Право на месть - Мазин Александр Владимирович - Страница 19

Непонятное стихотворение. Непонятное и… нехорошее. Андрею Наташа его не показала. На следующее утро позвонил Корвет:

– Здорово, Спортсмен! Не вдруг тебя вычислишь. Хочешь заработать пять тонн зеленых? Или – десять, если окажешься круче, чем я думаю?

– Замочить кого-то? – спросил Ласковин и засмеялся.

– Это уж как получится! – отозвался лидер «тобольцев» и тоже засмеялся. Дяди шутят.

– Без криминала? – недоверчиво спросил Ласковин. Черт! Пять косых решили бы его финансовые проблемы.

– Чистяк! Твой бизнес, Спортсмен! Считай, работа по специальности!

– Слушаю тебя,– все еще с сомнением произнес Ласковин.

Бандитам, даже таким деловым, как Корвет, он доверял не больше, чем бенгальскому тигру. Деловой, он и есть «деловой». Величина его любви к тебе зависит от аппетита.

Глава двенадцатая

В это утро они с Наташей впервые поссорились. Ласковин даже пожалел о том, что рассказал ей о предложении Корвета. Что может женщина понимать в мужских делах?

Позже, когда ехал к Зимородинскому на дневную тренировку, Андрей уже корил себя за несдержанность. Просто его взбесило, когда Наташа сказала, что пойдет танцевать в кабак. Если ему так уж нужны деньги. Конечно, не пять тонн за раз, но одну в месяц ей уже предлагали. Без интима.

Скажи она это в пылу спора, Ласковин не принял бы близко к сердцу. Но ведь Наташа говорила серьезно.

«Если тебе нужны деньги – я их заработаю для тебя».

Вот тут Андрей повел себя как полный идиот. Взбесился, накричал на нее, под конец хлопнул дверью и уехал. Коз-зел!

Ласковин резко свернул к обочине.

Телефон работал не от кредитки, но Андрей отыскал жетон.

– Наташа…

– Да… – голос серый, как газетная бумага.

– Наташа,– сказал Андрей, до боли сдавливая трубку.– Я дурак. Прости меня, пожалуйста!

– За что? – тем же бесцветным голосом.

– За все. Наташка! Наташа… Я тебя люблю! Честно!

– А я знаю.

Андрей чувствовал по ее дыханию, что – улыбается. И глаза мокрые. Это – пусть. У него тоже мокрые.

– Наташка, ты не уходи, дождись меня, ладно?

– Ладно.

– Целую тебя, моя родная! Пока!

– Приезжай скорей!

Остаток пути Ласковин проехал в какой-то рассеянной эйфории. А за Московскими воротами чуть не боднул в зад «Икарус». Хоть пешком иди, ей-богу.

– Какой-то ты взвинченный,– сказал, поглядев на него, сэнсэй.– Давай, соберись, надо нам поговорить.

– Сейчас? – спросил Андрей, пытаясь согнать с лица беспричинную улыбку.

– Нет уж, давай после разминки. Но и после разминки Зимородинский счел, что Андрей недостаточно сосредоточен.

– Девять ката, начиная с хиан-нидан, вместе! – приказал сэнсэй, принимая хачиджи-дачи, исходную стойку.

Начали они одновременно и двигались абсолютно синхронно, до сантиметра выдерживая дистанцию. Танец без музыки, без внешнего ритма, если не считать ритмом щелканье кимоно, свистящие выдохи и гортанные резкие «киай» во время ключевых ударов. Когда они закончили, Ласковин понял, зачем Зимородинский заставил его «танцевать» ката. Теперь Андрей был полностью сосредоточен на искусстве.

«Ката соединяет нас с теми, кто создавал и развивал каратэ!» – Зимородинский говорил это десятки раз, но только сейчас Ласковин понял всю глубину этих слов.

Не в кумитэ, не в технике, а в ката жил дух воинской школы.

– Ты уверен, что действительно хочешь выпустить джинна из бутылки? – спросил Вячеслав Михайлович.

– Да,– несколько удивленно ответил Андрей.– Мы ведь уже все обсудили. Я хочу научиться всему, что знаешь ты.

– Уже лучше,– кивнул Зимородинский.– Намного лучше, чем «научи меня убивать!».

– Суть та же.– Андрей покачал головой.– Но ты ведь уже начал меня учить, разве нет?

– Это был пролог,– ответил Зимородинский.– И своеобразное испытание.

– Я не знал,– проговорил Андрей.– Ну и как, я выдержал?

– Если ты сейчас скажешь: я готов идти дальше,– мы пойдем. Но возврата уже не будет. Никогда. И я должен тебя предупредить: ты не в состоянии представить, что берешь на себя! Никто не может представить… снаружи.

– Да,– без малейшего раздумья сказал Андрей.– Я готов идти дальше. Вперед?

– Сядь,– велел Вячеслав Михайлович.– Сядь и расслабься. Мой учитель называет это искусством волчка,– сказал сэнсэй, тоже опускаясь на пол.– Искусством вращающегося волчка.

– Да, я слышал,– проговорил Андрей.– Волчок, внешне неподвижный, далеко отбрасывает все, что к нему прикасается, так?

– Ты слышал,– насмешливо произнес Зимородинский.– Собака слышит: «Завтра мы отвезем ее, чтобы усыпить». Собака слышит каждое слово, верно?

– Но я понимаю, что это значит! – запротестовал Андрей.

– Если бы ты понимал,– возразил сэнсэй,– то не я тебя, а ты меня учил бы.

Ласковин промолчал.

– Искусству волчка учатся двадцать лет,– сказал Зимородинский, испытующе поглядев на Андрея.

Тот опять промолчал. Двадцать так двадцать.

– Мой учитель наставлял меня два года,– продолжал Вячеслав Михайлович.– Два года учил: куда идти и как. Шел же я сам. И иду по сей день.– Голос сэнсэя приобрел напевность.– Я могу сделать для тебя не больше. И не меньше. И боюсь, что двух лет у нас с тобой уже нет. Зато ты начинаешь сразу с середины лестницы. Мускулы твои способны высвобождать энергию, сознание умеет быть рассредоточенным и спокойным, когда это требуется. Ты управляешь дыханием, ты угадываешь противника и держишь его точку сосредоточения. Тело твое совершенно в своей замкнутости, а сила его удваивается правильными побуждениями. Все это важно для искусства волчка. И все это – ничто. Ты хочешь научиться сражаться силой, большей, чем твоя собственная. Ты – как ребенок, который просит: дай повертеть руль, понажимать на газ… Дай ему – и он погубит себя. И других. Искусство волчка – не для убийства.

Зимородинский сделал паузу, проверяя, как усвоено сказанное.

– Но ты ведь сам говорил о мастерах, которые убивают, не прикасаясь,– произнес Андрей.– И дал мне понять, что знаешь, как они это делают, так?

Зимородинский покачал головой.

– Тигр убивает, чтобы насытиться,– сказал он.– Слон убивает, защищая своих или себя. Цунами убивает потому, что оно – цунами. Кем из трех ты хочешь стать?

– Я хочу быть собой! – ответил Андрей.

– Овладев искусством волчка, ты больше не будешь собой. Никогда. Каждый твой шаг станет частью мира. Ты любишь этот мир?

– Я хотел бы его изменить! – Ласковин нахмурился.– И я попробую его изменить!

– Мир совершенен,– бесстрастно произнес Зимородинский.

– Мы подразумеваем разное под словом «мир»,– не очень уверенно возразил Ласковин.– То, чего я хочу,– справедливости. Для всех. Детей нужно любить и учить, а убийц – убивать!

– Убивай их из своего пистолета,– предложил, усмехнувшись, Вячеслав Михайлович.– Это намного безопасней. В первую очередь – для тебя самого.

– Если я буду пользоваться оружием,– сказал Андрей,– рано или поздно меня найдут. И посадят. А убийцы будут кататься в лимузинах и продолжать убивать!

– Ты видел степной пожар?

Андрей покачал головой.

– Если ты будешь использовать изначальную силу без понимания, ты разожжешь огонь в степи. Ты даже не представляешь, кто может тебя найти в этом случае. Ты сгоришь!

– Нет!

«Нет!» выплеснулось изнутри. Словно не Андрей, а кто-то другой его произнес.

Зимородинский не стал возражать. Он размышлял, присматривался…

– Ты не боишься,– наконец сказал сэнсэй.

– Нет,– возразил Андрей.– Я боюсь. Но у меня нет выбора.

Зимородинский увидел, как огненный столб поднялся за спиной его ученика, ушел вверх и распылился там.

– У меня тоже нет выбора,– произнес Вячеслав Михайлович.

Так выглядела правда. У них не было выбора. Но эта правда не была Истиной. Только – правдой.

– Встань! – велел Зимородинский, и сам тоже поднялся на ноги.

– Тебе не потребуется двадцать лет,– сказал сэнсэй.– Радуйся. Или – плачь!