Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 61

Натершись от пальцев ног до подбородка, Антонина подошла к изголовью кровати, исчезнув из поля зрения Андрея. Конечно, он мог бы увидеть ее, повернув голову, но ему и так было достаточно хорошо.

Он слышал голос Антонины. Она что-то напевала-приговаривала. И еще шелест. Как от расчесываемых волос. Когда голос ворожеи становился чуть громче, Ласковин улавливал отдельные слова: «уши», «мои ступни»… чаще всего повторялось «благослови» и «матушка». Последнюю фразу Андрей уловил отчетливо: «дабы все сущее в тебе продолжало быти».

Походило на молитву, и Ласковину вспомнилась икона в соседней комнате. Интересно, кому она молилась?

Андрей снова услышал звук шагов: шорох босых ног по ворсу ковра. Антонина подошла к нему, лежащему навзничь, неподвижно, полностью расслабившемуся, если не считать мышц живота и еще одного органа.

Пальцы женщины коснулись лица Андрея, обвели его нос, губы, глазные впадины, веки. То было совсем другое прикосновение, чем раньше, когда ворожея втирала в его кожу пахучую мазь. Сейчас это напоминало касание рук слепого. Погладив лицо Ласковина, женщина так же легко прошлась по его груди, животу. Когда она коснулась свежего шрама, Андрей ощутил приятное покалывание. Антонина наклонилась над ним, и Ласковин увидел, что под правой грудью у нее большая выпуклая коричневая родинка.

– Красивый,– негромко произнесла женщина, выпрямляясь.

Подняв руки над головой, ладонями вверх, она слегка откинулась назад и заговорила быстро и неразборчиво. Андрей снизу не видел ее лица. Зато хорошо разглядел родинку под грудью. Собственно, это была не родинка, а рудиментарный сосок.

У одной из ласковинских приятельниц был такой же, только не под грудью, а на самой груди, пониже настоящего.

Антонина вдруг вскрикнула и, резко согнувшись, упала на Андрея.

«Ну вот,– подумал он.– Давно пора!»

Но женщина не собиралась ничего делать: просто лежала на нем, поперек, не шевелясь, лицом – на сгибе руки Ласковина. Кожа у ворожеи была прохладная, как настоящий шелк.

«Надо ее обнять»,– подумал Ласковин.

Но побуждение осталось только мыслью. Не было ровно никакого желания что-либо делать. Все казалось замечательным и без этого.

Антонина очень медленно распрямилась и положила руки Андрею на область солнечного сплетения. Тяжести их он почему-то не ощущал.

– Ты красивый,– прошептала женщина, в первый раз за все это время улыбнувшись.

«Ты тоже»,– мысленно произнес Андрей.

Это было преуменьшением. Лицо Антонины казалось изваянным из подсвеченного изнутри мрамора. Потрясающее лицо!

Антонина принесла четыре толстые белые свечи на тяжелых подсвечниках. Две были размещены у Андрея в ногах, две – где-то за головой. Ворожея зажгла первые две лучинкой с остатками коры и погасила торшер. Потом медленно провела руками над телом Ласковина. Теперь профиль ее казался высеченным из черного камня.

«Сила – вот то слово, которое больше всего подходит ей!» – вдруг решил Ласковин.

Женщина встряхнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль, затем поместила напряженные ладони так, что воспрявшее мужское достоинство Андрея оказалось между ними. Ласковин ощутил жар ее рук, хотя Антонина и не думала прикасаться к нему.

«Что-то новенькое»,– проклюнулась из клубка съежившегося «я» Андрея бледная мыслишка. Проклюнулась и была унесена эйфорическим потоком, омывающим сознание Ласковина. Тут только он начал осознавать, что не ощущения тела, а то, что происходит в голове,– главное. Окончательно Андрей принял это, когда ворожея подчерпнула мизинцем из чашечки некое вязкое масло и начала втирать его в кожу фаллоса, стараясь поначалу избегать более чувствительных мест. Только поначалу. Полминуты спустя этот самый орган вообще перестал чувствовать. То есть Ласковин видел, что он в прежнем победоносном состоянии, но видел это глазами, без подтверждения соответствующих рецепторов. Чуть позже он сообразил, что это не просто онемение, а своеобразное перенесение ощущений. Реакция на прикосновение возникала не в самом фаллосе, а внизу живота и оттуда «растекалась» вверх, до самой макушки. Легкое волнение в общем потоке блаженства.

«Кажется, у меня съехала „крыша“»,– без тени беспокойства подумал Ласковин.

Он словно бы погрузился в туман, хотя видел и слышал все очень отчетливо.

В руках у Антонины появилось что-то блестящее – Андрей не успел разглядеть что. Затем настала очередь круглой чаши с двумя изогнутыми, похожими на огромные уши ручками. Антонина поставила чашу рядом с его плечом. Скосив глаза, Ласковин мог разглядеть обвивающий чашу узор из глубоких насечек. Узор был хаотический, хотя элементы его иногда повторялись. Сама же чаша была сделана из красноватого металла.

Антонина произнесла нечто совсем невразумительное («А может, я просто разучился понимать слова?» – подумал Андрей) и простерла – не вытянула, а именно простерла – над ним прекрасные руки. В левой Ласковин увидел небольшой нож с белой ручкой. Прямое короткое лезвие, скругленное на конце. Быстрое движение – и с рассеченного запястья Антонины закапала кровь. Кровь эта казалась густой и черной как смола. Ласковин слышал, как тяжелые капли разбиваются на его коже. Антонина положила нож в чашу, мазнула пальцами левой руки по ране и произнесла еще несколько непонятных слов. Затем очень быстро прикоснулась окровавленными пальцами к его рту, носу, глазам (вернее, векам, потому что глаза Андрей успел закрыть) и ушным раковинам. Ласковин машинально облизнул губы и ощутил на языке знакомый соленый привкус.

Кровь продолжала капать с запястья ворожеи, образовав теплую лужицу там, где ребра соединялись с грудиной. Антонина обмакнула в эту лужицу палец и начертала против сердца Андрея некий знак. Затем «нарисовала» два ободка примерно посередине фаллоса и, приподняв ноги Ласковина, поставила алую отметку на его анусе. С телом Андрея она обращалась как с дорогой вещью.

Кровь из надреза перестала течь. Внезапно, словно перекрыли неплотно завернутый кран.

С Антониной что-то происходило. Андрей заметил, как напряглись ее соски, а губы увеличились, как будто опухли от поцелуев. И еще ему показалось, что она не дышит.

В руках ворожеи снова появился нож. Не тот, маленький, а другой, намного больше, искривленный и черный от рукоятки до жала. Вороненый металл и оправленная в него же длинная изогнутая рукоять. Оголовье ее на добрых десять сантиметров торчало из сжатых ладоней Антонины.

Женщина занесла кинжал над головой. Губы ее непрестанно шевелились, кровяной потек чернел от запястья до локтя. Вид у Антонины был такой, словно женщина сейчас проткнет Ласковина насквозь. Андрей отнесся к этому на удивление равнодушно. Мысль, что его могут убить, казалась забавной.

Волна напряжения прошла по телу женщины, и в этот же миг она нанесла удар.

Резкий, мощный, такой, что клинок с легкостью пронзил тело Андрея до позвоночника, вошел внутрь и разлился по спинному мозгу потрясающим огнем жидкого восторга. Кажется, Андрей закричал. Или застонал. Он был безумно, невероятно счастлив: один потрясающий оргазм. Больше никаких мыслей – только чувство!

Все это ушло, вероятно, через несколько секунд, оставив «эхо» восторга, слабую боль в горле и воспоминание, что произошло нечто очень важное. Вокруг было темно и тихо.

«Я умер?» – подумал Андрей с интересом. Может быть, сейчас он увидит свое тело отдельно, внизу, как в «Привидении» или в «Бойцовых рыбках»?

Он не увидел себя сверху. Глаза его привыкли к темноте (собственно, и темноты не было, не темней, чем минуту назад), и Ласковин осознал себя лежащим на том же месте. Он снова увидел Антонину, сжавшую огромный кинжал в вибрирующих от напряжения руках. Острие кинжала было по крайней мере на десять сантиметров выше его живота.

Андрей слегка приподнял голову (теперь он мог это сделать, вернее – хотел) и обнаружил лишь засохшее пятно крови в области диафрагмы. Не его крови. С полной отрешенностью от всяких чувств он подумал: жив.

Антонина часто дышала. Тело ее каждые несколько мгновений сотрясала судорога. Нет, в комнате действительно стало темней. Свечи едва теплились.