Дьявольский интерфейс - Бестер Альфред - Страница 19

Она наклонилась над Угадаем и заговорила на испангле. Я остановил ее.

— Борджиа, ему легче общаться на двадцатке.

— О, до такой степени образованный! Это вселяет большую надежду. — И она ласковым голосом обратилась к Вождю: — Здравствуйте, профессор Угадай. Я врач. Я хотела бы поговорить с вами о Лаборатории.

Ни один мускул не дрогнул на лице Секвойи. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой — с отсутствующим видом. Но спустя секунду-другую его правая рука начертала несколько дрожащих букв:

Фе тихонько вскрикнула. Борджиа жестом потребовала полной тишины.

— Профессор Угадай, — продолжала она, — здесь присутствуют только ваши друзья. Мы все крайне озабочены вашим состоянием. Хотите что-либо сказать нам?

Рука написала:

профессор угадай здесь присутствуют только ваши друзья мы все крайне озабочены вашим состоянием хотите что-либо сказать нам

— Хм, — произнесла Борджиа, задумчиво поджимая губы. — Вот, значит, как? М-да. Может, вы попробуете, Фе? Скажите что-нибудь личное, задушевное.

— Вождь, это Фе-нтифлюшка. Вы так и не выполнили своего обещания!

вождь это финтифлюшка вы так и не выполнили своего обещания

Борджиа вырвала исписанный лист из блокнота.

— Гинь, может, ты скажешь ему что-нибудь насчет недавнего несчастья?

— Привет, Ункас! Объединенный Фонд попытался продать мне этих бесшерстных крыс. Они утверждают, что это твой дух.

привет ункас объединенный фонд попытался продать мне этих бесшерстных крыс они утверждают что это твой дух

Борджиа огорченно покачала головой.

— Я надеялась, что благодаря этому приему мы сдвинемся с места, но мы, к сожалению, столкнулись с эхопатией.

— Это что за гадость?

— Гинь, такое случается порой — как дополнение к кататоническому синдрому. Больной повторяет слова собеседника — буквально или с небольшими изменениями.

— То есть попугайничает?

— Да, что-то вроде того. Впрочем, не будем отчаиваться. Я попробую другую уловку Шарко. Пути к человеческой душе могут быть невероятно извилистыми и неожиданными.

Лукреция забрала ручку из правой руки Секвойи и вложила се в его левую руку. Снова подложив под ручку блокнот, она сказала:

— Здравствуйте, профессор Угадай. Я врач и хотела бы побеседовать с вами. У вас есть свои соображения касательно того, что произошло с вашими крионавтами?

Секвойя по-прежнему смотрел в пространство стеклянными глазами. Но его левая рука дрогнула, и он написал каракулями справа налево две строки. Перед нами был текст, как бы отраженный в зеркале.

— Зеркало, Фе! — приказал я.

— Не нужно, — сказала Борджиа. — Я могу читать и справа налево. Он написал: «В онтогенезе повторяется филогенез, но…»

— «Но» — что?

— Тут его рука остановилась. «В онтогенезе повторяется филогенез, но…» Но — что, профессор Угадай? Что вы хотели сказать?

Никакой реакции.

— Опять сорвалось?

— Получилось, болван! Мы обнаружили, что в глубинах его мозга продолжается нормальная работа. Именно в самых отдаленных глубинах. Там он прекрасно осознает все, что происходит в окружающем мире. Теперь надо лишь удалить созданный шоком почти непроницаемый кокон, в который сейчас заключена его личность.

— И вы знаете способ?

— Клин клином вышибают. Нужен новый шок. Но чтобы это сработало, нужно торопиться.

— Время нас и без того поджимает. Вот только бы не напортачить в спешке!

— Недавно создан новый транквилизатор, полипептидный дериват норадреналина.

— Ни слова не понял.

— Ты представляешь, как действуют транквилизаторы? Они затрудняют взаимодействие между ядрами центральной нервной системы, глиальными клетками и нейронами. Они замедляют передачу нервных импульсов от клетки к клетке — и тем самым замедляют функционирование всех органов. Улавливаешь?

— Пока улавливаю.

— Так вот, дериват норадреналина эти связи не замедляет, а парализует совершенно. По своему действию он близок к нервно-паралитическому газу. Межклеточное взаимодействие прекращается. Фактически это почти смерть. Не исключена возможность того, что мы попросту убьем его.

— Почему же? Никогда не слышал, чтобы транквилизаторы убивали!

— Постарайся вникнуть в суть действия этого препарата, Гинь. Межклеточные связи прекращаются. Каждая клетка остается сама по себе. Изолированные острова — вместо единого целого. Если связи восстановятся, профессор придет в себя — слегка ошалевший, но исцеленный. Новый шок выведет его из состояния абсанса, которым он отгородился от осознания фантастического исхода эксперимента. Если же связи не восстановятся, он умрет.

— Какие шансы выявить?

— Опыты показывают — примерно пятьдесят на пятьдесят.

— Как говорят русские: или пан, или пропал. Придется рискнуть.

— Нет! — вскрикнула Фе. — Не надо, Гинь, прошу тебя!

— Но сейчас он все равно что мертвый. Практически, живой труп.

— Ведь он может со временем выздороветь — правда, доктор?

— О да! — кивнула Борджиа. — Но процесс выздоровления может затянуться лет на пять — если не применять шокового метода лечения. Должна сказать, что такого глубокого кататонического состояния, как у вашего друга, я еще никогда не наблюдала. И если с ним случится новый эпилептический припадок до начала полного выздоровления, его уход в себя еще больше углубится, а шансы на самоизлечение снизятся.

— Но…

— Поскольку это ваш близкий друг, я обязана предупредить вас: если он придет в себя самостоятельно, у него будет, скорее всего, полная потеря памяти. Кататония, как правило, приводит к амнезии.

— Он забудет — все?

— Все.

— В том числе и все, связанное с его работой?

— Да.

— И меня забудет?

— Да.

Фе побледнела. Мы ждали ее решения. Наконец она сказала:

— Ладно, я согласна.

— Тогда давайте обговорим детали, — твердым голосом сказала Борджиа.

— Необходимо, чтобы после контршока он очнулся в знакомой обстановке. Есть у него какой-то свой угол?

— Мы не сможем проникнуть в его жилище. Дом сторожат три волка.

— Так. О возвращении в Лабораторию не может быть и речи. Другие предложения?