; но, к счастью, падать было уже, по сути дела, некуда.

Серые стены окружали его, под ногами был серый пол – все было серым, потому что единственным, что попадало сюда во все последние годы, была пыль. «Веселая жизнь пошла», – устало подумал он, медленно обводя световым конусом помещение, во владение которым вступил. Вступил, потому что не было никого, кто захотел бы оспаривать у него это право.

Или все-таки был некто?

Милов резко повернулся, потому что в помещении явственно прозвучал пусть и негромкий, но несомненно посторонний звук. И донесся он не сверху (что было бы неприятно, но естественно), а раздался здесь, внизу, почти рядом, за спиной.

Забыв на мгновение о вышедшей из-под контроля ноге, Милов привычно метнулся в сторону, рука скользнула под куртку – туда, где сейчас ничего не было. Нога тут же отомстила, но он только зашипел от боли – сейчас думать приходилось не о ноге. Звук повторился, а луч света выявил, наконец, и его источник.

На дне шахты, чуть в стороне от трапа, на полу валялось какое-то тряпье – похоже, обтирочные концы, сохранившиеся с давних времен. А на этом тряпье лежал кто-то, отвернувший лицо от яркого света. Он простонал еще раз, приглушенно и коротко.

Милов стоял неподвижно, наблюдая – не начнет ли лежащий медленно менять позу, готовясь к прыжку: из такого положения, как сейчас, не то что прыгнуть, но и быстро встать было просто невозможно. «Впрочем, – подумал Милов тут же, – если бы лежащий тут человек замышлял что-то подобное, ему хватило бы с лихвой времени, чтобы приготовиться – того времени, пока я, скоба за скобой, одолевал спуск, любезно освещая себя собственным фонариком. Человек этого не сделал – значит… Хотя скорее не человек – технет. Откуда здесь взяться человеку? Только из команды». Однако этот одет по-технетски, ничего похожего на пестрые масккомбинезоны спутников Милова по авиарейсу.

Медленно, осторожно Милов шагнул поближе к убогой постели, продолжая держать лежащего в свете фонарика.

– Кто вы? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал не просто естественно, но и уверенно.

Лежавший забормотал невразумительно.

– Вы можете говорить громче?

На этот раз слова удалось разобрать.

– Дайте пить…

– Сейчас посмотрю.

Смотреть, собственно, было нечего: у Милова в сумке пряталась пластиковая фляжка с раствором, утолявшим жажду и снимавшим усталость. Среди разных полезных вещей, какими снабдил его Орланз, была и такая. Он колебался лишь мгновение: кем бы ни был лежавший перед ним, но ему сейчас это питье было нужнее, а воды в шахте, естественно, не было – ее здесь в свое время боялись больше, чем огня. Милов достал фляжку, содержавшую литр питья, налил стограммовый колпачок, прикрывавший пробку.

– Пейте медленно, сперва прополощите рот, потом проглотите.

Лежавший с усилием приподнялся на локте, медленно повернулся к Милову; волна сильного запаха ударила по ноздрям. «Вот оно что!..» Рука лежавшего тряслась от слабости; он принял колпачок в длинные пальцы и тихо-тихо, чтобы не расплескать, поднес ко рту. Губы его были воспалены. Он медленно выцедил жидкость, рука сникла, колпачок вывалился из пальцев, сухо щелкнул, упав на бетон. Милов ногой отодвинул его подальше, отошел сам, сильно хромая, поднял, привинтил на место. Лежавший хрипло дышал, глядя вверх, в черноту шахты.