Черный Стрелок 2 - Мазин Александр Владимирович - Страница 40

Сивый спорить не стал. Их автоматы в ближнем бою хороши, а тут чисто хлопушки. На дистанции свыше пятидесяти метров любой салабон с пулеметом имеет перед ними подавляющее преимущество. А хлебаловские – народ битый. Стрелять умеют. Конечно, не так, как он. Будь у Сивого одна из тех снайперских винтовок, что сгорели в «скорой», он бы показал, на что способен. Выбрал бы сосну повыше – и клал бы их, одного за другим. Тут главное – терпение. Снайпер, он час может ждать, или два… Сколько надо. Клиент обязательно подставится. Сивый и с другими снайперами в эту игру играл. Выигрывал, естественно. В таких играх, как у саперов, одного раза достаточно. А с простой пехотой или лохами штатскими – чисто техническая работа. Положить пару-тройку, сменить точку, повторить. И по той же схеме, пока всех не перещелкаешь. Тут и мастером быть не требуется, обычное ремесло. На такое можно любого спортсмена за неделю натаскать. А Сивый был не ремесленник, Сивый – мастер. И ценили его как мастера. В Москве у Сивого большие деньги лежали в надежном месте. И концы все обрублены. Вполне мог Сивый жить в довольстве и сытости. Хоть в Москве, хоть в Вильнюсе, хоть в Стокгольме.

Не мог. Скучно мастеру, если проявить себя не может. А как в мирное время себя проявить? Опять в киллеры? Денежно, но противно. В «горячих точках» – глупо и опасно. Здесь тоже опасно. Но интересно. Люди интересные рядом, задачи интересные… Сивый вспомнил, какой выстрел он произвел в Сурьина, и почувствовал глубокое удовлетворение. Вот это было искусство! А здесь… Здесь – ремесло. Будь у него снайперка, хотя бы обычная СВД, он положил бы на этом хуторе всех. Выбивал бы по одному, не спеша. Возможно, поиграл бы с ними немного. Понаблюдал бы, как ярость тех, кто еще жив, постепенно переходит в страх, а страх – в панику, когда приходит осознание, что снаружи – неизбежная смерть. Возможно, он дал бы им немного погонять себя по лесу, увлечься охотой, а затем внезапно превратил охотников в дичь. Все они были убийцами, хищниками. Мелкими и наглыми. Сивому нравилось убивать хищников, нравилось чувствовать себя убийцей убийц. Еще интереснее, если среди них тоже найдется снайпер. Тогда игра приобретет особый вкус, особую остроту. Правду сказать, Сивый именно в такие мгновения по-настоящему чувствовал вкус жизни…

– «Языка» надо брать! – сказал Монах. – Догнать того, кто на лошади ускакал.

– Ты что, быстрее лошади бегаешь? – раздраженно спросил Бессонов.

Реплики Монаха ему надоели.

– Салават может. Он мне говорил. Так, Салаватик?

– Ага, – подтвердил Салават. – Я догоню. Я в Азербайджане воевал – всадника догонял. Лошадь галопом быстрее скачет, да. Но я дольше лошади бежать могу. Весь день бежать могу! – заявил он самодовольно. – Я не какой-нибудь толстый Монах!

– Буду иметь в виду. – Бессонов с интересом поглядел на Салавата. Вот так оно бывает: пуд соли вместе съели, а он об этой особенности Салавата и не знал. – Но сейчас погоню отставить. Будем ждать. Сивый, ты наблюдаешь с этой стороны, Салават – с той. Если кто-то в одиночку или малой группой в лес сунутся, будем брать. А пока выжидаем.

– А что жрать будем? – недовольно спросил Монах.

– Грибы!

– Сырыми? – физиономия Монаха вытянулась.

– Сыроежки жри! – отрезал Бессонов. – Вон, малину пощипай. Все, закончили базар. Система сигналов у нас будет такая….

Глава тридцать шестая

Пока Евгений Бессонов определял своим людям сектора наблюдения, бывший комендант Праздничного распределил по постам своих. Три смены по шесть человек, вполне достаточно. Организовав караулы, Миша прихватил бинокль и вскарабкался на крышу сарая. Свой глазок – смотрок, как говорится.

Результаты осмотра Мишу озаботили. Нет, ничего конкретного он не обнаружил, но что-то в лесу было не так. Где-то птички не пели, где-то, наоборот, ворона шуганулась безосновательно. И собаки хуторские как-то не то, чтобы беспокоились, но… беспокоились. Волков-медведей поблизости быть не могло: ни один нормальный лесной хищник, даже глупая росомаха, днем к человечьему жилью не подойдет. Значит, человек? Собачки, если запашок издалека почуют, лаять не станут. Они хутор сторожат, а не окрестности. Лаять не станут, но принюхиваться будут… Вот как сейчас.

Обеспокоенный результатами наблюдения, Миша спустился на землю и отправился делиться опасениями с хозяином.

Заглянув в команту, Миша увидел, что Хлебалов отдыхает. Но не спит.

– Можно, Николай Григорьевич?

– Заходи, – разрешил никитский князек. – Присаживайся. Как у тебя, всё нормально?

– Да не совсем, – сказал Миша, притворяя за собой дверь и опускаясь на ветхий плетеный стул, подозрительно заскрипевший под Мишиными девяносто пятью килограммами. – Такое дело, Николай Григорьевич, собачки что-то волнуются. И птицы тоже. Есть мнение, что наблюдение за нами ведется.

– Ерунда! – отмахнулся Хлебалов. – Какой-нибудь барсук мимо пробежал, только и всего. Если бы выследили нас, уже брали бы. С земли и с воздуха.

– Может, пронюхали, что она здесь, и осторожничают, не хотят в лоб?

– Ерунда! Нас же ФСБ травит. Да будь у нас тут хоть сто заложников, это их бы не остановило!

– А если не ФСБ? Если это, допустим, люди Сурьина или Медведева? Я бы все же проверил.

– Ладно, Миша, поступай, как считаешь нужным, – согласился Хлебалов. – Хочешь проверить – проверяй. – И перевел разговор на другую тему. – Как думаешь, когда наш гонец до зоны приема доберется?

– Если все будет в порядке, часа через три.

– А если не будет?

– Если не будет, Николай Григорьевич, то никогда…

Хлебалов хмыкнул.

– Николай Григорьевич… – Миша замялся. Была у него еще одна тема, очень щекотливая.

– Спросить что-то хочешь? – угадал Хлебалов. – Давай, что там у тебя.

– Не то, чтобы у меня… – Миша хотел переменить позу, но стул под ним жалобно хрустнул, и Миша застыл. – Пацаны интересуются, что с ними будет, если вас совсем прижмут?

– Плохо будет, – честно ответил Хлебалов. – Всем. Но мы еще побарахтаемся. Есть у меня один знакомый… Филином кличут. Слыхал?

– Краем.

– У Филина этого в каждом чеченском тейпе – друзья.

– К «чехам» идти? – Миша поморщился.

– Не к «чехам», а через «чехов». За границу уйдем. А там видно будет.

– Пацанам не понравится. У них же тут родные, все такое…

– Будут деньги, Миша, будут и родные.

– А деньги будут?

– Будут.

– Ага, ну, так я пацанам и скажу. Николай Григорьич, а Филин, он нас не пошлет подальше?

– Куда он денется. Я ему миллион должен.

– Так он же нас просто гасить будет! – воскликнул Миша.

– Наоборот! – Хлебалов усмехнулся. – Если бы он мне миллион должен был, тогда – да. А так он меня холить и лелеять будет. Иначе не видать ему этого миллиона!

– А у вас он есть? – осторожно поинтересовался Миша.

– Не бойся. Моих миллионов всем хватит! – надменно заявил Хлебалов, хотя сам он не был в этом абсолютно уверен. С другой стороны, у него есть эта девка, а Шелехов-младший, хоть и шустрый, но по жизни – дурачок. Пригрозить, что передам девку чеченам в рабство, глядишь, и раскошелится. Из папашиного фонда.

«А девки ему все равно не видать! – мстительно подумал Хлебалов. – Не заслужил».

– Ага. – Мишу ответ хозяина вполне удовлетворил. – Ну так я пошлю человек несколько, пускай лес проверят?

– Посылай, – согласился Хлебалов. – Тебе виднее.

Миша ушел, а Хлебалов с удовольствием растянулся на узкой койке с панцирной сеткой. На такой он спал в детстве. Может быть, на этой самой кровати он и спал, когда приезжал сюда к деду. Когда дед умер, Хлебалов, уже вполне преуспевающий, пустил на хутор дальних родственников, беженцев откуда-то из Средней Азии, двух братьев. Из милости пустил, ну и чтобы за имуществом присмотрели, а то влезут какие-нибудь бродяги… Вот, пригодилось местечко…

Снаружи загавкали псы. Хлебалов привстал, отодвинул занавеску… Ага, Миша уже собрал группу: проверить окрестности. Во двор вышла молодуха, жена младшего из братьев. Пацаны тут же стали заигрывать. Бабенка, похоже, была не против.